НАИВНОЕ ДИТЯ МОРГУЛИС


        Моргулис: Вот некоторые критики и писатели склоняются к мнению, что американская славистика отстала от русской литературы лет этак на тридцать-сорок. Что вы думаете?
                            /Из интервью с поэтами Чинновым и Бобышевым на конференции

                             славистов . "Лит. Курьер", №3, 1982/
 

        Эк, спохватился! Средний возраст американского слависта - 60 лет. /Для сравнения, средний возраст члена Союза писателей СССР - 65 лет/. Большая часть из них кончала славики /тогда еще - германо-славянские отделения/ лет тому 30, а то и больше, назад. Изучали язык по классикам: Чехов там, Достоевский, Тургенев. Разговорный - откуда? В бытность мою профессором и приглашаемым лектором /1976-77/ в Техасе и по Америке - предпочитал я лекции славистам читать .... по аглицки: оно, доступней.
        В хрущевский период в Америке понаоткрывали славиков: надо же с коммунистами говорить о торговле. Наготовили специалистов. Потом, правда, выяснилось, что с коммунистами можно объясняться на пальцах: ты ему - два, он - один. И переводчики тут ни к чему. Увяла славистика: 60-летние твердо занимают "теньюры" /постоянные ставки, до пенсии/, помоложе, 40-летние - скачут по славикам: полгода тут, годик там, на подхвате.
        Студентов на славику калачом не заманишь: кому нужно быть с дипломом, и без работы? Вот я и преподавал в 76-77-м учебном году: полудюжине аспирантов и тому же количеству - профессоров. Должен отметить, что профессура на лекции -ходила исправней, повышала квалификацию. До того повысила, что двое из них взялись Хлебникова переводить, грант в сколько-то тысяч схлопотали.
        Русский язык на славике преподавали албанцы, чехи и, конечно, американцы. "Нэйтив спикер", говорящий на современном русском, был один, аспирант, в прошлом - выпускник Герценовского пединститута. Ежегодно приглашался один американский профессор с другого славика, по обмену. Два раза это были профессора Иерусалимского университета, один даже родом из России.
        Лекции читались по Толстому, Чернышевскому, Достоевскому, Чехову и иным современным /профессорам/ писателям. Студенческие объявления пестрели орфографическими и грамматическими ошибками, никто их не поправлял. На "ти-шертах" у студиозусов значилось: "ПИТЬ ДО ДНЯ - НЕ ВИДАТЬ ДОБРА", что переводилось: не надо начинать пить слишком рано, до ланча. Американский принцип.
        Естественно, существовал "Русский клуб", где устраивались танцы у самовара и пеклись пирожки по испорченным отечественным рецептам. Студентки, ездившие на практику в Союз, немедля выходили замуж, после чего, естественно, разводились. Не по причине "фиктивности" брака, а по причине его неэффективности и поголовного пьянства мужей.
        Словом, наблюдал я эту "потемкинскую деревню а ла рюс" в течение 5 лет, после чего надоело. Книги они получают по обмену с Советами /то, что - дают/, а журналы выписывают - те, что существовали с до-эмиграционного времени: "Грани", "Посев", "Новый журнал", на современые - урезаны фонды. В библиотеках - худо-бедно представлены классики /советскими собраниями сочинений/, затем классики советской литературы - ну, и по дюжине-другой случайных стоющих книг, заказанных профессорами для самообразования. Никого это не колышет.
        Покойный Давид Яковлевич Дар, хулиган и ерник, в письмах изъяснял мне, что все встреченные им американские слависты - с успехом могли бы работать в Пушкинском доме. А они и работают - по обмену. Ездят туда на конференции по Достоевскому, после чего пересказывают их тут - своими словами, но при этом, натурально, по аглицки. Чему я как-то и был свидетелем: сначала встретив завкафедрой одного из ведущих американских славиков в музее Достоевского в 1975-м, а потом его же - в 78-м /или 77-м/ в Техасе, где он излагал услышанное там за свое, чему я немало подивился. Но выступать не хотелось, и - проку?, поэтому - просто напился на последовавшем банкете а ля фуршет. Дешевым калифорнийским вином.
        В целом американские слависты народ цивилизованный, усталый и равнодушный, им бы по "Вишневому саду" еще одну докторскую защитить, а "Эдичку" читать им и некогда, и не под силу, опять же, по-русски написано. Но это касается только американо-американских славистов. Что же до русско-американских, то эти делятся на две категории: ДО и ПОСЛЕ. Те, что "после" - это подтвердившие советский диплом по Шолохову /сейчас они преподают Солженицына/, вполне нормальные и родные советские слависты. А вот "до" - эти уже старая гвардия - и по чину /по рангу/, и по возрасту. У этих - язык завершился /закончился/ в 1917-м, после чего остался только язык "парижской школы" и русско-американского зарубежья. Для этих - даже Набоков-Сирин крайний новатор.
        Весь русский язык нынешнего дня /и нынешней России/ принято /ими/ считать несуществующим. Или - несущественным. Эти-то мастодонты и занимают посты завкафедрами на многих американских славиках. Современная литература для них - это, в лучшем случае, "джентельменскии набор": Цветаева-Пастернак-Мандельштам-Ахматова, коих комментаторами и составителями сборников они являются.
 

