ИЗ СТИХОВ ХУДОЖНИКОВ 1973 ГОДА

БЕЛКИН:
 

... Потому что Сускурлус

Старый грязный Сускурлус

Сделал выкурлус Лускусу

Не взлюбивши Луксусусу

А потом пришла весна

И закрыла им сусла
 

 

 

А.Б.ИВАНОВ:
 

КОММЕНТАРИЙ К ПРОИСШЕСТВИЮ

НА РЫБОКОНСЕРВНОМ ЗАВОДЕ
 

Зуб машины встал

В горле - рыбой - кость

Час машины настал:

Кто-то вставил гвоздь!
 

        Это то, что запомнилось. Белкина, впрочем, я и так привожу. Некоторое дополнение, о вещах и лицах незнаемых, сделал мне Гозиас. Привожу, поскольку явление, похоже, общее:
 

        "В одной домашней игре - писании стихов по кругу /строчка на человека/ - было изобретено следующее стихотворение:
 

Кулибин - крупный грамотей

и хитрый самоучка, -

из недоделанных лаптей

он создал авторучку,
 

он переделал на часы

мосты и перешейки,

он отрастил себе усы

и выковал копейку,
 

он гнал из ваты самогон

и плавал баттерфляем...

Он сделал дверь и вышел вон,

куда? - не представляем...
 

        Авторами этого труда в равной степени были четверо: художник Павел Абрамичев, его жена и художница Светлана Тимофеева, ныне моя вдова и художник Наталья Галкина, а также участник и свидетель игры Слава Гозиас, чьи художества несомненно сомнительны в красках, стихах и прозе. Возможно, что для литературного творчества художников приведенный текст имеет интерес."
        /Техас, 1981/
 

 

ШЕСТЬДЕСЯТ РАЗ СПУСТЯ


 

        Вернемся в историю, которую нынешние искусствоведы называют "современным искусством". Более полувека назад, формалист-конструктивист /а также будущий чекист/ Александр Родченко писал своей, тогда еще невесте, Варваре Степановой, следующие стихи:
 

Бокал отравлен, но ядом мести...
Смеется сердце... Паяц лукав...

Но Коломбина играет в страсти

Пьеро хохочет... Дрожит паяц.
 

Пусть сердцу больно... Но залы странны,

И море мести дрожит в цветах

Но я бросаю в лицо запястья

И в грезах вальса пью бокал...
 

Северянин? Вертинский? Степанова отвечала ему:
 

О, Пьеро мой, напудренный и бледный,
По пышным залам ты насмешливо скользишь,
Как бледный луч серебряной луны
По темным облакам холодный и надменный.
Ты страшной силой все к себе манишь
И с сатаной плетешь лукавые узоры.
Ты - весь таинственный, неуловимый,
Как отблеск мертвого опала,
В глубоком зеркале воды...
И твой усталый взор непроницаем,
Как черной ночи покрывало
До пробуждения зари...


 

"Родченко дарил свои образы в письмах и стихах Варваре Степановой":
 

Пусть томно льется по залам странным,

Сбиваясь в грезу, скользя как сон

Мой вальс старинный, мой вальс пьянящий,

Мой вальс сплетенный из бледных роз.
 

Враги смешны, скрываясь в масках,

Шипя как змеи, тая кинжал

Но я небрежен, тая запястье,

В поющих пальцах держа бокал.
 

/Из какой-то советской монографии для Запада/.
 

        И плакал, как Ленин, слушая "Апассионату". А 20 лет спустя, его Коломбина вместе с Телингатером и Лисицким, дизайнировала журнал "СССР на стройках" /1937/ ДЛЯ ЗАГРАНИЦЫ. Фото Беломоро-Балтийского канала, Днепрогэса и прочего - и НИ ОДНОГО зэка на стройках социализма! Высокохудожественный дизайн.
        Ведь пишет же Нуссберг /в изъятой из 2-го тома статье о Чашнике/: "Авангард в Российской Республике, именно советский авангард в искусстве, активно способствующий УКРЕПЛЕНИЮ ВЛАСТИ БОЛЬШЕВИКОВ в решающие 1919-22 годы, - годы Гражданской войны, - его ядро представляли такие как: Владимир Татлин /материалист и комиссар/, конструктивист-"вещевик" и фотограф А.Родченко со своей женой-активисткой Степановой; большевицкие идеологи и партийные функционеры Ося Брик и Арватов; конструктивисты Стернберги; сам Народный Комиссар Просвещения и старомодный писатель - А.Луначарский; примкнувший теперь к ним "конструктивистский супрематист" и "вещевик" - Лазарь Лисицкий..." /перечисление Нуссберга можно и еще на 20 страниц продолжить.../,
        словом, пели "Апассионату", расстреливая, расстреливали и пели. Бывшие Пьеро и Арлекины: "Любовь сегодня, как и раньше, она все для меня, я слышу и чувствую в душе ее песнь." /Дзержинский/.
        Мои друзья в комиссарах не служили. Но стихи писали. Даже художники.
 

 

БЕЛКИН-ПЕЛКИН-СВИРИСТЕЛКИН

        "Белочка" - называет его моя матушка. Художник уже с 6-ти лет, всю жизнь по мастерням, рисует и маслом работает - а проку?
        Где-то, ближе всего, он к Андрюше Геннадиеву. Тот же "непрофессионализм" при полном профессиональном образовании, то же попрыгунчество, светскость и любовь к антуражу.
        Мне его подарил Козырев-2-ой, с сыном которого, Кириллкой /Кирюшей/ Толик Белкин находился в друзьях. И с весны 73-го года - не оставлял он меня ни на месяц, ни на неделю. Жил в доме, как некоторый приемный сын, волок туда и обратно картины, расшвыривал недоделанную графику - и всё на скаку, на бегу. Усадил его как-то сделать заставки для книги-антологии в подарок отцу Алипию - два дня посидел, не получается, бросил.
        Устроился художником в "Баррикаду", кинотеатр. Работа - не бей лежачего, студия, краски, свободное расписание, а дел - пару афишек в неделю написать. Прибегает: оформил тут, говорит, афишу, коллажами из газеты, поп-арт, размерами в простыню, приходи посмотреть. Прихожу. Афиша на лестнице в "Баррикаде" - впечатляющая, только ... полуметровых размеров буква в одном слове пропущена! Как же, говорю, ты так, Пелкин-Свиристелкин? Ах, ах! А афишу - уже не переделаешь. Через месяц - ушел: адреса его еще заставляли писать, благодарственные, увольняющимся - он и там, полагаю, буквы пропускал.
        Полная безалаберность при полной преданности искусству. Ни о чем другом, лет с 6-ти - не способен был и говорить. Бегал по студиям, учился сразу у всех. Блестящий рисовальщик, иллюстрировал Андерсена, Хармса - но если б хоть ОДНУ серию иллюстраций закончил! Возможно, потому, что не было - ЗАКАЗА. Это как-то -дисциплинирует, все же.
        Живчик, радостный. "Кока, - звонит, - я погибаю! Спаси!" А где ты, говорю. "В каком-то автомате! Тут еще блядь какая-то... Уйди, сука, уйди! ... Я не знаю, где я. Спаси!" Спасать я его не стал, поскольку там была еще "блядь какая-то", знал, что о Толике есть кому позаботиться.
        Непременный участник всех выставок, друг всех художников и всех же поэтов, фотографов - Белочка прыгал, как в колесе, но - сужу по последним работам - НИ С МЕСТА.
        Завел на Якубовича у себе шемякинско-геннадиевский антураж /рангом, правда, пониже/, себя и голую модель /вроде, Галку ширашлюшину бывшую/ снимал, при помощи Гены Приходько - там и раккурсы и прочие фокусы, а - не то.
        Оформлял чего-то в кукольном театре в Кургане /вроде, для Понизовского или Сорокина - см./, словом - вертится человек. Болтается, как цветок в проруби.
        В армию тут загремел - но, натурально, в стройбат: куда еще таких охламонов, поэтов-художников?
 

        И при этом - изряднейше "чувствовал слово". В наши с АБ Ивановым обкуры - непременно присутствовал, и участвовал в создании "планового" романа - бред, который писали мы гашишом под, и потом я, оформив и отработав - запустил в настоящий роман.
 

        Белочка, как и Геннадиев, был самым светлым и СВЕТСКИМ художником - от гения Михнова /см. статью Кулакова/ впору было стреляться, как Аронзон; Шемякин имел крайне узкий круг - друзей лишь с 50-х-60-х, новых не заводил, а вот Геннадиев с Белкиным - осуществляли собою СВЯЗЬ поэтов с художниками /именно у Геннадиева - встречал я Олега Григорьева после отсидки, и именно Белкин - писал портрет Азадовского/.
 

        Возможно, что эта легковесная родственность мне их характеров - и не позволяет трезво судить об обоих. Но сужу ведь я не характеры, а продукцию их, их ИСКУССТВО. И тут превалирует - скепсис. При всей к ним любви.

 

 

 

 

 

 

АНАТОЛИЙ БЕЛКИН
 

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ,

ПОСВЯЩЕННЫХ АНРИ БРЕТОНУ
 

1.
 

На розовом стекле смеялись
Две половинки странного ореха
Внутри которого летали бабочки и
Вишни трепетали, как шарик голубой,
Повешенный за венку над усталым и
Смердящим бегемотом,
В котором дружная семья опарышей живет
И улыбаясь музыка слетала,
Как одуванчики с бредоголовых ос,
Недавно улетевших.
Кокос уже разжеванный и гибкий
Пытался влезть под собственное веко
И крупный пот его ловили птицы
И улетали так далёко, что можно было
Неспеша вернуться и залезть в то место,
Где темно и тихо и ни зги не видно,
Но виден мир такой, что и не снился
Черным эполетам,
При этом лопались браслеты,
Как маленькие глазики весною,
Когда ты гвоздиком точеным им вдуваешь
Мысль свою и силу всю свою, какую не
Измерить даже язве,
Разве это плохо?
Так почему же маленькие губы
Распялены на солнце и прибиты
Лишь для утех тех упырей,
Которых бы повесить не мешало.
Молчало зеркало, молчало
Лишь только десны натирали
И без того ужасную мозоль,
Готовую на муки.
С улыбкой тихой глазик выпал
И покатился по ладони пыльной,
Потом он превратился в человечка,
Который рассказал вам эту сказку,
Хотя его и /неразб./ вовсе.
 

Но красный червячок сомненья
Вас уж гложет,
Дай бог, быть может он поможет
 

 

2.
 

Стон
Топот
Харч
И нутро
Эмбракулинус путро.
Слегка налево - тихо
И каждый вздох - веха
 

Облапана мадонна
Папоротником гнусным,
Чудо дивное! А в глазах пусто.
 

 

3.
 

Растекшись по древу
Свой харч из себя пожирала улитка
Из глаза катилась
Огромная желтая масса деревьев,
Которые были ворчливы и мягки,
Как жемчуг.
Лишь только внезапно заря озаряла
Кладя свои тонкие руки
На теплую грудь Анделоны
И тихо шептались,
Заведомо зная о каре тяжелые цепи,
Пронзительно глядя в стремнину.
 

Три тыщи четыреста маленьких

Красных клубочка сковали решетку

И заперли Ницше, Бодлера...

И многих, которых они убоялись.
 

Но все же остались деревья и

Вера осталась.
 

1973

 

 

 

 
назад
дальше
  

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 4-А 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга