- - -
Смех мой, Агнче, Ангеле ветреный,
Подари мне венец нетления,
Бог невидимый -
смех серебряный,
Светлый Бог океана темного.
Бес, над трупом моим хохочущий,
Враг, пятой меня попирающий,
Смех - любовник мой
вечно плачущий,
Узник в камере мира тварного.
Смех, страдающий в танце дервишей,
Я Иуда твой, друг тринадцатый.
Приготовь мне
петлю пеньковую,
Бог мой - смех, меня отрицающий.
1973
ПЕЙЗАЖ
Могильный островок, соль в земляной солонке,
Крупицы соли в рясах земляных,
Изящество поста, изысканный и тонкий
Над трапезой благословенный стих.
Я там умру в июле на молебне,
До времени, когда воскреснет плоть
С трубою ангельской. Что может быть целебней
Господней крови, разве сам Господь!
1974
- - -
Два солнца в моих глазах,
Два ангела на часах.
Здесь - горечь, глухая медь,
Там
- звон, верещанье, смерть.
Два лета, как в зеркалах,
Любовный лелеют прах:
Как быть, как любить, как сметь
И облаком умереть.
Да полно: со всех концов
Господь нам пришлет гонцов,
Седых от любви отцов,
Пока
еще без венцов.
Все звоны монастыря
О нас прозвенели зря,
И лишь комариный рой
За нас постоял
горой.
1974
СЕНТЯБРЬСКИЙ СОНЕТ
Внутри меня гуляет сквозняком
Сентябрь со спелым яблоком в ладонях,
А время
плодоносит дураком,
И всяк меня заговорит и тронет.
Откушав чаю, я иду смотреть,
Как намечтавшись всласть о самоваре,
Заморские разгуливают твари,
В се внове им, как недоумку - смерть.
Иду себе, грызу суровый яблок,
А добрый Бог навьючивает облак,
И сивый дождь безумствует слегка...
Но хорошо, что понял я сегодня,
Как обойтись без милости господней
И убежать от
злобного звонка.
САЛЬЕРИ
О, ты забыл, что музыка двулика
И яд, хранимый в перстне мудреца,
Вновь
распознает: музыка, музыка,
А жертва Авеля - больная блажь Отца.
Я - каиново семя и в смятеньи
Завидую, словоубийца, вор, -
Но, Господи, и я -
твое растенье,
Твой колос, твоя жертва, твой позор.
В кольце времен есть камень семигранный,
И чаша есть с небесного стола,
Чтоб
напоить народ богоизбранный,
Не ведающий ни добра, ни зла.
О, ты забыл, что музыка - двулика -
Причуда, музыкальная зола.
Как благодать на
благодать - музыка -
Отрава на отраву снизошла.
- - -
Убить красоту, когда любуются цветком -
закричать: "Начальник едет!"
Из китайской премудрости
Нет, не Флоренца золотая
Нас папской роскошью манит.
Савонарола из Китая
Железным пальчиком грозит.
О век - полуистлевший остов!
Но я, признаться, не о том,
Ведь красоту убить так
просто,
Испортив воздух за столом.
Русь избежит стыда и плена -
Ей красоты не занимать,
Начнет российская Елена
Больные ноги бинтовать.
Пока Европа спит и бредит,
Случается то там, то тут:
Москва горит, начальник
едет,
Цветы безумные цветут.
1975
КОРАБЛЬ ДУРАКОВ
Полно мне тужиться, тяжбу с собой заводить,
славно плывем мы, и много ли нужно
ума
в Царстве Протея? и надо ли связывать нить
тонкого смысла с летейской волною
письма?
Только бы музыкой, музыкой заворожить
муку-сестрицу, сварливую древнюю спесь...
В вальсе русалочьем скучно бедняжке кружить;
в серых зрачках ее желтая кроется
месть.
Кличет Асклепия, просит флакончик вранья,
черной дуранды газетного хлебца
чуть-чуть,
а за кормою - то жизнь, то жена, то змея,
шопенианы бесцельной
болтливая муть.
О, дурачье, как случилось, что нам невдомек,
кто мы, откуда, зачем мы грядем в
пустоту?
Странные вести принес нам опять голубок
с вечнозеленой масличной
неправдой во рту.
1975
ЖАЛОБА СТАРЦА НА ПУТИ
Если б взяли разбойники
Только книги да ларчики,
Водонос да меру муки,
Милоть да каплю маслица -
Я послал бы им с ветром вслед
Крест и благословение,
Я узнал бы их имена
И просил бы им здравия.
Была горница прибрана,
Была доченька вымыта,
Все считали ее моей
Друженькой и
невестою.
Знали только лишь мы вдвоем
Тайну нашу постыдную -
Тем приятнее было
нам
Целоваться и каяться.
Вот вошли они, черные,
Кто откуда - в неровен час -
Кто в печную трубу вошел,
Кто
из под-полу вырос вдруг.
Завлекли дочку-горлицу
В паутину пеньковую,
Обломали ей крылышки
И втроем надругались ей.
С тех-то пор и поет она
Песни дивные, странные
Или пляшет под дудочку
На
посмешище муринам.
Я пойду к Монастырь-горе
В церковь к старцу-решителю.
Пусть
велят оскопить меня -
Развяжи, скажу, доченьку.
Если казни сей недостаточно,
Пусть оставят меня таким, как есть -
Наказанным без наказания
И помилованным без милости,
Без пристанища, без друга близкого,
С малым зернышком веры нищенской.
Буду верить я, что когда-нибудь
Свет-Господь-Сам-Блуд и меня простит.
СЕНТЯБРЬСКАЯ ОШИБКА
Мне тяжко, зверь, мне больно, бес,
Не смей глаза пускать по кругу,
Останови их
скользкий блеск -
Отдам тебе себя в заслугу,
Свою роскошную болезнь,
Приправь
моим рассказом пищу...
Да ты, видать, и впрямь, как бес,
Чужого опыта не ищешь.
А я желал бы Ни О Чем
Перелистать с тобой и выпить,
Зажечь пред образом свечу
И
слезы на полу рассыпать,
Завиться в смех, затеять чай,
Заснуть, рассеянно
проснуться
И в полумраке, невзначай,
Лица мохнатого коснуться.
Но я забыл, что ум мохнат,
А тело смысла безволосо,
И обязал тебя стократ,
Коснувшись тела, как вопроса.
Вопрос, как зверя, побороть
Ты не сумел и ум
наперчил...
Чадит свеча и пахнет плоть,
Как смерть - паленой гуттаперчей.
НОЧНОЕ
1
Что ты молчишь, Эрот,
Спутник бессонной ночи?
Если уж ты пришел,
Выслушай и ответь:
Разве любовь не в том,
Чтобы привлечь младенца,
Видеть, как вьется он,
Смертник
о двух крылах?
Сам я таким, как он,
Был - и совсем недавно.
Ныне же я живу
Краткой жизнью
других.
2
Вижу его глаза,
Губы в зеркальце тайном.
Сам же я и во сне
С ним не переглянусь.
Боже, как жалок он -
Воск, мотылек стигийский!
Смерть его, как вино,
Душу мою
живит.
Но одного боюсь:
Вдруг я ошибся, сбредил?
В зеркало заглядясь,
Выпил чужой
бокал?
3
Берег забвенья, ночь.
Два купца за Коцитом
Ждут - так любимых ждут -
Парусных
кораблей.
В трюмах не снедь, не мед -
Клади воспоминаний.
Пестрый на вид товар
Неразличим
на вкус.
Тени спешат, снуют.
Славно идет торговля!
Кажется, я впотьмах
Свой уронил
флакон?
1978
ЭМИГРАНТ
У Лукоморья дуб зеленый
Послушай, что ты говоришь?
За делом на войне не тужат,
Лишь крупный зверь о
Славе служит,
А мелкий бес летит в Париж.
Там Витебском расписан дом,
Французский день Жар-птицей начат,
И два любовника маячат
В небесной зыбке под кустом
Последних звезд, и век горчит,
А там, где горечь, нет соблазна,
Тоска безглаза,
безопасна,
И Марсельеза не звучит.
От страха забывает имя
Булонский лес перед грозой,
И плачет церковкой-слезой
Американец-проходимец.
Лес окропился звоном слез,
Но раком съеден луг зеленый;
Лежит астматик
утомленный
В букетах буржуазных грез.
Там мир безумней и косней
И некогда молить о Даре,
По уголкам сознанья шарит,
Крутясь, ирландское пенсне.
Там по ночам мурлычет ужас,
Кот заплутавшихся грехов
Среди бесчисленных стихов,
Жоржеток, монплезиров, кружев.
А нам, под сенью двух столиц,
Не надоело жить с опаской,
Питаться лаской да
указкой
Рязанско-энских кружевниц.
Да-а... здесь такая благодать...
Да что ты говоришь? - Послушай:
О как
неизреченны души,
Утраченные, словно ять!
|