        Должен отметить, что единственно где изучают русский язык - это в военных школах, в системе Пентагона. Туда - и только туда - берут "нэйтив спикеров", при этом заботятся, чтобы комсостав американской армии - ознакомился и с диалектами, и с жаргоном, и прочим. Но преподавать там приходится по сугубо жесткой программе, при этом в стенах вмонтированы подслушивающие устройства, чтобы преподаватель - упаси, Господи! - не понес чего своего, не свихнул доблестных офицеров в сторону пацифизма или еще чего похуже. Платят одну пятую полной профессорской ставки, форму носить не обязуют, диплома и докторской степени по Чернышевскому-Достоевскому не требуют. Латынь и греческий тоже сдавать не надо /для славиков - надо/. Но бубнить приходится "от и до", "то-то и то-то", отчего армейские школы являются последней степенью падения русско-язычных специалистов, что в Калифорнии, что в Техасе.
 

        Почему я и не профессор. А так, безработный поэт.
 

25 мая 82
Нью-Йорк
подвал
 

 

И - не о славистике уже, но связанном. Автор вышеприведенных "ЗАДУМЧИВЫХ ЗЕЛЕНЫХ СЛОНОВ" был на протяжении полудюжины выпусков - моим ... редактором.
Киевский речник, прозаик и баптист Миша Моргулис /сейчас руководящий крупным религиозным издательством в Чикаго/ издавал на протяжении 5 лет журнал-газету "Литературный курьер". Вышло с десяток номеров, последний уже в этом году, где печатал и меня. Выдал мне даже страницу "Записки из подвала", где я поливал и рецензировал и плел чего хотел. И даже платил - по 5 долларов за страницу. Если б "Курьер" выходил хотя бы еженедельно - хватило б аж на сигареты. Но выходил он, ежемесячник - 2 раза в год.
Таковы судьбы русской периодики за рубежом. А слависты - читают "Правду", "Известия" и "Крокодил", и им - хватает. Потом они создают - энциклопедии и даже антологии. И создали их немало. От не хуя делать, на зарплату - которую не получаю я. В баптисты пойтить, нешто? Если уж не в профессора.

 

 

 
 

Изданная в прошлом году, эта энциклопедия явилась, конечно, событием — по крайней мере, для специалистов Тысячи статей о русских писателях и литературных явлениях написаны сотней ученых-славистов. Большого размера книга, 558 страниц петитом, имеет целью представить всю русскую литературу в одном справочнике/ Естественно, сюда вошли и статьи, каких не найдешь в советской литературной энциклопедии. Например, статья о цензуре или, скажем, "Литература эмиграции". За эту обширную статью я и принялся прежде всего.
 

Я и раньше знал, что среди части славистов не обходится без снобизма по отношению к литературе третьей волны. "Зачем вы печатаетесь в этих местечковых изданиях?" — сказала мне профессорствующая дама, увидев в руках у меня номер "Стрельца" с моей статьей "Судьба эрмитажной картины". Еще один скептик — не первой молодости, аспирант российского происхождения, знающий климат престижных небес, хмыкнул: "Гарвардские профессора не читают этих журналов". Не знаю, правда ли это, но сказано было авторитетно.
 

Итак, читаю про литературу эмиграции. С детальной обстоятельностью повествуется о первой волне, несколько меланхоличнее — о второй, о третьей же — просто скороговоркой: "Русские авторы второй волны, и еще более третьей, в значительной степени отрезаны от культурной традиции Западной Европы" В дополнение узнаю еще, что третья волна издает какие-то небывалые журналы, в частности "Мы и наше время" (?) и "С (?) А до Я". Кто же представляет нашу литературу, богата ли она? Увы, количественно беднее, чем литература чукчей. Представлена она скоропостижно придуманным триумвиратом Бобышев, Бродский, Коржавин. И это все — хоть шаром покати. Все трое оказывается приехали в Штаты
в неопределенное время, где-то "начиная со Второй мировой войны". Как автор данной статьи проглядел Сашу Соколова, Вл. Максимова, Аксенова, Синявского, Войновича, Марамзина, Цветкова, Галича, Горбаневскую? Они в этой гигантской статье просто не упоминаются. В то же время о каждом из них есть отдельные статьи в энциклопедии, написанные другими авторами. Читая в этой статье об эмигрантской литературе обстоятельнейший перечень представителей прежних "волн", можно было бы ожидать чуть больше осведомленности о третьей эмиграции. Ведь упоминаются же (порой не раз) такие корифеи зарубежной словесности, как Павел Ирталь и Елизавета Базилевская-Роос, "бежавшая из Эстонии в Польшу, а позднее в Германию".
 

Редактор и составитель энциклопедии Виктор Террас оставил эту разбалансированную статью о писателях рассеянья без редакторской правки — в деликатной неприкосновенности. Однако он компенсировал это недоразумение, включив в энциклопедию немалое число отдельных статей о писателях третьей волны.
 

В статье об Аксенове, например, говорятся вещи прямо противоположные тому, что цитировано было выше — о том, что мы и не нюхали западной культуры приземлившись на тутошние аэродромы печенегами: в аксеновском "Звездном билете" целое поколение показано как "независимое связанное с западными субкультурами, отбросившее двойственность в высказываниях и стремящееся к независимым суждениям". И однако, прочитав эту статью об Аксенове, видишь, что для автора статьи все достижения Аксенова в прошлом, не здесь, а там — в Совсоюзе. Неожиданно точно сказано в небольшой статье об Алексее Цветкове: "Он, несомненно, среди самых блестящих, если не самый блестящий русский поэт нашего времени." Затем более конкретно и аналитически перечисляются его художественные достоинства и делается забавный вывод: в результате наличия в его поэзии чего-то такого, чему нет точного названия, стоит выучить русский язык — хотя бы для того, чтобы читать Цветкова в оригинале. Цветков, конечно, яркий поэт, но даже и ради Шекспира мало кто английский выучивает.
 

В сравнении с советскими справочными изданиями, преимущество этой энциклопедии в том, что она включает самиздатских авторов — Венедикта Ерофеева, Евгению Гинзбург, Надежду Мандельштам и некоторых других. Впрочем, число таких имен меньше, чем я ожидал. Не включен лучший поэт из ныне живущих в Ленинграде — Олег Охапкин (для Суркова место нашлось). Может, причина в том, что Охапкин, автор доброго десятка поэтических сборников, до сих пор не издал ни одного — по неподвластным ему причинам? Но если критерий отбора — опубликованные книги, а не манускрипты, то почему же нет в энциклопедии Роальда Мандельштама, одного из лучших поэтов второй половины двадцатого века? Ведь его книга вышла (посмертно) в Израиле, много его стихотворений собрано в Антологии К. К. Кузьминского, и кроме того, о нем публиковались статьи.
 

