I

Живу в саду.
Посередине сада,
обширного, как полная свобода...
И даже если где-то есть ограда,
то я -
      клянусь!
             искать ее не буду.
 

2

Она еще спала, моя душа,
когда протиснувшись из шалаша,
в ночной, подсвеченный луною сад,
встав во весь рост в деревьев тесный ряд,
расставив руки в стороны и вверх,
на силуэты походя дерев...
 

... И стоило мне руки развести,
как я почувствовал, что надо зацвести.
Цветы разверзлись у меня в руках,
белей, чем лица, когда выбелит их страх.
И был так короток цветенья век,
что был их аромат пронзительней, чем крик:
- Я отцветал..!
               но ощущал, как дале -

плоды завязывались у меня в ладонях...
 

... Тут я опомнился, что жить мне так нельзя,

иная мне означена стезя...
 

Между деревьев раздирая путь,

прикрыв глаза, чтобы не потерять.

Дыханье стиснув, чтобы не вздохнуть.

Забыв, зачем, чтоб не вернуться вспять,

не шел, но падал...
                   головой вперед,
расклинивая сад цветущий вброд,

и захлебнувшись в утренней росе,

не выбрался, но выпал на шоссе...

Ограды не было...
Шоссе текло вдоль сада...
На противоположной стороне, -
                          сад продолжался.

Не было ограды.
 

А значит - не было свободы мне.
И я вступил назад
со скоростью восхода,
я двинулся назад,
где посредине сада
 

... Она еще спала, моя душа
на дне зеленого ночного шалаша.
Сквозило солнце меж его ветвей...
Улыбчатое что-то снилось ей...
Она жила от сада вдалеке...
Но с яблоком надкушенным в руке.
 

3

В деревне Милютино, что Плюсского района

я жил.
     И просыпаясь очень рано,

с глазами непросохшими и в утренней росе,

и лез в колхозный сад.
                      А в том саду росли

и яблони и груши.
                 И деревьев этих кроме,-

свободные произрастали кони.

Никто их не кормил,
                  и на ночь ног не путал,

затем,
       что не было для них уже работы.
 

1968

  ЗАГОВАРИВАЮ

         (фарс)

Посвящал любимой женщине,

но какой, забыл. Посвящаю

любимому К.К.К., которого

не забуду.

Слова в пол-смысла

в пол-дыханья

и не по поводу,
               а так
ронять нечеткие движенья -

- Вы перепачкались вот тут
                          и там.

Не оттого ли
            поэтому
                   и потому,

что не унять,
             не снизить боли.

Коль не унять, хоть оттолкну.

Вполголоса
          и вперемешку

с днем солнечным,

с дождливым днем,

забавы ради -

перевертыш

вот
   небо мокнет под дождем.
 

Не убегай любви моей.
Мне все прошедшее постыло.
Я ослабел,
          мне не по силам

плыть одному
             среди морей

и бурь
     и подвигов
               и прочих аксессуаров.

Шум дождя
невыносимо слушать ночью,

когда прислушаться нельзя

к дыханью твоему, Доверью.

Поэтому и потому

сквозняк сквозит.
                Скребет от двери.

Ботинком возит по полу.

Поэзия, люби конкретность.
Вот море, дождь, пустынный пляж.
Вот на запятках
                взадь кареты
хорошенький трясется паж.

А мы в карете, в буклях, в фижмах,

при декольте и париках,
и соблазненье ловко вяжет моя распутная рука.

Вот опустилась на колено и юбок забирает ворох.

О век оборок, век комичный -

запутаться и бросить впору.
- Мадам, - я говорю,-
- позвольте...
- Ах, что Вы, сударь, здесь... стыжусь.
- Я все равно на повороте всем телом
                          всем толчком прижмусь!

И миллионы юбок снизу,

Как голуби из-под руки...

Рога выращивая мужу,

высаживаю черенки

измен. Предательств. Покаяний.

И отпущения грехов.
- Мадам, - шепчу,-
раздвинь колени, жизнь так заводится легко,
                                         что скучно,

тошно мне, поверьте,

кривляться в ваших зеркалах...
 

Труп выбросить на повороте,

кровь вывести на рукавах.
 

И будет о любви.
               И хватит.

Поговорим о чем другом.
 

Как летний ливень землю топчет,

и хорошо ей под дождем.

Люблю я
       слёзы. Грёзы. Грозы.

И обновленья смутный гул.

Упругие как груди розы,

упругие как розы груди.

