ПОКОЙНЫЙ РУХИН И ЖИВОЙ ГЛАЗУНОВ
Рассказывала мне вдова Жени, Галка Попова, что сбежав 18-летней девчонкой из
института фармакологии /где в будущем ей светило изготовление напалмов,
химических ядов и БОВ - боевых отравляющих веществ, и где она обучалась вместе с
Анри Волохонским/, бежав от скучной учебы и строгого папеньки в Москву,
поселилась она у школьной подруги, Нинки, жены Ильи Глазунова. С Поповой мы,
вроде, ровесники, так что было это где-то в 57-х. За 30 рублей в месяц /рупь в
день/ реставрировала она иконы , живя на одной из квартир Глазунова, иногда
забывала пожрать, восстанавливая пожухлые но прекрасные доски и читая
старопечатные книги и книги по искусству. Все это имелось у Глазунова уже тогда.
Водил он юную девочку и на дип-приемы, объясняя, что "мадемуазель еще надо
учиться, а не замуж." А юная художница, как и Герта Неменова в Париже - не о
замужестве думала, а об иконах, об книгах. Через год, увещеваниями папеньки,
вернулась она в Ленинград, где и стала профессиональной художницей.
Но к Рухину, к Рухину...
Встретив, вероятно, в середине 60х, ГЕОЛОГА Рухина, начинающего живописца,
родила ему троих детей, а четвертым ребенком стал сам Рухин. "Страдать,
- объясняла она мне, - все равно от чего-нибудь или кого, приходится, так уж
лучше - от человека гениального." И в этом оправдывала мою жену, равно и мое
пьянство. Женщина с пониманием.
Вот уж кто не феминистка, так это - вдова Рухина. Баба она, баба до мозга
костей. Баба, на которых - а не на слонах и черепахах - весь мир и держится.
Беременная, ползала на карачках, рисуя шрифты: Рухина повязали за встречи с
иностранцами - выручала, грехи замаливала. Оформляла Красный Уголок в милиции...
И тут, к слову: пришел мент вязать Михнова за какие-то пьяные подвиги. Вошел в
комнатушку на Рубинштейна - по полу Женькины абстракции разложены, сохнут, иные
- на стенках висят. Потоптался яловыми сапогами в дверях: "А Вы нам ... Красный
Уголок - не оформите?" - реакция советской милиции на антисоветскую абстракцию.
За недолгую дружбу нашу с Рухиным - жену я его видел лишь пару раз, на приемах
каких. Но не понять было сложно. Женька - артист, живописец до мозга костей,
простак, бабник и выпивоха - он был ясен как на ладошке. Он жил своими холстами,
используя неисчерпаемую фантазию и аристократический вкус - в современном
поп-арте! - он или писал холсты /иногда по полудюжине зараз/, или беседовал с
собутыльниками. Я об ту пору не пил, я воздерживался. Но Рухин, подружившись со
мной после выставки в Газа, затаскивал и зазывал меня в свою мастерскую, благо
рядом, на Красной же. Приходил я с фотографом /Геной Приходько/, с секретаршей и
с бабами - хотя у Рухина и своих хватало. Прихожу - сидит он в передней
"ковровой" комнате, а вокруг и у ног - стада прибалтиек, красоток. И не то,
чтобы он - бабы его окружали! Свыше двух метров роста, с гибкой и "артистичной"
фигурой, черным пламенем бороды и роскошной гривой волос, всегда в элегантном
костюме /в джинсах и свитере, к примеру, я его не представляю/, хотя и в
овчинном полушубке поверх - он, да еще Андрюша Геннадиев /тех же пропорций, но
пожиже/ был едва ли не самым "художественным" из художников. Без бороды я его не
представляю, вероятно - как Морев /и Галка тут подтвердила/ - полное отсутствие
подбородка, отчего жена и бриться ему запрещала. Слаб он был, но слабостью
таланта или же гения. Полностью он себя находил - только в живописи, а в жизни
был человек интеллигентски-тонкий, но незатейливый. В людях наивный и
неразборчивый, отчего и терлось около него, зачастую, говно.
И это был первый художник Ленинграда, которого открыли и "оценили" на Западе.
Шемякин - не в счет. К моменту своего отъезда в декабре 71-го, у Миши была лишь
одна "патронесса", Дина Верни и одна персональная в Париже. Рухина же покупали
ВСЕ дипломаты, а также рекомендуемая ими бизнесня и профессура. Картины у него
не залеживались, сам мне говорил: "Надо вот эти пять - срочно кончать. Уже
куплены." Да, он работал на иностранцев, но он НИКОГДА НЕ РАБОТАЛ НА ВЛАСТЬ.
Где-то, в глубине этого обломка и потомка российско-польской аристократии и
интеллигенции, был заложен суровый этический критерий. Когда Галка, в Москве,
завела
его после приема в часовню-студию Глазунова, обвешанную редчайшими иконами,
портретами Ленина, Солженицына и Мао - Рухин промолчал весь вечер, а потом
сказал: "Чтоб ты мне больше Глазунова не поминала!" Не по вкусу пришелся Жене
советский полудиссидент.
