|
СТЕНОГРАММА СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА
Ленинград
29-30/XII-76
С: Городской суд в составе судьи Исаковой, народных
заседателей Юдина и Сергеева при участии гос. обвинения - товарища прокурора гор.
Ленинграда старшего советника юстиции Васильева и адвоката Койсмана приступает к
слушанию дела по обвинению гражданки Окуловой (литературный псевдоним
Вознесенская) по статье 190-1.
С: Мы устанавливаем личность подсудимой. Ваше имя?
О: Окулова Юлия Николаевна.
С: Год рождения?
О: 14 сентября 1940 года.
С: Где Вы родились:
О: В Ленинграде.
С: Национальность?
О: Русская.
С: Образование?
О: Среднее.
С: Когда и что Вы закончили?
О: Школу №38. Когда не помню.
С: Другое специальное образование у Вас есть?
О: Я училась в Театральном институте. Окончила только два
курса.
С: Партийность?
О: Беспартийная.
С: Семейная?
О: Замужем. Имею двух детей. Один 1960 г.р., второй 1964.
С: Когда Вас арестовали?
О: 21 декабря 1976 г.
С: Где работали на момент ареста?
О: Нигде. Последнее место работы - Дом культуры им. Шелгунова.
С: Когда Вы уволились и по какой причине?
О: Я была вынуждена уволиться в сентябре 1976 г.
С: Вас уволили или Вы сами ушли?
О: После обыска, устроенного у меня на работе органами КГБ,
меня попросили уволиться.
С: Где прописаны и где проживаете в настоящее время?
О: Ул. Жуковского, д. 19, кв. 10.
С: С какого времени находитесь под стражей?
О: С 21 декабря 1976 г.
С: Ранее судимы?
О: Да, в 1964 г.
С: За что?
О: По 191 статье - за сопротивление властям.
С: Каким судом Вы были судимы?
О: Не помню, меня это не занимало.
С: Но это было в Ленинграде?
О: Да. Сначала - 2 года, потом - 20% вычетов из зарплаты.
С: Когда Вам вручена копия обвинительного заключения?
О: Не помню.
С: Здесь есть Ваша расписка от 23 декабря.
О: Должно быть, так и было.
С: Есть вопросы по установлению личности подсудимой?
П: Нет.
З-ли: Нет.
С: Оглашается состав суда: председатель судебной коллегии зам.
председателя Ленинградского городского суда Исакова, народные заседатели
<неразб.> и Сергеева. Дело
слушается при секретаре Гераниной с участием пом. прокурора гор. Ленинграда
Васильева и адвоката Койсмана.
С: Подсудима Окулова, у Вас есть отводы?
О: Я хочу заявить, что буду защищаться сама.
С: Подсудимая Окулова, суд разъясняет Вам Ваши права: Вы
имеете право задавать вопросы по ходу разбирательства, Вы имеете право заявлять
ходатайства, Вы имеете право на последнее слово и можете обжаловать действия
суда. Вам понятны Ваши права?
О: Да. У меня есть ходатайство: я хочу отказаться от адвоката.
С: Почему Вы это делаете?
О: Я надеюсь на свои собственные силы.
С: Это не связано с какими-нибудь финансовыми затруднениями?
Может быть, Вы отказываетесь от адвоката в связи с материальными трудностями?
О: Нет.
С: Вы заявляете ходатайство об освобождении адвоката?
О: Да.
А: Мотивы, которыми руководствуется подзащитная, кажутся мне
убедительными.
С: Ваше мнение, тов. прокурор?
П: Мотивы мне кажутся убедительными. Я считаю возможным
удовлетворить ходатайство.
П: Уточните Вашу роль.
О: Я подписала. Это было дома.
П: Вам сейчас была предоставлена возможность ознакомиться с
документами?
О: Да.
П: В предварительном следствии было установлено, что этот
документ является клеветническим, в нем содержится утверждение, что в нашей
стране нет свободы слова, печати.
О: В этом нет ни слова лжи.
С: Вся редколлегия разделяет эти убеждения?
О: И автор Проекта, и другие члены редколлегии разделяют эти
убеждения, насколько я могу судить.
С: Это Ваши убеждения?
О: Кого Вы имеете в виду: ваши? Кроме одного, кроме Геннадия
Трифонова, все были искренни, у всех искренние убеждения.
С: Что Вы можете сказать о Трифонове?
О: О Трифонове я не хочу говорить. По-моему, он способен сам
ответить.
П: Кому конкретно Вы показывали этот документ?
О: Юлию Рыбакову и Олегу Волкову, художникам, которые первые
откликнулись на эту идею.
П: Кто еще видел этот документ?
О: Не помню, возможно, кто-то и видел.
П: Сколько экземпляров "Ответов на анкету" Вами изготовлено?
О: Я написала один экземпляр.
П: Кому показывали?
О: Я передала написанный экземпляр Синявину.
П: Кому еще?
О: Никому.
П: В ответах содержатся <неразб.>.
Что Вы об этом скажете?
О: Я в ответах ничего подобного не вижу. Это очень общие
утверждения.
П: Вы подтверждаете этот документ или придерживаетесь другой
точки зрения? Он соответствует Вашим убеждениям?
О: "Ответы" соответствуют моим убеждениям.
П: Документ по своему содержанию является антисоветским?
О: Данный документ можно трактовать так, точнее,
демократическим.
С: Что Вы усматриваете в этом документе?
О: Документ содержит довольно резкую критику в отношении
политики в области искусства. Для меня это вопрос не простой. То, что сказано по
поводу государства и поэзии - это святая правда. Я очень долго обдумывала эти
ответы. Я старалась ответить как можно более точно.
С: В целом Вы считаете его антисоветским?
О: Его можно считать антисоветским.
С: Что значит "можно считать"?
О: Его можно называть так.
С: Вы начали с того, что этот документ соответствует Вашим
убеждениям, но является ли он антисоветским в целом?
О: Его можно назвать так. Это "Ответы на 37 вопросов к
друзьям". С этой целью он был написан - это ответы на анкету.
С: Объясните.
О: Дело в том, что если я пишу стихи... если я пишу ответы на
вопросы... не политические вопросы.
С: Подсудимая Окулова, Вы уходите от вопроса или не умеете
донести Вашу мысль. Вы должны в ходе судебного разбирательства давать ответы на
вопросы, которые задаются. Вы не хотите отвечать на вопрос или не можете? Если
Вы не хотите отвечать, то скажите, пожалуйста <неразб.>.
О: Этот документ затрагивает проблемы искусства, поэзии.
П: Вы считаете, что Вы в состоянии дать оценку положению в
исусстве, что, у Вас есть достаточная подготовка?
О: Я надеюсь, что мы не будем разбирать здесь такие понятия
как талант? Что такое талант?
С: В этом зале о таланте никто не говорит.
П: Вы не хотите отвечать на вопрос?
О: Нет.