Люблю я диссонансы.
                  Разве
затем любить я не могу?

Зачем?
     К чему?
           Не оттого ли?

Поэтому и потому,

что
не унять, не снизить боли,

любимым быть я не могу.

Но будет о дожде. Он стих.

Спокойна снова гладь залива.

Иду вдоль берега
                по пляжу.
Песок в ботинок лезет. Вяжет

мое движенье.

Мой шаг задумчив
                оттого ли

поэтому и потому,

чтоб
    не унять, не снизить боли,

любимым быть я не могу.
 

Не убегай любви моей!

Мне все грядущее постыло.

Я ослабел.
         Мне не по силам

прожить поэзией одной

свой век.
        Мой бег окончен.

Не потому ли
            шум дождя
невыносимо слушать ночью,

когда прислушаться нельзя...
 

I969

О донна Анна! (проваливается)

      "Каменный гость"
 

Примечание. Дантес вогнал пулю

в живот Пушкину. Пушкин упал.

Дантес было бросился к нему.

Пушкин, приподнявшись на локте,

крикнул: "Назад, за мной еще

остался выстрел".

Но солнечней, чем пляжное знакомство

Что солнечнее пляжного знакомства?
-Ах не темните, заняли вы солнце
-Нет, это сердце вами занялось,

Позвольте, уложу его я рядом.
-Пожалуйста, мне что, песка не жалко.
 

Гуляло и галдело побережье.
На берег набегали Афродиты.
Как вас зовут?
А что?
А что?!
Наташа.
 

Расскажу Наташе сказку:

"Жила-была курочка Аля

и несла она тухлые яйца.

То ли петух был паршивый,

То ли сама виновата..."
 

Кожа твоя песка горячее.
Свежи ли мои поцелуи?
Ах, милый, не надо, все смотрят.
 

Устроим же полуденное пьянство

За столиком прибрежного кафе

И будем пить вино, смотря на солнце,

И будем пить вино, мешая с солнцем.

К вину бы хороша кефаль

Для диссонанса,
Но мы на побережье Балтийского

И ради правды жизни грызем голландский сыр.

Но выпьем за искусство
Оно лишь подлинно.
А что есть жизнь?
Химера.
Что остается нам от прожитых веков?
И как любовь мою к тебе измерить?
Помимо этих вот
Разболтанных стихов.
 

Так как тебя зовут?

Ах да, прости Наташа.
 

Наташа, мы выпьем за собаку.

Как выразился некий Петр Чейгин.

Зовут ее Мастиф.

Он был добрейший пес,

Но умер.
Но это было гораздо позже.

Это будет гораздо позже.

А сейчас его гуляют

По садику на Кронверкском проспекте.

Там тоже солнце сыплется сквозь листья.

Как я уж говорил, был черен он,

Как черное на черном

Той ночью,
Когда он подошел к моей постели

И уложил лохматое дыханье в мою ладонь.

Он был добр,

    и умер.
 

И Аленька, пойдем на солнце, я замерз.
- Меня зовут Наташа.
- Наталенька
Пойдем на солнце, я замерз.
 

Гуляло и галдело побережье.
Наваливалось бешеное лето.
Меня томит,
Во мне тоскует нежность
По ком, не знаю,
Может, и по этой.
 

- Что ты сказал?
 

- Что я люблю тебя.
 

О Боже, перепутай времена,
Какое выпадет, в таком и появляться,
Жить, как случится,
Как по песку валяться,
Припоминать лаская имена
 

Наталенька
Наталья
Натали
Когда ж твои раскосые раскиснут?!

"К барьеру, сволочь,
Отстрелялись вы.
А у меня еще остался выстрел."
 

Что ты сказал?
 

Что я люблю тебя.
Что мне осталось потерять немного
Тебя.
Тебя.
Тебя.
Еще тебя.
 

И Бога.

  ФАРС-РЕКВИЕМ
 

1

Этим летом я бытовал по южным городам.

Не путешествовал, а совершал круизы.

Батуми. Сочи. Ялта...
                 Сады твои, о Господи.

О розы! Открытые, напетые ветрам.
 

Я пляжничал. Толкалось море в бок.

Ходило солнце спелыми кругами.

Я жировал.
          Но позабыть не мог

зимы.
     И вас, друзья.
                   И с вами

Я не хотел бы лето кантовать.
 

2

Голубка села на карниз
напротив окна поэта и переводчика Виктора Топорова.
Подошел к окну поэт Борис Куприянов,
глянул..,
         и плюнул вниз.
Доглядел, пока долетит, и плюнул снова.

