ЕЩЕ ОДИН ТЯВ
 

        Итак, перехожу к цитациям из Юлии. В "Русской Мыси" за 22 января сего - 1981-го года - полумемуары, полупредставление "новых течений" пера Юлии Вознесенской. Под шапкой "Ленинград, декабрь 80 - свободный профсоюз литераторов" и с подзаголовком "Их объединила сама жизнь". Юлия пишет о Гнедич, о вечере памяти Аронзона /котором из?/ - по весне 73-го, не то 74-го - скорее, 73-го - Рита Аронзон-Пуришинская обратилась ко мне с просьбой: вечер памяти Лени то ли в Доме архитектора, то ли в Доме композиторов /они напротив/ прикрывается "из-за отсутствия места". Ну я позвонил своим мальчикам с психфака, которые устроили в январе 73-го выставку троих /Росс, Путилин, Глумаков/ с моим чтением "Башни", и они выговорили зал для Аронзона. Были там и записи, и много чего, но я не был, как и на параллельно шедшей на Охте выставке /посмертной/ Стерлигова. Я, кажется, пил. Или был влюблен в Наталью, киевскую. Словом, не был. Но втык был. И по трем причинам: во-первых, почему не было студентов, во-вторых, почему было много евреев, и в-третьих - почему читались стихи? На третий пункт было ответить труднее всего, и чтения там прикрыли. А мальчики там были хорошие, энтузиасты. Хоть и не помню их уже ни по именам, ни по фамилиям. Потом мы там еще в мае-июне выставочку "Графика и фотография" закатили /прикрывшуюся в день официального "открытия", но неофициально просуществовавшую - неделю до, мы были "хитрые"!/, а после этого на психфаке ничего уже не было. Но где-то год почти порезвились! Но Юлия пишет, полагаю, не об этом вечере.
        Помимо пишет она о "ЛЕПТЕ", в тоне, мягко говоря, "исаичевеком". Итак:
 

        "Выходя из подполья, мы побеждали смерть - рукописи перестали гореть. Появился новый тип литератора - издатель, архивариус, организатор. Назвать их культуртрегерами было бы неправильно и неточно: это не было призванием к организационной работе, к лидерству. Просто некоторые любили общее дело больше собственного творчества, чувствовали особую ответственность в деле развития и сохранения неофициальной литературы. Первым среди них необходимо назвать Константина Кузьминского /пардон, меня - ККК/. Как никто другой, он чувствовал необходимость создания движения. Когда мы вместе составляли первый коллективный сборник "Лепта", Кузьминский настаивал на том, чтобы для обсуждения готовящейся книги еженедельно собирались все его авторы. "Сборник - ничто, движение - все!" - твердил он. На эти обсуждения мог прийти любой, кого интересовало дело Второй культуры. Сохранились протоколы собраний "Лепты" - о чем только не говорилось на этих сборищах, кого только там не было! Приезжали поэты и филологи из других городов, приходили художники из ТЭВ /Товарищество экспериментальных выставок/, философы, историки, зачинатели религиозных семинаров. Инициативная группа редакторов "Лепты" - о, вот она как называлась!- ККК - /К.Кузьминский, Б.Иванов, В. Кривулин, Е.Пазухин, Ю.Вознесенская/ искала новые формы работы, планировала выпуск постоянных журналов и альманахов. "Лепта" не только сплотила вокруг себя наиболее талантливых и независимых литераторов, но и породила множество новых начинаний: журналы "37", "Архив", альманах "Часы", литературоведческие семинары и многие другие формы литературной жизни."
 

        Далее идут благодарности за фильм "Дневник Юлии" и разным друзьям за поддержку, но есть еще одно любопытное свидетельство:
 

        "Олег Охапкин, один из немногих состоявших в профгруппе ССП, пытался добиться помощи по профсоюзной линии. Я присутствовала на собрании в Доме писателя, когда Олег взял слово и просто рассказал о том, как ему живется: о больной матери и сестре, о невозможности устроиться на работу по профессии, о том, что дома он пишет в невыносимых условиях, а путевки в дома творчества, чтобы хоть месяц поработать спокойно, не может добиться. Наконец, Олег, чистая душа, просто возопил: "Литературным трудом я за год заработал три рубля, на ту работу, которая мне давала бы возможность трудиться творчески, устроиться не могу. Денег у меня нет совсем, я голодаю, а у людей просить стыжусь!" Я смотрела на сытые лица /лица?! - РЫЛЫ! - ККК/ профсоюзных боссов от литературы - ни один жирный мускул даже не дрогнул. Впрочем, оно и понятно: слова "я голодаю" просто прошли мимо их сознания - эти люди и в блокаду не голодали.
        /Отступление: ФАКТ. Я как-то пил с Нинкой Прокофьевой, дочкой Александра Андреевича - она ушла от отца, потому что не могла забыть, как он в блокаду - жрал красную икру ЛОЖКАМИ, со стола у своего босса, Жданова - и дочь советского писателя этого не могла забыть! Правда, пили мы тогда еще и в компании со стукачом Талунтисом - я после бегал и кричал: "Братцы, плюйте мне в рожу! Я с Талунтисом - вру! - с Жорой Бальдешом - но это одно и то же - пил!" А может, там были и оба - я помню? Но с папенькой она дел не имела. - ККК/
        Олег Охапкин исключение разве что в том смысле, что ждал реальной помощи от тех, кто по закону должен ее оказывать, но на практике уже давным-давно об этом забыл и не вспоминает. Другие и не пытались."