Мне тоже. Но на Западе и в России - Глазунов "первый художник". Первый по
подлости /как и Евтушенко/ и первый по доходам. Пишет он и Кастро, и Индиру
Ганди, пишет Софи Лорен и прочих суперзвезд /тут следует отослать к цитациям из
Тупицына - см. 2-й том/. И пишет витязей на распутницах, царевну ле Блядь и
прочий стиль рюс. Поговаривают, целые тома на Западе пишут, о службе его в КГБ,
да и то, повторяю народную поговорку: "С таким счастьем - и на свободе?"
Ильф-Петров ее еще попользовали, но и по сю верна.
Жене Рухину свобода давалась тяжело. Неподконтролен он был, слишком прост,
бескомпромиссен и честен. Почему и вязали его, стекла чуть не ежемесячно,
еженедельно били - в доме на набережной и в мастерской. Стекла в мастерской он
закрыл ставнями, щитами, работал при электрическом /студия - отгороженный
перекрытиями второй "этаж", с арками окон, каретного сарая, а с другой стороны -
брандмауэр, если не перевираю значения слова: кирпичная глухая стена соседнего
дома/, а на Неве, в доме знаменитого акварелиста Гауфа - "афилада" комнат во 2-м
этаже, с видом на Неву и Васильевский - там тоже били, а в доме детишки, Галка,
порезало как-то и мелких - осколками! Били стекла, вязали, но щитом ему была -
Галка.
Ишачила в фонде, оформляла стенды, щиты, писала шрифты /большей каторги - не
придумаешь!/, тащила дом и хозяйство, рожала детей, мастерская - была,
естественно, на ее имя: кто ж "тунеядцу и абстракционисту" такое даст? И
смотрела на Жениных девочек в профиль: жена-то - одна! А вот на "друзей" -
посматривала, случалось, криво: Женя был и сам не дурак об выпить, но в кумпании
- предпочитал. Да и деньги водились: иносраньё платило тугриками и джинсами,
покупало в "Березке" и "Яхонте" экспортную "Столичную" водку, коньяки и бурбоны,
а народ они хилый и малопьющий, так что всегда "оставалось". Кому-то надо было
допивать...
Если Женя был пьяницей - тогда и Пушкин, того. Пил он ДЛЯ УДОВОЛЬСТВИЯ и ДЛЯ
РАЗРЯДКИ, и только. И Галка это понимала. Но с друзьями - случался и загул. И
это тоже она понимала. Словом, понимала она мужика - до печонок и мозжечка. И не
то что "терпела" - терпят, зачастую, и с ОТВРАЩЕНИЕМ, а просто - любила. И как
баба, и как жена, и как мать детей, и просто - как мать. На чем они с моей
матушкой и сошлись /а сейчас с Мышкой/. Женя бабу держал на "заднем" плане, по
гостям /к примеру, ко мне она рвалась/ не пускал, сидела с детьми. И при этом
ЕЩЕ поспевала работать. Таких жен - я знаю раз-два - и обчелся: Ривчик Шемякина
/покамест Миша творил - она витрины оформляла, на харч себе И МУЖУ, и ребенку/,
Галка Усова, поэтесса, переводчица, умница - породившая ублюдка Бетаки /который,
в конце-концов, заявил ей: "Ты не талантлива, а я вот нашел талантливую, которую
и буду продвигать!" Имелась в виду поэтесса Выверни, с которой поэт свалил в
Париж, оставив жену с двумя или тремя детьми/. Но это все так - байки, сплетенки,
и Бекаку я бы поминать не стал, если б одна Галка мне другую не напомнила! Что
характерно: у всех мужиков помянутых - отсутствовал /или не очень выпирал/
подбородок, у баб же - напротив, весьма развит был /у Ривчика даже несколько
чрез/, и все три бабы были - сильные.
Художник или поэт в России - как дитя. Дитя балованное, капризное, себялюбивое.
Иногда - скажем так - гениальное. И если с ним не возиться, не цацкаться -
подохнет дитя, сопьется или скончается.
Словно чувствовал Женя - последние два года ваял, малевал, рисовал - как
бешеный. Словно боялся, что не успеет.
И не успел. Смерть его - загадочна. Всех свидетелей и участников лично знаю,
рассказов десятки собрал - а все равно непонятно. Умер Женя. Погиб.
Но с чего я начал, откуда и заглавие, и о чем не сказал еще ни слова /да и сам
Женя этим не махал/, был он - в отличие от ГЛАЗУНОВА, обвешанного иконами и
малюющего распятья - чистым, искренним христианином. Как и многие там. И о чем
он - молчал. А кричат - Глазунов, Вознесенский. Галка строит часовню сейчас... |