П: Переходя к третьему документу - "Для прессы": Вы
согласились на предложение Трифонова помочь ему? Это было предложение с его
стороны или это было Ваше предложение?
О: Это я предложила написать автобиографию.
П: Кому Вы ее показывали?
О: Никому.
П: Утверждения биографии содержат <неразб.>
и клевету на интеллигенцию.
О:
П:
О: Никто не будет читать <пропущено>.
Уверена <пропущено>.
С: Скажите, Окулова, когда, в какое время и по каким причинам
у Вас собирались Ваши знакомые? Были какие-то специальные дни, когда происходили
встречи?
О: Да. Это был Новый год, 14 сентября, дни рождения сыновей.
С: Был ли какой-нибудь порядок встреч?
О: Было то и другое.
С: У Вас дома люди собиарлись для празднования юбилеев,
отмечали даты, или был иной порядок встреч?
О: У меня дома устраивались литературные вечера.
С: То есть встречи у Вас дома носили не бытовую, не семейную
окраску... Были ли постоянные дни недели для встреч?
О: Обычно по воскресениям собирались знакомые.
С: У Вас был определенный день или друзья могли прийти в
любой?
О: Друзья могли прийти в любой момент.
С: А кроме любого?
О: Были еще и литературные вечера. В 1976 году это были среды,
которые начинались с празднования юбилея Хармса...
С: Кого?
О: Даниила Ивановича Хармса, одного из интереснейших
поэтов-обериутов. Мы устраивали чтение его произведений.
С: Вы не отвечаете на вопрос: были ли у Вас определенные дни
для встречи с друзьями по ул. Жуковского, д.19, кв.10?
О: Да, был, среда.
С: Иногда или постоянно?
О: Насколько удобно было мне. Были среды, потом пятницы.
С: Бывали ли у Вас постоянные посетители?
О: Да, музыканты, художники, литераторы.
С: Назовите фамилии.
О: Я отказываюсь это сделать. Вам это не интересно с
литературной точки...
С: Не будем же мы с Вами выяснять каждый вопрос. Проще и
экономичнее Вы можете ответить на этот вопрос?
О: Нет.
С: Кто был постоянным посетителем Ваших вечеров? Бывал ли
Трифонов?
О: Бывал.
С: Филимонов?
О: Бывал.
С: Синявин?
О: Бывал.
С: Наталья Лесниченко?
О: О Лесниченко я не буду говорить. Она не является участником
процесса.
С: Сборник "Лепта" был составлен при Вашем участии?
О: Да.
С: Он был реализован, опубликован?
О: Он был представлен в Союз писателей, а затем в
Ленинградское отделение издательства "Советский писатель". Были две рецензии -
положительная и отрицательная...
С: Ответьте, он был опубликован или нет?
О: Нет.
С: Что явилось предпосылкой для создания сборника "Мера
времени"?
О: Неудача с опубликованием "Лепты". Пришлось отказаться от
идеи публикации вообще.
С: Для какой цели создавался сборник?
О: Он создавался без расчета на публикацию. Это должно было
быть уникальное издание. Каждый автор приносил свои рукописи в определенном
количестве.
С: Не менее скольки экземпляров?
О: Не менее 10-12.
С: Машинописный текст или какой-нибудь иной?
О: Каждый должен был приносить свои произведения в 10
экземплярах. Кое-кто от руки, большую часть машинописным.
С: Но, как правило, рукописные?
О: Да, в этом вся прелесть.
С: Только в этом "вся прелесть"? Для Вас имело значение, в
каком виде и в каком количестве?
О: В Проекте все написано.
С: Но Вы считаетесь активным членом редколлегии?
О: Поясню проект. Каждому автору предоставлялось 10 страниц.
На них он располагался, как ему заблагорассудится.
С: Кто автор Проекта альманаха "Мера времени"? <пропущено>
при подготовке идеи создания?
О: Я уже отвечала.
С: Ответьте еще раз.
О: Дело в том, что Синявин взял это на себя. Идея этого
альманаха была идеей Синявина. Он представлял себе этот альманах отчетливее
всех.
С: Кто еще?
О: Общественная редколлегия, выбранная общим собранием поэтов,
представителей так называемой "второй культуры", второй литературной
действительности, и художников - членов ТЭВ: художник Вадим Филимонов, художник
Игорь Синявин, поэт Геннадий Трифонов и я.
С: Кто предложил и разработал "Проект альманаха"?
О: Проект разработал Игорь Синявин полностью. Подписан нами и
размножен.
С: В скольки экземплярах Вы его сделали?
О: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
С: Почему?
О: Мне не хотелось бы мотивировать отказ.
С: Он был предложен кому-нибудь для чтения? Был ли передан
кому-то?
О: Все, кто хотел участвовать в альманахе, могли ознакомиться
с ним...
С: Был предложен тем, кто хотел с ним ознакомиться?
О: Да.
С: Где?
О: Он лежал у меня дома. Надо было подойти и прочесть...
С: К кому это относится?
О: К Филимонову, Синявину, Трифонову и ко мне лично.
С: Кого познакомили лично Вы?
О: Олега Волкова и Юлия Рыбакова.
С: Может быть, еще кого-нибудь?
О: Нет. Отчетливо помню Волкова и Рыбакова, остальных не
помню.
С: Еще кого-нибудь знакомили?
О: Конечно.
С: Были ли какие-нибудь возражения против проекта?
О: Да.
С: Какие?
О: Не помню, но возражения бывают всегда.
С: Расскажите суду более подробно о документе "Для прессы".
Когда это было?
О: Это было 9 августа 76 года.
С: Объясните суду, по какой причине Вы явились в квартиру к
Трифонову.
О: Я приходила к нему почти каждый день. Он был нездоров,
находился в угнетенном состоянии духа.
С: Он в это время привлекался к уголовной ответственности. Вам
было это известно?
О: Да.
С: За что?
О: По статье 121, части 2, и 120.
С: Это происходило накануне суда?
О: Это было просто 9 августа. Трифонов находился дома в очень
плохом состоянии духа.
С: Объясните суду, этот документ Вы изготовили на квартире
Трифонова, он написан Вашей рукой?
О: Он записан моей рукой лично под диктовку Трифонова.
С: Для какой цели?
О: В связи с обстоятельствами того времени. Цель - защита,
помощь Трифонову, который привлекался к уголовной ответственности.
С: Защита от уголовной ответственности?
О: Да.
С: Почему этот документ, который Вы называете биографией,
назван документом "Для прессы".
О: Это очень длинный разговор.
С: Вы не хотите объяснять?
О: Не хочу объяснять.
О: Этот документ назван "Для прессы", так как был рассчитан на
помощь Трифонову, в том числе и на публикацию. Чтобы Трифонов подошел к нему со
всей ответственностью.
С: Для практической помощи Трифонову и для публикации... Он
был предназначен для публикации?
О: Этот документ мог быть использован прессой. Для того, чтобы
из него черпать отдельные факты, которые могли быть опубликованы в прессе. Это
мог быть справочный материал.
С: Для какой прессы он был предназначен?
О: Для той, которая захочет его опубликовать.
С: А конкретнее?
О: Для западной, конечно.
С: Вы отвечаете уклончиво, а ведь Вас характеризуют как
лидера, как смелого человека.
О: Не будем обсуждать мои достоинства и недостатки.
С: Вы написали документ полностью под диктовку Трифонова?
О: Да.
С: Без изменений?
О: Боже упаси!
С: Почему Трифонов подписывал каждый лист?
О: Чтобы понятно было, кто диктовал.
С: В одном экземпляре он был изготовлен?
О: Этот документ был изготовлен в одном экземпляре. Другого
экземпляра не было. Может быть, в двух - единственное, что можно было успеть -
это подложить копирку.
С: Появилась новая версия. У Вас было много времени на
переписку...
О: Точно не помню. Можно было, конечно, написать под копирку.
Помню, что Трифонов подписывал.
С: Вас спрашивают, в одном экземпляре это было? Вы
утверждаете, что Трифонов подписывал каждый лист?
О: Он расписывался на полях каждого экземпляра. В деле они
были зашиты в корешок.
С: Вы с позицией Трифонова согласны?
О: Это его позиция.
С: Вы что, выполняли роль секретаря Трифонова?
О: Почему бы мне не стать на три часа его личным секретарем?
С: Надо полагать, что Вы не были здесь поэтом?
О: Я могу быть поэтом и работать секретарем.
С: Трифонов был арестован?
О: Он пропал 9 августа. Его матушка волновалась, звонила
следователю. Тот ответил, что он вышел с допроса.
С: Трифонов ознакомился с этим документом?
О: Он его диктовал!
С: Что Вы с ним сделали?
О: Положила в карман и унесла.
С: Затем?
О: Положила в стол.
С: Что дальше, были у Вас какие-то планы, познакомили
кого-нибудь с этим документом?
О: Скорее всего, никого. Нет, никого.
С: Может быть, Вы не хотите назвать?
О: Не помню, чтобы я кого-нибудь с ним знакомила.
С: Теперь про "Анкету". Кто Вам ее изложил?
О: Анкета составлена Игорем Синявиным.
С: Кто, кроме Вас, был знаком с "Анкетой"?
О: Не знаю.
С: Какая цель этой анкеты?
О: Это материал для будущей книги. Синявин собирался написать
книгу о "второй культуре". Для личных творческих целей.
С: Но не для сборника?
О: Для личного творчества Игоря Синявина.
С: Вы ответили на эту "Анкету"?
О: Да.
С: Кто еще отвечал на эту анкету, Вам известно?
О: Нет.
С: Как Вы сами расцениваете свои ответы? Вы не усматриваете в
них никаких ложных клеветнических измышлений?
О: Я рассматриваю их как свою суть, как свои убеждения.
С: Это Ваша суть?
О: Да. Здесь нет никакой клеветы, здесь одна только правда.
Заседатель: Вы избранная редколлегия?
О: Да, на общем собрании авторов сборника "Лепта" и художников
ТЭВ.
З: Сколько человек было на общем собрании?
О: Это было собрание авторов "Лепты" и художников ТЭВ.
З: Вас было больше четырех?
О: Разумеется.
З: На общем собрании вы составили проект. Сколько экземпляров
вы должны были издать?
О: Я не печатала, у меня в то время не было машинки. Мне не
известно.
С: У Вас, тов. прокурор, есть вопросы к подсудимой?
П: Нет.
Перерыв
С: Доставлен свидетель Вадим Филимонов. Свидетель
Филимонов, встаньте. Ваша фамилия? Филимонов?
Ф: Да.
С: Вадим Иванович?
Ф: Да.
С: Какого года рождения?
Ф: 1947.
С: Уроженец?
Ф: Города Ярославля.
С: Суд предупреждает Вас об ответственности за
дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний и за отказ от дачи показаний
по ст.ст. 180, 181 - до двух лет тюремного заключения.
Ф: По какому делу я вызван?
С: По делу Окуловой. Вам понятна ответственность?
Распишитесь, что Вы предупреждены.
Ф: Отказываюсь.
С: Почему? Суд еще раз разъясняет Вам, что Вы за
дачу ложных показаний можете быть привлечены к уголовной ответственности. Ну так
что же?
Ф: Отказываюсь.
С: Вы можете объяснить суду Ваш отказ?
Ф: Я не знаю, по какому поводу я здесь нахожусь.
С: Вы вызваны в суд для дачи показаний как
свидетель. Речь идет об ответственности за дачу ложных показаний и
предупреждении Вас об этом.
Ф: Я принял к сведению.
С: Этого недостаточно. Не будем терять время. Что
ж, будем сидеть и ждать? Вы не хотите говорить? Боитесь, что скажете не то и
повредите Окуловой?
Ф: Я не отказываюсь говорить.
С: Вы должны подчиниться закону.
Ф: Ах да, я забыл, что я должен подчиниться
закону. /Расписывается/.
С: Вы Окулову знаете.
Ф: Знаю.
С: Она обвиняется в изготовлении и
распространении ряда документов, содержащих <неразб.>.
Ф: Я не совсем понял, в чем она обвиняется.
С: Вы давали показания на предварительном
следствии. Вы Окулову знаете? Когда и при каких обстоятельствах вы
познакомились?
Ф: Мне кажется, около года тому назад.
С: Кто познакомил?
Ф: Не помню. У нее на квартире.
С: Вы часто там бывали?
Ф: Три раза.
С: Чем были вызваны эти встречи?
Ф: <пропущено>
С: Был определенный день для посещений?
Ф: Не знаю. Я приходил по средам.
С: Кто-нибудь бывал еще?
Ф: Мне трудно припомнить.
С: Кто-нибудь бывал еще?
Ф: Я не хочу отвечать на этот вопрос.
С: Неужели Вы хотите усугубить свое положение? Вы
предупреждены. Отвечайте, был ли кто-нибудь еще?
Ф: Квартира коммунальная. Конечно, кто-нибудь еще
был.
О: Вас не спрашивают, кто был у соседей. А на
площади, принадлежащей Окуловой, в ее комнатах? Кто бывал у Окуловой?
Ф: Не могу назвать этих людей, так как не знаю,
кто был.
С: Не знаете по фамилиям?
Ф: Да, знаю только в лицо.
С: Как же вы обращались друг к другу?
Ф: Я мало разговариваю. Я заходил на короткое
время.
С: Для какой цели Вы приходили к Окуловой?
Ф: Послушать стихи.
С: Их читала сама Юлия Николаевна? Кто-нибудь еще
читал стихи?
Ф: Не помню. Был еще Синявин.
С: Синявина Вы вспомнили. А кто еще был?
Ф: Больше никого не помню.
С: Что Вам известно о документе "Проект альманаха
"Мера времени"?
Ф: Это проект сборника стихов и графики.
С: Что это за проект? Что он предусматривал? Для
чего создан?
Ф: Сборник не был осуществлен.
С: Я спрашиваю не о том. Кто готовил этот
документ?
Ф: Не помню.
С: Для какой цели?
Ф: Цель одна - сделать сборник стихов и графики.
С: Чьи это должны быть стихи, чья графика, чьи
произведения?
Ф: Поэтов, художников. Живых.
С: Кто решал сделать сборник?
Ф: Не знаю.
С: На предварительном следствии Вы говорили, что
он составлен "мной, Окуловой и Синявиным". К Вам обращался Синявин за помощью в
составлении?
Ф: Я подписывал, так как был один из
составителей.
С: И Окулова тоже?
Ф: И она.
С: Была Окулова и был Синявин?
Ф: Да.
С: Что Вы предусматривали в этом проекте?
Ф: Составить сборник поэзии и графики.
С: Кроме Вас, кто-нибудь решал этот вопрос, или
вы втроем? Кто проявлял инициативу в создании? Или все решалось на общем
собрании?
Ф: Не знаю.
С: Был ли документ изъят у Вас?
Ф: КГБ изъяло его во время отбывания мной 15-ти
суток на Каляева.
С: За что Вы сидите?
Ф: По ложным свидетельским показаниям.
С: Я не это спрашиваю. Отвечайте на вопрос.
Ф: Мелкое хулиганство, ст.206. По ложным
показаниям.
С: Я не спрашиваю, правдивым или не правдивым. А
что изъято?
Ф: Не знаю, когда...
С: Проект "МВ" Вам Окулова передала?
Ф: Я взял себе сам.
С: Для каких целей Вы взяли "Проект"?
Ф: Чтобы помнить.
С: Считаете ли Вы, что в этом документе
содержатся <неразб.>?
Ф: Никаких?
С: /цитирует/
Помните?
Ф: Это отрывок из "Проекта".
С: Он содержится в проекте?
Ф: Да.
С: Этот документ, который рассматривается как
клеветнический (и т.п.) соответствует Вашим убеждениям?
Ф: Считаю, что он соответствует действительности.
С: Вы намерены были опубликовать его или намерены
были открыть вопрос о публикации этого сборника?
Ф: Лично я не собирался, Проект определял чисто
творческие решения.
С: В каких количествах был изготовлен Проект? Для
кого он предназначался?
Ф: Не знаю.
С: У Вас что, плохая память?
Ф: Это не в моей компетенции.
С: Что значит "не в моей компетенции"?
Ф: Тогда о тираже речи не шло.
С: Это записано в проекте. Вам был предъявлен на
предварительном следствии.
Ф: По-моему, было <пропущено>
С: Как распространялся проект? Среди круга
знакомых?
Ф: При мне вопросы распространения не
обсуждались.
С: Представитель гос. обвинения, у Вас будут
вопросы к свидетелю?
П: Как охарактеризовать участие Окуловой в
изготовлении проекта? Она была активным участником или просто подписала?
Ф: На этот вопрос я отвечать не буду.
С: Напрасно. Подсудимый имеет право не давать
показаний, а Вы как свидетель, такими правами не пользуетесь. Вам понятен
вопрос?
Ф: Нет.
П: Как Вы можете определить свое отношение и
отношение Окуловой к Проекту?
Ф: Я отказываюсь от оценки.
П: Ее роль такая же, как Ваша. Вы - подписывали.
Ф: Я не знаю, что я сам-то делаю. На этот вопрос
может ответить сама Юля.
П: Вы обсуждали материалы сборника? Куда вы
собирались поместить этот проект?
Ф: Нет, мы не успели.
П: Что поместили в сборник?
Ф: Сборника нет.
С: Вас спрашивают не о Вашем участии, а об
участии подсудимой Окуловой. Напоминаю Вам Ваши показания на предварительном
следствии. Лист дела №52 от 21 сентября 1976 г.
Ф: Какого?
С: Вы были доставлены на допрос из спецприемника.
/Зачитывает
показания Филимонова/
Вы полностью
подтверждаете свои показания?
Ф: Да.
С: Подсудимая Окулова, встаньте. У Вас есть
вопросы к свидетелю Филимонову?
О: Нет, я согласна с его показаниями.
С: Пригласите свидетеля Андреева.
/Входит
Андреев/
Ваше имя?
А: Андреев Юрий Демьянович.
С: Где Вы проживаете?
А: Седьмая Советская, 7, кв. 45.
С: Вы работаете?
А: Не работаю. Какое это имеет отношение к
настоящему делу?
С: С какого времени не работаете?
А: Седьмая Советская, 7, кв. 45.
С: С какого времени?
А: Седьмая Советская...
С: Сколько раз Вы будете повторять это?
А: До бесконечности.
С: Пожалуйста, ведите себя прилично, без
дерзости. Суд Вас предупреждает об ответственности (идет обычная процедура). Что
Вам известно по делу Окуловой?
А: Что Вас интересует?
С: Подтвердите показания на предварительном
следствии. Вы их помните?
А: С Окуловой Юлией Николаевной мы знакомы более
10-ти лет. За это время она выросла как поэтесса. Она всегда писала прекрасные
стихи. Я очень люблю ее поэзию, ее семью, ее мужа. В Юлии Николаевне много
прекрасных качеств, как в поэте, как в гражданине.
С: Часто ли Вы бывали у нее?
А: Мы ходили друг к другу в гости.
С: На литературных средах Вы были?
А: Бывал.
П: Они носили литературный характер?
А: <пропущено>
С: Вы знакомились с проектом?
А: В мое отсутствие в доме была обнаружена при
обыске сумка, в которой находились какие-то бумаги. Среди них был сборник.
С: Как его название?
А: <пропущено>
С: Откуда Вам это известно?
А: Со слов следователя Волошенюка. Следователь
пытался продемонстрировать, что в нем было. Со сборником я не знаком. Синявин
оставил у нас свою сумку до следующего дня, чтобы отнести ее на таможню. В нашей
семье не принято интересоваться чужими бумагами.
С: Вы были на квартире у Окуловой? Не приходилось
ли Вам там знакомиться с какими-нибудь документами?
А: Да, я читал Юлины стихи.
С: А кроме поэзии, не приходилось читать
документы, содержащие взгляды на литературу, искусство?
А: Я не могу сказать, что Юлия занималась
публицистикой. Я заявляю, что Юлия прежде всего поэт, а как публициста я ее не
знаю.
С: Подсудимая Окулова, встаньте. У Вас будут
вопросы к свидетелю Андрееву?
О: Нет.
С: Попросите свидетеля Трифонова.
А: Я хотел бы добавить...
С: Потом, после допроса Трифонова. Ваше имя,
фамилия, отчество?
Т: Трифонов Геннадий Николаевич.
С: Год рождения?
Т: 1945.
С: Уроженец?
Т: Гор. Ленинграда.
С: Где Вы работали?
Т: В институте огнеупоров лаборантом.
С: Свидетель Трифонов, суд предупреждает Вас
(идет обычная процедура). Расскажите, что Вам известно по делу Окуловой.
Т: Я не знаю этого дела.
С: Не перебивайте. Это элементарная вежливость.
Т: За эти пять месяцев, которые я нахожусь в
заключении, под стражей, я забыл, что такое элементарная вежливость и правила
вежливости.
С: Вы клевещете на себя.
Т: За это время у меня было более 20 допросов,
тремя (четырьмя) следователями, разными - что Вы имеете в виду? Я отказываюсь от
дачи показаний.
С 13 декабря я объявил
голодовку... Письмо Луису Корвалану...
... текст...
С: На предварительном следствии Вы давали
показания, Вы их должны подтвердить.
Т: Видите ли, я попал в самое некрасивое
положение: я не помню, что и когда было сказано мною, когда я допрашивался и по
какому делу...
С: Вот мы и разговорились...
Т: Я несколько месяцев молчал.
С: Давайте продолжим.
Т: Я знаю Окулову с 1972 года. Я познакомился с
ней на вечерах поэзии. Юлия Николаевна бесконечно добрый человек, страстно
преданный искусству, что и составляло предмет нашей дружбы. Она талантливый
человек и интересный собеседник. Я жду вопроса.
С: Мы ждем Ваших пояснений.
Т: Сначала мы встречались у Константина
Константиновича Кузьминского. После его отъезда люди, любившие слово, стали
собираться у Юлии Николаевны Вознесенской. Этот дом был широко гостеприимен. В
этом доме мы могли обсудить интересующие нас проблемы современной литературы и
современного искусства. Она взяла на себя огромный труд продолжить в своем
доме хорошую традицию. Мы нашли в этом доме то, что потеряли с отъездом Кости.
Поскольку люди там собирались пишущие, были хорошие поэты и художники, и для
того, чтобы укрепиться как поэту, как художнику и как человеку, нужен был
читатель. Мы создаем идею сборника стихов, а затем предложить его издательству.
С: Кто мы?
Т: Поэты.
С: И вы решили сделать сборник, который
называется "Лепта". Предлагали вы его какому-нибудь издательству?
Т: <пропущено>
С: Не надо задавать суду вопросов.
Т: Я уголовный заключенный. Я убедился за эти
годы, что предела нет, что нет предела человеческой глупости. С 13 декабря я
голодаю...
С: Оставьте это, пожалуйста...
Т: Этот сборник был рассмотрен издательством, но
были непомерно длинные сроки. Мы обошли все учреждения, вложив в эти попытки
много сил, много души. Мы обращались в ЛО ССП. На сборник было получено две
рецензии: положительная и отрицательная - профессора от литературы Выходцева. Мы
получили ответ от главного редактора "Совписа". И мы поняли, что перед нами
течение, которого не перейти, мы вынуждены были поставить точку на этом и думать
о реальном выходе к читателю. Когда мы поняли, что с "Лептой" ничего не
получится и напечатана она быть не может, мы, представители "второй культуры",
на одном из собраний авторов "Лепты" решили создать сборник "Мера времени". Мы
приступили к его созданию, но не успели ничего сделать - нас прибрали к рукам.
Поэзия перешла в прозу довольно дурного свойства.
С: Что Вам еще известно?
Т: "Мера времени" не была сделана.
С: Окулова принимала участие в создании
"Проекта"?
Т: Да, принимала.
С: Активное или пассивное?
Т: Эти прилагательные вызывают у меня ассоциации.
/шум в зале/
С: Отвечайте на вопрос.
Т: Да, активное.
С: Что Вам известно по поводу "Ответов на 37
вопросов к друзьям"?
Т: Там была уйма вопросов. Я ответил на все
серьезно.
С: Вы отнеслись к ним положительно?
Т: Да.
С: Кому Вы их передавали? Синявину? Он был
автором сборника?
Т: Да, Синявину.
С: Кому Окулова отдала свои ответы?
Т: Синявину.
С: Вы знакомились с ответами Окуловой?
Т: Да, я их читал. Юлия Николаевна мне их
показывала.
С: Что Вам известно о документе "Для прессы"?
Т: Такого рода документов было много. О каком
именно идет речь?
С: Я говорю о том, который был посвящен Трифонову
и назывался "Для прессы".
Т: Мне было известно, что он составлен.
С: На предварительном следствии Вы давали
показания, Вы их подтверждаете?
Т: Надо учесть мое состояние на предварительном
следствии. Меня много раз допрашивали. Плохо, что это не учитывается судом.
С: Не следует делать поправки суду. Вы физически
здоровы. Вы уже говорили, что подтверждаете свои показания. Еще раз расскажите
суду, что Вам известно о документе "Для прессы". Кто составил этот документ? Что
Вам известно по этому поводу?
Т: Собственно, ничего.
С: На каком основании и в связи с чем был написан
этот документ? Где он был написан?
Т: В Ленинграде. На моей квартире. Составлен и
адресован прессе.
С: О ком?
Т: О Трифонове.
С: В связи с кем?
Т: В связи с Трифоновым.
С: Понятно, что не с <неразб.>.
Т: Я и есть Трифонов.
С: В связи с какими обстоятельствами он был
составлен?
Т: Мои обстоятельства были тяжелы, не лучезарны.
С: Чем было вызвано Ваше состояние?
Т: Возбуждением против меня уголовного дела.
С: Кто составлял документ?
Т: Это что - существенно?
С: Составляли Вы или кто-то другой? Может быть,
Окулова?
Т: Это вопрос интимного свойства.
С: Мы можем продолжить заседание при закрытых
дверях.
Т: Имеются два дневника... <пропущено>
С: Составляла Окулова?
Т: Да, она писала.
С: Она писала под Вашу диктовку?
Т: Да.
С: Для какой прессы он был составлен?
Т: Для демократической.
С: Это было сделано для того, чтобы оказать Вам
помощь?
Т: Этого я не помню.
С: Подсудимая Окулова, у Вас есть вопросы к
Трифонову?
О: Да. Гена, ты знаешь, что меня взяли по твоему
ложному доносу?
Т: Я не писал ложного доноса.
С: Что Вы называете ложным доносом?
О: Его показания от 3 сентября.
С: Он давал показания или сделал донос?
О: <пропущено>
С: Он не считает их ложными. Вы считаете их
правдивыми?
Т: Я не давал ложных показаний. Я хотел бы после
допроса ознакомиться с какой-нибудь копией.
О: Я хочу спросить, что он может сказать по
поводу этих ложных показаний. Что заставило его дать ложные показания?
Т:
то, что рассказывал
О: У меня есть ходатайство к суду. Я хочу
возбудить дело против Трифонова о его ложных показаниях.
С: Вот Вы отказались от помощи адвоката. Вам
будет трудно... Есть ли у Вас еще вопросы к Трифонову?
О: Нет.
С: Прошу увести свидетеля Трифонова и вызвать
свидетеля Борисову.
С: Свидетель Борисова, Ваше имя?
Б: Борисова Елена Павловна.
С: Адрес?
Б: Верности, 28, к.1, кв.135.
С: Что Вам известно по делу Окуловой?
Б: По какому делу?
С: Вы давали показания на предварительном
следствии.
Б: Я давала показания по делу №62.
С: По каким фактам Вас допрашивали?
Б: Старались поговорить со мной о бумагах,
которые были найдены в нашей квартире при обыске у моего сына. Там есть мои
показания, что мне о них ничего не известно. Но мои показания мне не давали
читать.
С: Кто принес эти бумаги?
Б: Мне это неизвестно. Может быть, друзья сына. Я
их не знаю, кто принес эти бумаги, мне это неизвестно.
С: Но Вы их читали?
Б: Нет, я их не читала.
С: Но после обыска Вы спрашивали Вашего сына? Он
дал Вам объяснения?
Б: Да, я спрашивала его. Он сказал, что это не
его документы и не сказал, откуда они появились.
С: Есть вопросы к свидетелю Борисовой?
П: Вы подсудимую Окулову знаете?
Б: Окулову не знаю. А Юлию Николаевну знаю. Я
видела ее несколько раз и то мельком. Мой сын знает ее, вызовите его свидетелем
по этому делу. Суду известно, что он находится в больнице.
С: Хорошо, Борисова, Вы свободны.
Вызовите свидетеля
Рыбакова.
Свидетель Рыбаков, Ваше
имя?
Р: Рыбаков Юлий Андреевич.
С: Уроженец?
Р: Уроженец гор. Норильска Кемеровской области.
С: Вам понятно, что суду нужно говорить только
правду?
Р: Да.
(обычная процедура)
С: Подсудимая Окулова, свидетель Рыбаков вызван
по Вашему ходатайству. Вы будете задавать ему вопросы?
О: Я хотела бы, чтобы ты рассказал о документе
"Для прессы". 9 августа. Про Трифонова.
С: Подсудимая, Вы подсказываете ответ - это
недопустимо. Что Вам известно об этом документе? Вы сами читали этот документ?
Р: Мне известно о нем со слов Окуловой. Это была
биография Трифонова. Она была составлена для адвоката.
С: Уточните, Вы говорите, что он для адвоката, а
назван он "для прессы".
Р: За давностью событий я не помню, как он
называется.
О: Показания свидетеля верные, потому что он
действительно не знал, как называется документ.
С: Окулова, Вы показали, что фрагменты из этого
документа могли быть использованы для прессы.
О: Я сказала, что они были сделаны для защиты.
Рыбаков говорит о более узком значении этого слова. Самого документа он не
читал, поэтому его полное назначение ему могло быть неизвестно.
С: Скажите, Рыбаков, Вам известна дальнейшая
судьба документа?
Р: После ареста Трифонова часть бумаг была
отнесена к Борисову. Мне известно также, что документ о Трифонове готовился для
адвоката.
С: Речь идет о том, с какой целью, для чего
готовился документ, именуемый "Для прессы".
Р: Для адвоката или, точнее, для защиты.
С: Назван этот документ "Для прессы". Вам
известно, что он предназначался для публикаций за границей?
Р: Значит, это моя ошибка, возможно, эти
документы могли быть использованы и для этого.
С: Помимо этого документа, известно ли Вам
что-нибудь о проекте сборника "Мера времени"? Кто его организатор?
Р: Синявин. Один раз я услышал от Синявина об
этом сборнике. Он показал мне этот проект на собрании художников членов ТЭВ. В
сборнике должны были участвовать поэты и художники.
С: Он предназначался для печати?
Р: Насколько я помню, этот сборник предназначался
для людей своего круга.
С: Скажите, в чем участие Окуловой?
Р: Конкретно? Юлия предложила мне участвовать в
альманахе.
С: Сейчас проект альманаха читали?
Р: Да.
С: Предусматривает ли он определенные измышления?
Р: Нет.
С: У прокурора есть вопросы?
П: Кто давал Вам читать проект?
Р: Синявин.
П: Каково содержание документа для прессы?
Р: Не знаю.
/Рыбакова уводят/
С: Свидетель Андреев, Вы хотели сделать
дополнение к своим показаниям. Пожалуйста.
А: В сентябре 1976 г. у нас с Юлией Николаевной
был разговор о том, чтоб написать его биографию.
С: О том, что она написала под его диктовку?
А: Да. Речь идет о биографии Трифонова, о его
творчестве <пропущено>.
О: Я не хочу, чтобы кто-то мог подумать, что я
пытаюсь переложить ответственность на Игоря Синявина. В деле есть его показания,
я прошу зачитать их.
Судья читает показания Синявина от 22
/?/ сентября 1976 г.
Рыбакова, Волкова, Окулову, Лесниченко я хорошо
знаю. Познакомились с каждым из них в различное время. Волкова знаю 10-12 лет,
Рыбакова узнал год назад. Они, также как и я, являются художниками, разговоры у
нас были об искусстве и затрагивали вопросы организации выставок.
В моем присутствии они говорили, что привлекаются
к уголовной ответственности по делу антисоветских надписей. Юлия Николаевна
сказала мне, что Рыбаков, Волков и Лесниченко признали свою вину и дали
показания. Хочу сказать, что был поражен, потому что никогда не мог
предположить, чтобы они решились на такое дело. Когда Лесниченко была
освобождена из-под стражи, во второй половине сентября 1976 года, идя по улице,
я встретил Лесниченко и заговорил с ней и спросил, действительно ли она, Рыбаков
и Волков учинили эти надписи. Я сейчас не помню точно ее фразы, но она дала
понять, что надписи сделаны Рыбаковым, Волковым и ею - Лесниченко.
В мае 1976 года у меня возникла идея собрать
маленькие произведения различных авторов и сделать сборник. Назвал его
"Петербургские встречи". В данном сборнике я хотел оказать помощь в
осуществлении их творческой деятельности.
Я решил написать книгу, в которую были бы
включены иллюстрации художников. Я написал анкету, и ответы на вопросы должен
был поместить в свою книгу. Я попросил Окулову ответить на эти вопросы.
Наверное, через месяц, я получил ответы. О распространении анкеты сведениями не
располагаю.
С: Окулова, Вы давали ответы на анкету, не зная,
что он собирается включить ее в сборник?
О: Тогда он говорил мне, что хочет написать
книгу. Эта анкета могла быть материалом для книги.
С: Суд решил закончить дело в отсутствии
свидетеля Митяшиной. Окулова, у Вас на чердаке были обнаружены материалы?
О: Да, на чердаке был тайник, который был вскрыт.
С: Какие материалы там хранились?
О: Там хранилась переписка по сборнику "Лепта",
там было много произведений, которыми я дорожила.
С: Почему Вы устроили тайник?
О: Я очень дорожила этими материалами.
С: Судебное разбирательство закончено в
отсутствие свидетеля Митяшиной.
Речь прокурора
Дело не представляет особой
сложности. Не подвергается сомнению, что Окулова позволяла себе <неразб.>,
в чем вы сами убедились, слушая это уголовное дело. Окулова систематически
изготовляла различные документы с целью их распространения и распространяла их
среди своих знакомых.
Предварительное следствие
обнаружило три таких документа.
Одно из них было изготовлено в
апреле 1976 года, так называемый проект "Меры времени", в котором содержатся
<неразб.>. Все
материалы дела подтверждают это. Свидетели Филимонов, Синявин, Трифонов, Рыбаков
также подтвердили и эту роль, которую играла Окулова. Кроме того, Окулова
активно раздавала эти материалы своим знакомым, она от этого не отказывается.
Подтверждают это и свидетели.
В мае 1976 года Окулова
изготовила и распространила "Ответы на анкету к друзьям" предложенные Синявиным.
По своему содержанию этот документ содержит <неразб.>.
"Ответы" были помещены Синявиным в сборник, который он передал Андрееву, на
квартире у которого он и был изъят. Показания Синявина подтверждают, что именно
Окулова изготовила эти ответы и передала ему.
Со слов св. Трифонова
известно, что Окулова участвовала в изготовлении документа под названием "Ответы
на анкету" для передачи этого произведения Синявину, а также она ознакомила его
с этим документом.
Авторство Окуловой установлено
экспертизой.
В августе 1976 года изготовила
и распространила документ, содержащий <неразб.>,
"Для прессы". Этот документ был изъят на квартире у Борисова 13 сентября с.г.
Окулова не отрицает своего непосредственного участия в изготовлении этого
документа под диктовку Трифонова. Свид. Трифонов подтвердил факт написания этого
документа Окуловой.
Авторство Окуловой установила
экспертиза.
Несмотря на то, что Окулова на
предварительном следствии отрицала свою вину, тем не менее она по существу дела
не отрицает, что изготовляла документы, содержащие <неразб.>.
Обратимся к личности Окуловой.
По прежним местам работы характеризуется в целом положительно, нарушений
трудовой дисциплины не было.
Органами следствия действия
Окуловой квалифицируютя как <неразб.>
статьей 190-1. Считаю данную квалификацию правильной. Это дает основание
объявить Окуловой Юлии Николаевне ......, что она обвиняется в том, что в 1976
г. в гор. Ленинграде систематически изготовляла <неразб.>.
А именно, в апреле 1976 г. -
Проект сборника стихов и графики "Мера времени", содержащий <неразб.>
и распространяла их среди своих знакомых Филимонова, Андреева, Синявина.
В мае изготовила "Ответы на
анкету", содержащие <неразб.>,
и передала их гр. Синявину.
В августе 76 изготовила так
называемый документ "Для прессы", содержащий <неразб.>,
и передала его своим знакомым.
Статья уголовного кодекса
РСФСР предусматривает наказание до трех лет тюремного заключения.
Учитывая, что у подсудимой
двое несовершеннолетних детей и что подсудимую надо трудоустроить, что, на мой
взгляд, обстоятельство чрезвычайно важное и во многом определяет позицию суда.
Считаю возможным применить ст. 43 УК РСФСР и прошу суд о мере наказания мягче
минимальной, которая предусмотрена по ст. 190-1. Прошу суд о мере наказания в
виде ссылки сроком на пять лет.
Речь Ю.Н. Окуловой /в
качестве защитника/
/Смеется/
Прошу простить мне мой смех, но слышать рядом слова "гуманность",
"несовершеннолетние дети" и "пять лет ссылки" - странно.
Статья 190-я говорит об
изготовлении и распространении заведомо ложных клеветнических измышлений,
порочащих государственный и общественный строй СССР. Мне много говорилось о
распространении и изготовлении документов, в которых я принимала активное
участие.
Судебное следствие выявило
несколько иную картину, чем та, которая была нарисована в обвинительном
заключении. К сожалению, это не отразилось в речи прокурора, который полностью
повторил текст обвинительного заключения. Ничего не было сказано о том, что на
следствии Трифонов давал ложные показания, а на суде - истинные об изготовлении
документа "Для прессы". Авторство Синявина в изготовлении проекта альманаха
"Мера времени" также не отмечено. Я вовсе не хочу перекладывать ответственность
на чужие плечи, но брать на себя все было бы страшно. Комментарий к УК РСФСР
совершенно четко определяет границы того, что есть заведомо ложные
клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный
строй:
/цитирует
комментарий/
... необходимо заведомо лгать.
Я же могу повторить все мои ответы в суде, подтверждаю каждое слово.
Это мои убеждения, моя правда.
Правда нелегкая, выстраданная. Правда "второй культуры". Невозможно говорить о
лжи, надо говорить о фактах и обстоятельствах - я говорю о результатах
собственного опыта. Может быть, вам этот опыт неизвестен.
Поэт имеет право на контакт с
читателем, и отсутствие этого контакта, невозможность его - не наша и не моя
вина - это факт действительный, который можно проверить.
У меня варварским способом
изъята вся наша переписка по сборнику "Лепта", которая свидетельствует о наших
попытках выйти на контакт с читателем при помощи существующих организаций. В
изъятых при обыске бумагах были рецензии на "Лепту", рецензии издательства:
положительная и отрицательная. Отрицательная рецензия была признана в
издательстве основной: сборник не увидел свет. Опыт обращения в издательства и
ЛО ССП - опыт нелегкий, у нас есть все основания иметь претензии как к ЛО ССП,
так и ко всем другим организациям, к которым мы обращались... И альманах "Мера
времени" - альманах не созданный - был попыткой найти иные возможности обращения
к читателю.
О документе "Для прессы" - в
то время, когда создавался этот документ, Трифонов диктовал его мне, у меня не
было ни малейших оснований сомневаться в его правдивости, тем более, что многое
подтверждалось документами. Но, как показало дальнейшее, у Трифонова
действительно богатая фантазия, насколько он ее ограничивал, мне неизвестно, я
не могу этого сказать. Но и в этом случае факта <неразб.>
нет, ибо во-первых, я писала документ - биографию Трифонова под его диктовку и
он расписался на каждом листе, подтверждая свои слова. Так что вопрос об
изготовлении документа вообще не может быть поставлен. Я возбуждаю дело против
Трифонова за дачу ложных показаний против меня.
Тот же пункт комментария к УК
РСФСР гласит, что если бы даже я сейчас узнала, сегодня, что биография Трифонова
не имеет отношения к действительности, то и это не было бы <неразб.>,
так как это несоответствие должно было быть мне известно тогда, при написании
биографии. Сегодняшняя перемена моего отношения к биографии Трифонова
/если таковая бы имела место, существовала бы/
- никакого значения, согласно комментариям к УК РСФСР, для обстоятельств дела не
имеет. В момент создания документа, желая помочь Трифонову, я была полностью
искренна.
В том же Комментарии к УК
РСФСР есть такой пункт: изготовление и распространение произведений, хотя и
выражающих отрицательное отношение к советской действительности, но не
содержащих <неразб.>
- не влечет за собой ответственности по ст. 190-1.
Пороки и недостатки советской
действительности я вижу, не считаю возможным их скрывать, считаю своим долгом
говорить о них - мои слова и есть попытки говорить. Советская власть не девица
на выданье и нелепо говорить о "беспорочности". Существуют серьезные недостатки,
они особенно выпукло заметны в Ленинграде. Это проблемы нового поэтического
поколения. Поколения поэтов, которое не печатают.
По тем же Комментариям к УК
РСФСР следует, что подсудимый заведомую ложность своих измышлений должен
сознавать.
Я не вру и врать не собираюсь.
Никто никогда не убедит меня, никакой суд, что мои убеждения, мой опыт не
соответствуют истине. Я это осознаю отчетливо.
Говорить здесь о клевете на
общественный и государственный строй немыслимо. Эти произведения не порочат, а
обличают, и таким образом остается из всего обвинения одно: отрицательное
отношение к советской действительности и факт написания трех произведений.
Создание этих произведений я
хотела бы разделить с авторами, а не взять на себя целиком. Ответственность
за... <пропущено>
Мне кажется весьма странным,
что самая основная часть обвинения, как и в самом начале судебного заседания,
так и в речи прокурора как-то затемняется и оговаривается. Самая важная часть
статьи <пропущено>
Я не умею лгать, простите...
В трех документах я искренна.
В них протестую против установленного порядка вещей, против официальной практики
в отношении ряда поэтов, художников. То, что говорится в этих документах,
является истиной. Поэтому эти документы не могут быть использованы как
обвинительный материал для приговора по ст. 190-1, которая определяет состав
преступления как изготовление и распространение <неразб.>.
Обвинение по этой статье я считаю оскорбительным. Это обвинение не доказано
материалами следствия и судебного разбирательства.
Это обвинение с отсутствием
состава преступления.
Виновной я себя не признаю и
требую полного освобождения.
/Аплодисменты в зале/
Судья: Аплодисменты в судебных залах не приняты.
Вам нужно знать, как следует себя вести в суде.
30 декабря.
Последнее слово
По закону в своем последнем
слове подсудимый имеет право обращаться не только к суду, но и к своим друзьям и
родственникам. Пользуясь этим правом, я хочу обратиться к своим друзьям.
У нас был очень тяжелый год.
Мы понесли много утрат, некоторые из них невосполнимы.
У меня тяжелое состояние. Идет
десятый день голодовки. Я нахожусь в одиночке психиатрического отделения
тюремной больницы. Я могу сказать, что даже в этих условиях я могу быть очень
счастлива, находясь за стенами тюрьмы. Те высокие принципы чести, правды и
дружбы, которых мы придерживались, сохраняются во всех условиях. Порадовал меня
даже Геннадий Трифонов, который на несколько минут вернулся к тому, каким он был
с нами. Он готов ответить за всё. Это всё говорит о том, что наши принципы
действительно выстраданы нами и мы всегда останемся на них.
Я всё время чувствую вашу
поддержку, в том числе поддержку тех, кто не смог сюда прийти по независящим от
них причинам. Среди них и те, кто вынужден был покинуть родину, кого уже нет с
нами, как Татьяны Григорьевны Гнедич.
Я прошу передать мой поклон
всем, кто хотел приехать сюда. Наташа, передай Косте Кузьминскому, что я хотела
приехать, но у света много сторон - я еду в другую.
Судья: Подсудимая Окулова, обращаться нужно
все-таки к суду.
О: <пропущено>
Я хочу поблагодарить всех, кто
принимал участие, я все время чувствую их поддержку. Особенная благодарность
Володе Борисову, которого сюда не допустили. Может быть, самую большую поддержку
оказала мне Татьяна Григорьевна Гнедич. Она постоянно со мной в камере. Она
помогает мне. Я пишу стихи. Встретимся - прочту.
Все те же мы,
Нам целый мир - чужбина.
Отечество нам Царское Село.
Мы не меняемся.
То, что сейчас происходит -
попытка расправиться со мной за мои убеждения. В моих показаниях никогда не
содержалось призывов к насилию, в них нет ни слова лжи и они не попадают под
статью 190-1.
то были и есть мои убеждения,
и, как показало вчерашнее судебное разбирательство, их разделяют мои
многочисленные друзья. Ни один из свидетелей не отказался от своих слов, ни с
кем не было расхождений. Были моменты, которые требовали уточнений, но они были
вызваны давностью события. Основное - это то, что ни один человек не отказался
от своей подписи. Даже Юлий Рыбаков, который не подписывался под проектом,
утверждал, что там нет никакой клеветы. Люди, уже находящиеся за решеткой, не
побоялись усугубить свое положение.
Не только я, но и все мои
друзья придерживаемся наших принципов. Видимо, будем придерживаться их и впредь.
Речь прокурора дает основания думать, что процесс, который начался вчера, - не
что иное, как расправа над моими мыслями, совестью, душой. Но можно ли мысли,
совесть и душу отправить в ссылку? - Все это останется со мной.
Далее я хочу сказать о методах
этой расправы. Из вчерашнего процесса видно, что следствие делалось на скорую
руку. Очень многие моменты выглядели не так, как представлены в деле
/в обвинительной речи прокурора?/
Весь процесс заранее
изготовлен.
Предопределена, видимо, и моя
судьба, и обращаться к суду с теми или иными просьбами и ходатайствами просто
бесполезно. Поэтому как единственная просьба к суду - это разрешить мне свидание
с моими родителями, мужем, сыновьями. Что касается наказания, которое последует
за этим процессом, то никакое наказание /в моем
понимании - расправа/ меня не пугает - я готова
ответить за свои слова.
Но при всем моем уважении ко
всем узникам совести, политзаключенным всего мира и, особенно, Советского Союза,
где не существует статуса политических заключенных, я все-таки прежде всего
поэт, то есть существо, органически связанное со свободой. Поэты - птицы,
которые не поют в клетках. Я буду бороться за каждый день свободы. Я буду
отстаивать свое право отстаивать свои убеждения, право протестовать. Я хочу,
чтобы все мои друзья знали: сегодня 10-й день голодовки и она будет продолжаться
до тех пор, пока мы все не встретимся снова на Жуковской и я не буду снова
разливать вам чай. У меня длинный кассационный срок - следующая инстанция -
Верховный Суд. И все это время я буду продолжать голодать, пусть даже полгода. Я
заявляю это со всей ответственностью, пусть мои друзья знают это и верят.
Вот почти что все. Осталось
только это - еще раз повторить то, что я много раз говорила вчера: основное мое
положение: я отвечаю за то, что каждое слово, вышедшее из-под моего пера -
правда, одна только правда и только правда.
Главный мой свидетель - Бог.
Он мой главный защитник. И я вручаю свою судьбу не в руки суда, а в Его руки.
30 декабря 1976, Ленинград.
|
