Я знал, что Гаррик Левинтон зануда. Я вообще много знаю. Теперь я в этом
убедился. Привожу, по просьбе Левинтона, его письмо /местами целиком,
местами в отрывках/ от 11 января 1980 г.
"Я думаю, что Кузминский мог не знать о том, что я составил этот
текст /вовсе для публикаций не предназначенный т.к. тексты в этом списке
очень недостоверные, это был набросок для себя с примечаниями, сделанными по
ходу перепечатывания текстов/, хотя, насколько я его знаю /т.е. - о нем, мы
с ним не были знакомы/, его вряд ли бы остановило, если бы он и знал.
Например, то, что меня очень против него настроило, - это истории, связанные
с собиранием им материалов перед отъездом: ряд текстов он увез несмотря на
прямое запрещение авторов. Интересно, что он не лучшего мнения о своем
коллеге. С Кузминским у меня связываются не слишком приятные, но
неотчетливые ассоциации, в общем обвинить мне его не в чем /хотя, если он и
поэт, то respectable я бы его не назвал/. В общем я не склонен затевать
лишний литературный скандал и вполне удовлетворился бы его печатным
извинением."
Он еще хочет извинений. Их будет. О поминаемых "авторах" - см. далее, где
Левинтон прекратит жевать свою мочалку и раскроет, э, эстетическое кредо.
Итак:
"Я знал, что в распоряжении Кузминского был список Ривина, восходивший к
моему рабочему экземпляру. История этого списка такова. В 1972 или 73 г. я
получил свод, сделанный по поздним спискам и записям по памяти некоторых
знакомых Ривина. Составил его Я.Иоффе, как я тогда полагал, в основном по
воспоминаниям В.Е.Шора - отсюда шифр списках B.Ш. в примечаниях к стихам,
практически он обозначает тот список, который передал мне Иоффе, к нему же
относится шифр Е.Э. /тексты полученные, по словам Иоффе от Е.Г.Эткинда, и
К.Ч. - список с автографа, принадлежавшего К.В.Чистову/. Моя работа свелась
на этом этапе к сведению этого списка и текстов ряда стихотворений,
записанных по памяти моим отцом - к этим записям и относится шифр АЛ /А. Г.
Левинтон/. При перепечатке был сделан ряд примечаний, которые вошли в
публикацию Кузминского в том виде как были в моей машинописи, т.е. с
невписанными иноязычными словами /напр., названием стихотворения Мюссе -
кстати, уж это он мог бы и разыскать, не так уж трудно/, недописанными
фразами /например, к №27: стр.63, "Время кучером одето" возможно из
Пушкина..., я не хотел записывать точную ссылку, не проверив текст - имелось
в виду "Ямщик лихой, седое время" из "Телеги жизни" - тем более, что думал
одновременно и о лермонтовском "Пленном рыцаре"/.
/..../ предположение о том, что
фотокопия на стр.45 воспроизводит мою машинку неверно, т.к. там ясно
читается ошибка, сохранившаяся и в тексте: "Так нам землю надо кохать" - в
примечании к №3 - вместо "Так как бога надо кохать" /обыгрывание польской
клятвы jak boga koham/ - пишу с маленькой буквы, т.к. Ривин наверняка
написал бы так. В остальном ошибок по сравнению с моим текстом я не заметил.
Хуже другое - текст этот никак не был готов к публикации, в нем
непроверенные, часто сомнительные тексты, записанные по памяти или поздним
неточным спискам /между прочим в списках, ходивших в Ленинграде в 70-х гг.,
стихотворение "Вот придет война большая" имело еще две строфы/. Именно
потому, что я знал о существовании этой копии за границей /а узнал я об
этом, получив после отъезда Кузминского от общего знакомого копию,
восходившую к его копии, и обнаружив в ней свои примечания/, я счел нужным
оговорить преждевременность публикации этих текстов /я имел в виду именно
этот список/ в своей публикации двух стихотворении Ривина в "Глаголе".
Кузминский на эту публикацию ссылается - впрочем, переставив мои инициалы и
превратив, тем самым, меня в моего отца, - но предостережением этим
пренебрегает, сейчас, когда, готовя сборник Ривина, я работаю с автографами
и современными Ривину надежными списками, я вижу, что был прав в этом
отношении /между прочим, стихотворение, опубликованное Кузминским на с.67 по
другому списку, которое представляет собой вариант двух стихотворений у меня
приведенных по №№ 6 и 7 - почему-то он этого не оговаривает - оказывается
ближе к авторитетной копии 30х гг./. В целом - очень жаль, что первая
большая публикации Ривина основана на столь ненадежных текстах, возможно, в
этом есть элемент моей вины, но я никак не предполагал, что мой рабочий
материал - сделанный для сохранности в 4х экземплярах, - окажется основой
такой публикации. Из частностей добавлю, что непрочитанное слово в третьей
строке №8 - "несозданье". №№27 и 28 представляют собой фрагменты из большого
стихотворения "Адские частушки", инициалы Френкель /№10/ не Е. а Р.В. /Раиса
Васильевна/ - впрочем, это моя ошибка; ничего не зная о ней, я предположил,
что Леля должна быть Еленой /подробнее о Р.В.Френкель см. в
моей публикации полного текста этого стихотворения, носящего в
действительности название "Прогулка к поэме" - публикации сданной в печать в
Зальцбургский журнал "Neue Russische Literatur" - м.пр. Кузминскому осталась
неизвестна публикация в 1м номере этого журнала стихотворения "Казнь
Хлебникова"/ /по списку Н.И.Харджиева с принадлежащего ему автографа -
зачеркнуто - ККК/. Наконец, "Рыбки вечные" - это очень сокращенный вариант
"Поэмы горящих рыб", он встречался мне в поздних списках, но, возможно,
все-таки представляет собой авторский вариант, а не позднейшую
реконструкцию; насколько я знаю, названия прочно связываются - первое с
кратким, второе - с полным вариантом поэмы."
"Кузминскому осталась неизвестна..." Кузьминский знает, что и фамилия его
пишется с мягким знаком /я очень мягкий человек/, Кузьминский все знает.
Публикация "Казни Хлебникова" почему-то АлЕка Ривина в альманахе "НРЛ"
Лёна и Роз-Мари Циглер с посвящением Харджиеву, и аналогичная же публикация
в "Современнике" /но с посвящением "Н.Х." и толкованием слова "тем" в
примечании/ и, кстати, ни там, ни там, как и в списках /кроме публикации в
"Глаголе"/ составитель Левинтон НЕ ФИГУРИРУЕТ. Так чего же он кочет?
Он кочет извинений. Цитирую: "Кузминский
мог не знать" - и не знал, я думал на папеньку, вполне приличного человека
/одессита и "жидка-проныру" по Ривину/, по слухам, автора песни "Стою я раз
на стрёме", но даже не знал, что у него есть сынок, нигде не обозначенный.
Копии, им самим не проверенные и с пропусками Г-н Левинтон-младший запузырил
в Самиздат /уже у меня, по его же словам, была НЕ ЕГО копия/, в чем,
возможно, "есть элемент его вины", а я должен "восстанавливать" Мюссе и
Пушкина /который, возможно - Лермонтов/. Единственная публикация,
подписанная Левинтоном - в "Глаголе", но совершенно бесполезная /из нее я
процитировал только кое-какие биографические данные о Ривине, сопоставив с
Сотниковой/. Продолжаем цитировать:
"Я в общем саму эту поэзию /современную - ККК/ не особенно люблю. За
исключением нескольких человек: Бродского, Бобышева, Наймана, Горбаневской,
не люблю я - хотя не могу отрицать явный талант - Лимонова. Остальное,
по-моему не поэзия. Что это за поэзия в которой несколько сот имен, поэтов
должно быть, ну 10 , ну - 20, но не 200. Сравни это даже с плодовитейшим
началом века."
Ну о чем мне, скажите, говорить с Г-ном Левинтоном? Приведя "горбаневско-ахматовский"
джентльменский набор имен, он херит: Еремина, Уфлянда, Чудакова, Сапгира,
Холина, Горбовского, Рейна - друзей и УЧИТЕЛЕЙ Бродского, но поэтов же не
может быть больше 20!
А в общем - противно. Вместо
требуемых "извинений" - привожу письмо его, и слава Богу, что мы "не были
знакомы". И сейчас не тянет.
Касательно же "авторов" во
множественном числе, упоминавшихся в первой части письма /чьи рукописи я
вывез "без разрешения"/ - "не разрешил" мне - один Бобышев /о чем см./ и был
за это с треском выкинут. Но превратился по сплетням - в целый сонм
"авторов", защищаемых Г-ном Левинтоном. Которых он не читал...
Впрочем, на Левинтоне-младшем член клином не сошелся. Есть у Ривина и еще
поклонников-собирателей. Пишет мне друг:
"... прервусь, чтобы перекатать аликины, чтобы ты имел о нем представление.
За почерк не ручаюсь. /Ничего, разбираю - ККК/
- - -
Погода смутная,
судьба лоскутная,
а жизнь минутная.
Так - марш вперед!
Где б ни скитался я,
как ни бросался я,
не доискался я,
кто чем живет.
Но под ударами:
одни - железные,
одни - стеклянные,
а третьи - голы.
|
/почему-то ударение на "ы" -
для рифмы, что ли? - Э.Ш./ |
Грубые трудности -
вещи полезные,
чтоб не беседовать
с жизнью - на Вы.
Все мы преступники,
правозаступники.
Врешь - не помогут
и шлепнут в лоб.
Лишь бы мы в жизни
не гнили как путники,
а как охотники
жили взахлеб. |
|
Вот так. Это видимо, песня. Ритм
проясняется только к концу. Наверное, пелось на какой-нибудь ходовой тогда
мотивчик. /"Бублички", Эдинька, "Бублички". - ККК/. Но Вера Рольник, увы,
умерла, не у кого спросить. Ну, второе, под названием:
ОТЧЕГО ТЫ В МЕНЯ
НЕ ВЛЮБИШЬСЯ?
Вера, Вера, ты душа,
ты как небо хороша,
у тебя большие очи
цвета самой темной ночи.
Правда, нос неважный очень,
но об этом ша.
Вера, Вера, о хвала тебе,
хвала!
Ты холера, ты дуб, а не трава.
Под таким могучим дубом
чахлые немцы душу губят,
а нам жидам горячим
трын-трава.
|
/Здесь строфа кончается
или все подряд - неясно, вернее, все-таки кончается. - Э.Ш./ |
Вот так писали наши предки. Это,
конечно, экспромт, все той же В.Р. /Вере Рольник - ККК/. "Немец" ихний общий
знакомый, приятель и ейный воздыхатель /кстати, мой тезка/, о нем речь в др.
стих., которое - потом, когда уверюсь, что это дошло.
/Письмо датировано 18.3.82, а сейчас уже 13 мая, и антологию уж 2 недели,
как надо было сдать в печать, так что продолжение публикации Ривина и о
В.В.Рольник - см. уже в 4-м томе, который тоже готов, но нет еще издателя
или денег на издание. Так Ривин и будет у меня в каждом томе. - ККК/
P.S. Да, учти, что эти два - не
самые лучшие из аликиных. Есть и лирика кой-какая, неплохая. Есть и такие
вкусности /это - в качестве анонса/:
Я Мэри Рид имел во сне.
Вы думаете счастлив?
Не.
Она, старушка, когда-то входила в их
круг, и тот же Иван Алексеич /надо понимать, Лихачов, о котором тщетно прошу
уже годы Виньковецкого или кого еще написать - ККК/. Но это оставим на
после.
Так, "на после", и остается
публикация Алика Ривина. С одной стороны зануда и книжная глиста Левинтон
донимает, с другой - Эдик все обещает...
А время идет...
И письма, со скрипом, доходят: /от 12.6.82/:
"Да, я задолжал Алика. Ну вот еще пара текстов.
И опять любовь,
опять глаза большие,
как сердца большущие
от чувств.
И опять поэт в своей стихии.
Мимо сердца не промчусь.
Это ли любовь?
Одно названье,
это дерзость детская твоя,
детский гнев опознаванья
рыб бесчувственных, как я.
Мы живем в своей улитке,
поджимаем к сердцу хвост.
Далеко нам до политики -
десять тысяч десять верст.
Ну а вам с своим характером -
ком железной прямоты,
только делать глазки с трактором,
он железный, как и ты.
И от этого реакция
на мужчину хороша -
нуль железного характера
мальчик, детская душа.
По-китайски и по-шпански
он умеет говорить, |
/или: "трактору",
что, конечно грамматически лучше, хотя хуже рифменно; тут
исправлено, но какой вар. был первонач., не пойму. - Э.Ш./
|
целоваться по-испански, по-советскому курить.
Все пройдет, пройдет
быстрей галопа.
Вся уйдет
на всю войну Европа.
И придет к тебе дубовый Степа
от него и от меня.
Выпьет слезы желтый рот окопа
и обнимет тебя толстый Степа,
и заплачет на груди окопа
Сева, сладенький, как я.
Мы живем в своей улитке
мускулисты и сильны
от любви, как от политики...
И в улитке пьяны.
Ты не плачь, мой мальчик Севочка.
Соль дороже без воды.
Слезка скатится, как девочка
в рот степанской бороды.
Мы живем в своей улитке
и на сердце греем хвост.
От любви, как от политики,
десять тысяч десять верст.
|
Кто такой Степа, я не знаю, ну,
какой-то приятель, явно. А Сева - это Всеволод Карачаровский,
художник-любитель /я видел его рисунки, довольно лихие, точнее - почти
профессиональные/, а по профессии биолог, аликин друг, муж этой самой Веры.
Он погиб на фронте в войну. Ну-с, перейдем ко второму.
Знаете ли вы
"тянули",
птичку "сплю",
а также в науке "русский язык"
прошли ли
спряженье глагола "люблю"?
Вы что-то не знали,
о чем-то молчали,
Вы ждали каких-то
неясных примет,
и тополи дальние тени
качали,
и поле лишь было
молчанья совет.
Когда б под ключом
я с тобой очутился,
и слесарь бы умер
и ключ бы сломился...
Панна пены! Панна пены!
Что ты? Тополь или стон?
Или снова бьется в стены
роковое слово - он?
Я Мэри Рид имел во сне.
Вы думаете - счастлив?
Не.
Вы были дерзкой,
Вы были вдохновенной.
Я был Дунаем,
Вы были Веной.
Будь море - чернила,
будь небо - бумага,
написать я не мог бы,
как люблю я тебя.
|
"Вы" он пишет то с маленькой, то с
большой; конечно, надо унифицировать. Все стихи, явные экспромты, - некий
поэтический штурм сердца. Судя по всему, он сотни написал. Но где они?
Вероятно, почти все пропало. Итак, за мной еще два."
"... Как только это письмо получишь, сообщи, - чтобы я был уверен, что не
зря перекатывал Алика - уже ВТОРОЙ раз эти 2 вещи посылаю. М.б. успею до
отпуска др. В августе будет вероятно."
Семеро одного не ждут. Я жду - семерых, зачастую. И вместо текстов Ривина
получаю - послания от Г-на Левинтона, скажем. Или, через ТРИ ГОДА по выходе
1-го тома - запрещения печатать в нем от Еремина-Красовицкого... Через Ефима
Славинского и, почему-то, адресованные Г-ну Левину, который имеет к
антологии примерно такое же отношение, как я - к комитету по защите прав
гомосексуалистов.
А еще 2 текста Алика Ривина - вероятно, будут "в августе"... |