Надо вам сказать, что это высоко,

Что это двор колодец, что это выше

телебашни и тех облаков,

из которых дождь,
под мое бедное сердце танцует дождь,

под мое бедное сердце,

по свежепокрашенной крыше.

Надо вам сказать, что я ее люблю.

Я жить не могу без тебя!

но одолели пчелы, летя на даровой, в губной помаде, мед.

17, 18, 19, 20,
               21.

               22.

               23.

               24.

               25!
 

      ПЯТЬ ЛЕТ ВПРИТЫК. МЫ СОПРЯГАЛИ СТРАСТИ.

      ВЫКРИКИВАЛИ БОГУ ДУШИ ЗАГОДЯ.

      ПЯТЬ ЛЕТ ВПРИТЫК. НО НЕ ДОШЕЛ ДО СУТИ.

      КАК НЕ ДОБИЛСЯ СЕРДЦА ТВОЕГО.
 

      ГАЛДЯТ СЛОВА, НАПИСАННЫЕ МНОЮ.
      МНЕ СТОЛЬКО СЛОВ, ЧТ0 ИХ НЕ ПЕРЕЖИТЬ.
      ТЫ! БЫВШАЯ ЖЕЛАННОЙ И ЖЕНОЮ,
      НЕ ПЕРЕСТАВШАЯ БОЛЕТЬ И БЫТЬ.
 

      ТЫ ЖЕНЩИНА! И ВСЕ ТЕБЕ ПРОСТИТСЯ.

      ЖИВИ И ЗДРАВСТВУЙ НА ЛЮБВИ ВПЕРЕД.

      СЧАСТЛИВЫХ ДНЕЙ, НАНИЗАННЫХ НА ПАЛЬЦЫ,

      СУДЬБА У НАС УЖЕ НЕ ОТБЕРЕТ!
 

17, 18, 19, 20,
               21, 22, 23. 24. 25. ну.., мама, не плачь,

прости меня, пожалуйста,

я больше не буду...
 

      Я БОЛЬШЕ НИКОГДА УЖЕ НЕ БУДУ.

      ВЕСЬ ВЫШЕЛ В ГУЛЕВОЕ СЛОВО - "БЫЛ".

      Я В ОДИНОЧЕСТВО СОЛГАЛ СВОЮ СВОБОДУ.

      Я ПЕРЕВЕЛ В СТИХИ СВОЮ ЛЮБОВЬ.
 

      ГАЛДЯТ СЛОВА, НАПИСАННЫЕ МНОЮ.
      МНЕ СТОЛЬКО СЛОВ, ЧТО ИХ НЕ ПЕРЕЖИТЬ.
      ЖИЗНЬ, БЫВШАЯ ЖЕЛАННОЙ И ЖЕНОЮ,

      НЕ ПЕРЕСТАВШАЯ БОЛЕТЬ И БЫТЬ.
 

      ТЫ ЖЕНЩИНА...
 

26, 27, 28, ну хватит, милая, 29, ну хватит! Милая, хватит..
и хорошо бы, чтобы за оградой ждал тебя автомобиль
с достаточно надежным человеком за рулем.
Он выйдет и откроет дверцу перед тобой.
И сядешь ты, придерживая сердце МОЕЙ! мною
целованной рукой.
   - Не холодно?- спросит он.
   - Да нет. Немного зябко. - ответишь ты.

Рука его участлива легла.
Включил мотор.
Сквозь дождь.
И лишь негромкий запах духов твоих.
И музыка включенная слегка.

3

Мне казалось.
Но так не случилось.
Что оглянешься ты,
если я не умру тебе вслед.
 

Мы сходились для жестокого дела любви.
В нас немного осталось -
две откровенные раны.
Мы поруганы.
Попраны.
Новыми бойнями пьяны.
Предаем сытой явью
                   голодные, голые сны.
 

Но мне казалось.
Но так не случилось.
Хоть оглянешься ты,
если я не умру тебе вслед.
Это так ничего. Презрения малость, как милость.
Только в нашей любви
к павшим
даже презрения нет.
 

4

Придвинул пистолет к виску.
ТРАМ-ТА-РА-РАМ!
Образовалась достаточно довольная дыра.
- Душа моя,
свободна ты. Ликуй. Беги.
С трудом протиснулась, морщиниста, как мозг.
- Опять его мы не уберегли,-

сказал мой друг Н. Б.
- А может, вовремя, раз он уже не мог жить дальше,-

сказал мой друг М. Б.
- Как вдруг тяжел..,-

взвалив, сказали оба.

За гробом шли:
один, два, три..,
- И Вы здесь? Вот не ожидал. Благодарю Вас.

К тому же под дождем.
Я, впрочем, любил дожди. Не проливные. Нет.
Осенние. Где до озноба каплет.
Стекает по стеклу и по лицу.
Двадцать шестой октябрь или двадцать пятый
октябрь стекает..?
 

И ТОЛЬКО В ВОЛОСАХ ТВОИХ ЕЩЕ
ОСТАЛСЯ ЗАПАХ
ТРАВЫ
      ПРИМЯТОЙ ДОБЛЕСТЬЮ И ДОБРОТОЮ ТЕЛ.
глаза твои. в них высоко летел

неслышный самолет...

5

Но я-то знаю:
Мне уже не умереть,
И эту ночь еще переживу я,
Переживу еще и эту смерть.
Бретельки опущу с назябших плеч
и грудь освобожу для поцелуев.
 

6

- Как жив, мой Дон Жуан?
- Весь вышел в Казанову.

И слава богу.
Так
   и легче и честней

не унижать себя

не тешить их обманом,

а только успевать

снимать нагар с свечей.
 

1970

---

Но осень.
Летние заботы оставлю. Осень пью до дна.
Ласкаю, коль уж ты под боком...
Но, Господи! Как холодна.
И все-таки,
           с июльским пылом

Залезть. Зажечь.
                Проголосить, -

О, Господи! Как ты уныла.

Мертва.
Пора и выносить.

И к кладбищу. И путь так долог.

Усталость натереть в плечах.

Ну, а теперь - копай! Геолог.

Глядишь - что сыщешь, сгоряча.

Да, осень. Осень. Осень. Осень...

Посыпалась...
             Осиротел.

Кого убил.
          Кого забросил.

Кого по новой захотел.
     Что ж осень? Как же мне вернуться,
     как вывернуться из души
     в кленовый мир,
                   где лист упал...
                                  Нагнуться,
     поднять...

Вот так и напиши.

Аллея. Лист упал. Нагнуться...

Аллея! Ночь! Петродворец!

Среди фонтанов целоваться.
- Мария! Я еще юнец.
- Мария! Я еще Адам!
Возьми листочек, чтоб прикрыться.
- Мария, я уже отдам
всю библию, чтобы остаться

фонтаном,
        фигушкой,
                но знать,
что супротив в той же аллее,

змий поцелуи шепчет Еве,

и ей уж
       невтерпеж
                стоять.
Мария. Ночь. Петродворец.

В октябрь. В ночь. В промозглый холод.
- Мария, Я еще юнец!
Во мне еще поет мой голод!
 

1969

---

"Вот уж три года, как мы расстаемся. Три года.

Трижды на круги своя, возвратиться успела природа.

Трижды деревья цвели. Облетали прилетные птицы.

Вот уж три года. А нам всё никак не проститься.
 

Грузное небо над нами грохочет удачей.

Верхом проходят и звёзды и войны и встречи.

Вот уж три года в прощальном прощении бьёмся.

Где-то встречают и любят.

А мы расстаёмся!"
 

- шансон, на крике, поутру,

врубить на полную катушку,

чужую страсть в упор прослушать

кричи!
      иначе я умру.
 

Да, я давно желал о том,

чтоб не слова, а только звуки,

мелодия, как к горлу ком.

Как к горлу руки.
 

Живу на музыку. Обрывками мелодий.

Ну, знаете, привяжется с утра

какая-нибудь...

-Эта?
- Эта вроде.
Привяжется. И всё. Не отвязаться.

-Какая, эта?
- Эта вроде...
- Это сердце...
- Сегодня сердце у меня с утра...
 

Пе-ре-би-ра-я Ваши пальцы,

ищу утерянный мотив...
- Вы больно сделали!
- Простите, -
мне видно вовсе не найти.
- Нет, продолжаете!
- Ну зачем же?
Я нот не ставил на листе.

Казалось, что навек затвержен.
- А может клавиши не те?

А может клавиши не те...

А может клавиши не те!
 

Был день без горя и забот.

Под парусами в море вышли.

И в поцелуй, словно в вишни.

А косточки плюю за борт.

О, день без горя и забот....
 

"Мне больше некого любить.

Захлопнулся последний воздух.

Прошли.
Отгромыхали звёзды.

И небо пусто..."