Ни разу не упомянуты во всем огромном томе такие значительные поэты, как Кривулин, Стратановский, Пригов, Уфлянд. Академический подход временами имеет нечто общее с ментальным процессом той самой жирафы, до которой доходит не сразу. Однако академическое "не сразу" может длиться десятилетиями. Ленинградец Владимир Уфлянд еще в 56-ом году заявил о себе как о видном поэте, с тех пор оставаясь популярным самиздатским автором. Его стихи вошли в ряд антологий, изданных вне России. Они были переведены на английский. Книжка его стихов вышла несколько лет тому назад в Мичигане. Несомненно, за последние тридцать лет он занимал определенное место в русской неофициальной поэзии. Оказывается, при всех самиздатских заслугах и тридцати лет мало, чтобы быть отмеченным энциклопедией.
 

Дельная и компетентная статья, называющаяся "Самиздат", все же кое-чем удивила меня. Говорится в ней, между прочим, что ранняя самиздатская поэзия была "любительской". То есть использовано слово, подчеркивающее самодельность, доморощен-ность, непрофессиональность. Но ведь ранняя поэзия самиздата, в основном, состояла из стихов Глеба Горбовского, Роальда Мандельштама и Красовицкого. Вслед за ними появились и со скоростью экспресса распространились по большим городам песни Окуджавы и других бардов.
 

Любительские стихи никогда не имели заметного хождения. Самиздат всегда отличался хорошим вкусом. Любительская чепуха стала встречаться в самиздате как раз не в начале, вопреки мнению ученого автора, а позже, когда самиздат стал
потоком, рогом изобилия. Помню, в конце шестидесятых годов один мой приятель сказал мне, что уже полгода он ничего не читает, кроме самиздата. А он, надо сказать, работая кочегаром, не жалел времени на чтение. Его признание свидетельствует о количестве, обилии, потоке самиздатской словесности, хлынувшем к концу шестидесятых. В этом потоке встречались и "любительские" вещи, но не в пятидесятые годы и не в начале шестидесятых, когда самиздат превратился в массовое явление, во вторую культуру.
 

Любая литературная энциклопедия — это функция канона. Это канон в формальной золоченой раме. Как возникает, как вызревает канон? Иногда просто записывают в литературные святцы тех, кто шумел больше других. Таким образом "народный вития" Роберт Рождественский попадает в энциклопедию (читай — святцы), а более культурный, но камерный Всеволод Рождественский не попадает. Я отнюдь не стою горой за Вс. Рождественского, отрекавшегося от своего учителя (Гумилева) в тысячу раз чаще, чем апостол Петр — от своего. Но, по крайней мере, Вс. Рождественский на заре туманной юности издал два акмеистических сборничка, которые и сейчас читабельны. А Роберта Рождественского, хоть расшибись — ни строки не вспомнить.
 

Я бы мог продолжать задавать недоуменные вопросы, связанные с включением в канон-святцы-энциклопедию тех, а не иных имен, и пожалуй, продолжу. Почему нет Горбовского? Некогда самиздатский поэт, он прошел через метаморфозы: вылечившись от алкоголизма, он утратил и дух независимости. Он стал знаменитым советским поэтом, обремененным официальными заслугами, автором двадцати книг — и все-таки, как ни странно, сохранил свой большой талант.
 