        Далее Юлия повествует о создании "Цеха независимых литераторов" и приводится заявление этого Цеха /независимый профсоюз, как в Польше/ за подписями В. Кривулина, Сурэна Тахтаджяна /литератор, редактор "37"/ и Бориса Кудрякова /писатель, литератор/. Сурэна я не знаю, не слышал, а Кудряков - это Гран-Борис, фотограф /см. 1-й том/ и талантливейший прозаик.
        Эк, спохватились! Боюсь, найдут они на свою ... голову приключений - не те сейчас времена, не та политика. Но разве им там - разъяснишь? Впрочем, два труса /Кривулин и Гран/, доведенные до отчаяния - Грана 4 года уже не выпускают, маменька не велит, написала тут даже, куда надо, что "родственников у него в Израиле - нет" - это уже само по себе событие. Веры у меня в этот "профсоюз" нет, но может - выпустят... Из другого "свободного профсоюза" Володю Борисова выпустили /а жену его, Иру Каплан, похоже - убили - в "автомобильной катастрофе", как легендарного Камо в 20-х - при всех тогда трех машинах на Москву!/, ну а другой деятель профсоюза, Лев Волохонский, муж моей бывой секретарши, поэтессы Натальи Гум-Лесниченко-и-так-далее - сидит. А что трусы - я и сам храбростью не блистал, каждый раз домой возвращался с полными штанами, ежели видел в окнах свет - а ну, обыск? - да и вообще в трезвом виде на улицах не рисковал появляться, посылал кого из мальчиков, дипам там позвонить, или что. "Храбрецы" у нас долго не выживали - Арефьева перманентно метелили в ментовках, Филимонов схлопотал срок "за хулиганство", экстремист же Синявин, похоже, раскололся, почему и выехал он, а села за альманах с ним общий и интервью /его/ - Юлия. Без осторожности в России не можно, когда и что пришьют - все равно не знаешь, но "хоть бы совесть чиста была"! Проку с этого мало, но хоть как-то спокойней. Почему и представлял я самую "умеренную" фракцию в, если его можно так назвать, движении". Для меня это было не "движение" /и напрасно Юлия приписывает мне "лозунги"!/, а просто - друзья, или те, чьими стихами /или картинами/ я восхищался - отчего, к примеру, не могши восхищаться мазней Синявина /стихов его я, по счастью, не слышал/ - не мог и принять его просто как "активиста". И началось то с того, что узнав о существовании "Инициативной группы" художников /в составе самого Синявина, вора и лицемера Овчинникова, пьяницы и сплетника Арефьева, и Жарких, которого я считал тоже мазилкой, зная его только по ранним работам!/, я всяко противился контакту "моих" художников /участников выставки "23" у меня на квартире/ с компанией Жаркиха. И если бы Юра, мудрый и терпеливый как змей, не выловил меня на приглашение почитать мои стихи и посмотреть его новые работы, так бы и шла грызня. Я всегда поражался терпению Жарких, особенно в случае с Синявиным, который внаглую давал интервью "от имени художников", превращал каждое собрание в полигон для своих экстремистских лозунгов - спрашиваю Юру: "Как ты терпишь? Я бы уже давно - коленом под зад его!" А Юра говорит: "Понимаешь, старик, дать ему "отделиться" - это значит, что власти перенесут внимание на него и к нему примкнувших, а с остальными - не будут и разговаривать!" Юра, как и я - тоже думал о "большинстве", о тех, кому это действительно нужно - выставиться, увидеть публику, а не просто пошуметь с дешевыми картинками и "антисоветскими" лозунгами, за которые приходится расплачиваться - другим. Юра представлял "молчаливое большинство" и был идеальным организатором, от которого я многому научился.
        Как раз то, чего нехватало Юлии. Девушка она была несерьезная, и даже лагерь ее не исправил. С молодечеством рассказывала она о своих "подвигах" - как работая в типографии газеты "Правда", швыряла окурки, огрызки и плевки в готовые к отправке газеты - "Юлия, говорю, ведь люди ж не читают, а селедку, к примеру, завернуть во что? Да даже задницу подтереть - а ты плюешься! Пролетариат же в газете только спорт читает, а так - использует по назначению!" Или там тому подобные шутки, вроде заменить в окне "Они мешают нам жить" портреты хулиганов - на членов правительства. Молодогвардейские забавы. Почему, после моего отъезда и расписала антиправительственными графиттями уйму стен, за что сели два друга /художники Волков и Рыбаков, ну, им не привыкать: уже сидели!/, а антология "Юг", как и все прочие наши с ней литературные начинания - осталась незаконченной. И за 5 лет с моего отъезда, оставив "замещать" меня Юлию Вознесенскую - я не получил от нее, до недавнего времени, НИ ЛИСТКА чужих материалов, только дневники ее - и то, хоть шерсти клок, да полного Ожиганова, сделанного, похоже, им самим. То, что Юлия пышно именует "движением" - было всего лишь вскрывшимся нарывом - годами копились материалы, поэтические и живописные, и в какие-то считаные месяцы - все это вырвалось наружу.
        Даже "ЛЕПТЫ" у меня нет! А отсюда - нет и стихов Шендрика, Шельваха, Гнора /Виленчика/, кого-то из молодых - потому что нарисовались они уже в мои предотъездные месяцы, и ознакомиться я с ними толком не мог. Есть зато /только чорт ее знает, где - опять запропастилась!/ ВСЯ переписка по "ЛЕПТЕ" с Союзом писателей - а проку? Литературный документ, не боле. Приведу его, если будет место, в "Аппендиксе", а стихов самой Юлии нет, да и приводить не буду.
        Потому что стихи для Юлии /как, похоже, и "картины" для Синявина/ - были не САМОЦЕЛЬЮ, а поводом заняться "деятельностью", движением. И если я выкликал лозунг "Сборник - ничто, движение - все!", то лишь потому, что знал: книгу - не издадут, а поэтам перезнакомиться - не грех. Именно "перезнакомиться". Потому что Маяковскому - незачем было ходить к Блоку: он мог сходить в книжную лавку Смирдина и прочитать интересующего его поэта. А, скажем, ПОЛНАЯ изоляция Сосноры /от НАС, не от НИХ!/ привела его к сильно завышенной оценке собственного творчества /см. у Рейна: "Я открыл и повысил для себя Соснору, кот. считал графоманом." - это о моей антологии "14" - значит, не все считали Соснору гением, по его печатным трудам? А по "непечатным" - их знал только я, Гришка-слепой, да с полдюжины "обожателей"./ Но именно то, что Соснора НЕ ПРИНИМАЛ непосредственного участия в том, что называют "Второй культурой", и побудило его написать гнусную и наплевательскую рецензию на десятерых молодых /в том числе своего "ученика" и, где-то, подражателя - Алешу Шельваха/. В этой изоляции - пусть частичной - находились и все остальные поэты. Каждый считал себя гением /ну, если сравнивать с Чепуровым-Чуркиным, Ойфой или Поповой.../, или, на худой конец, "элитой". Должен отметить, что единственное положительное качество, которое я за собой замечаю - это, то, что я никогда не пытался утвердить себя "за счет других". И стихи того же Ширали мне зачастую - "ближе" моих собственных. Поэты же, невзирая на общее несчастье, сидя по уши в дерьме, пытались еще и "пересесть" друг друга, как это всегда водилось в России. Элита, бля...
        Вот с этой элитарностью, исключительностью, я и пытался бороться. Мне мало одного Сосноры, мне нужен еще и Еремин, и Кондратов, и даже Найман! И ведь не так уж много их, этих поэтов! Ну, сотня-другая, тех, кого стоит читать - и это на 250 000 000 населения! Да в Америке наберется столько же! Только тут все они - "официальные" - хочешь, печатай, никто тебе не запретит. А будут ли читать - это уже другое дело. Москвичи, не знавшие "настоящего" Глеба - плевались от имени Горбовского. Плюнешь тут. Если Глебушка прошел через сорок сит, да и сам еще - немало дерьма пишет! А знать, УЗНАТЬ поэта - в этом и была моя "сверхзадача" и все это, если можно так выразиться, движение.
        Но Юлии поэты были, похоже, ни к чему. Сейчас она с тем же пылом защищает ... феминисток. Которых в России, окромя пятерых дур, отродясь и не было.