Возьмем серебряный век. Канон оперирует готовыми "обоймами" имен. Обоймы переносятся из книги в книгу. Всегда все те же достойнейшие Белый-Блок-Брюсов-Бальмонт. Но ведь было множество других, которые своими сердцами и своими руками сделали серебряный век, никогда не бывший результатом труда горстки избранников. Где Борис Садовский — прозаик, поэт и выдающийся критик? В энциклопедий его нет. Где Владимир Пяст, друг Блока и сам оригинальнейший поэт, автор трех поэтических сборников и нескольких поэм, критик, исследователь, автор едва ли не самых лучших мемуаров о деятелях серебряного века? Где Потемкин, остроумный поэт, печатавшийся во многих журналах, в том числе и в "Аполлоне", душа "Бродячей собаки", плодовитый автор и более чем кто-либо сын своего века? Где князь Василий Комаровский, царскосел, стихи которого любили и Ахматова, и Гумилев, и Мандельштам? Ведь он-то не забыт. Стихи его недавно были переизданы на Западе. Где Виктор Гофман, у которого среди хороших стихов встречаются гениальные строчки? Где Владимир Гиппиус, первый декадент, а впоследствии учитель Осипа Мандельштама? Где Надежда Львова и Аделаида Герцык"? Все они оставлены за шлагбаумом канона по недоразумению, а не из-за недостатка места или какого-нибудь рационального критерия. Ведь равные им малые поэты Сергей Соловьев и Лозина-Лозинский включены в "святцы", и кажется, лишь потому, что о них вспомнили эмигрантские авторы из третьей волны Томас Венцлова и В. Блинов. Кажется, что слова Пушкина — "мы, русские, ленивы и не любопытны" — начинают устаревать.

 

Занятно, что в этой энциклопедии, которую ее редактор скромно назвал "справочником", рядом со статьями эмигрантов всех волн, знающих почем фунт социалистического лиха, благополучно соседствуют девственно-невинные либеральные панегирики Троцкому и Луначарскому. Вот как говорит один из авторов о Льве Троцком: "величайший русский оратор", еще раз: "величайший оратор в русской истории; и еще раз: он показал величайший революционный образ русской революции". Вдобавок он же написал шадевр "Моя жизнь", а также "самое замечательное коммунистическое исследование о литературе". Далее автор этой статьи восторгается богохульным и утробным юмором этого массового убийцы. Он цитирует Троцкого: "Крошечный лирический кружок, состоящий из Ахматовой, Цветаевой и Господа Бога — врачевателя их женских жалоб". Зато, в отличие от Ахматовой, — пишет либеральный автор статьи, — Троцкий написал "благородную поэму в прозе об освобождении коммунистами человечества", когда средний человек поднимается до высот Аристотеля, Гете и Маркса. Подобными научными изысканиями, к счастью, не щедро инкрустирована эта энциклопедия. Большинство ее авторов не хуже нас с вами понимают, что к чему на одной шестой земного шара. И все же непонятно, как многоопытный редактор мог включить эту лажу и подобную ей в этот серьезный труд, равного которому еще не было на английском языке.
 

Правда, есть еще одна более подробная американская энциклопедия русской литературы, но издание ее еще не закончено. Что касается советской "Краткой литературной энциклопедии", то она посвящена мировой литературе. Издать энциклопедию русской литературы режим за 68 лет ни разу не удосужился. А в Америке это уже вторая энциклопедия, посвященная исключительно русской литературе.
 

Несмотря на некомпетентные статьи о Троцком и Луначарском, все в этой энциклопедии было бы, в основном, приемлемо, ежели б не вкрапления клюквы. Сообщается, например, что Гумилев учился в царскосельском лицее, которым заведовал Иннокентий Анненский. Гумилев ни дня не учился в пушкинском лицее, а окончил просто гимназию, хотя и называлась та "Николаевской, императорской, царскосельской". Директором этой гимназии одно время был Анненский, а к лицею отношения не имел. Сообщается также о Волошине: он-де наименее мистический поэт из числа символистов. Да ведь без знакомства с антропософией, которой всю жизнь увлекался Волошин, часть его стихов просто понять невозможно. Волошин, наоборот, один из самых мистических поэтов, по сравнению с другими символистами. Из статьи "Акмеизм" можно понять, что знаменитый журнал "Аполлон" был органом акмеистов с самого начала, т.е. с 1909 г. Однако он стал таковым только с января 1913 г. когда Гумилев стал заведовать литературным отделом и сразу же напечатал акмеистические манифесты. Но какая энциклопедия свободна от ошибок! Можно с энтузиазмом приветствовать это издание, за вычетом авторов, разводящих свою дубовую идеологию в статьях о Троцком и Луначарском.
 

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2007

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга