... вишне подобны глаза у
эстонки - Марэ, любовь моя! - но
опять Марамзин пьет вишневку,
цитирует Осю - тоска...
/Хотэль Цум Тюркен/
Куда б ни нес меня мой парус,
Я знаю - есть еще дома,
Где я могу сказать: "Mu armus..."
Добавив тихо: "Eesti Maa..."
/В
альбом эстонцу из Симеиза/
|
Таллин пахнет "Тройным" - мать заставила вымыть руки после
зоопарка, перед тем как есть булку с колбасой...
Эстонцы в провинции: "Нээ понимааю..." - с улыбкой, на вопрос по-русски.
1953 год. Поезд - Таллин - поезд - глушь - "Нээ понимааю..." - поезд, съездили,
сбежали - пробыв в Эстонии 2-3 дня...
1959 год. Рабочим в партию к любимой не берут: "Возьмем на месте!" "Но я знаю
эстонский..." Взяли. По-эстонски: "Курат!" и "Саатана перкеле..." /переводимое
стыдливо как "Чорт побери!", но означающее - вовсе - чортову задницу. Теперь я
знаю, кто такой выставляемый Нахамкиным художник Перкель/. За неделю - язык.
Рабочие - школьники, 17-18 лет, мне - 19. "Таарвисьт!" "Яуду!" "Яуду вайа!" "Палюн."
"Юксь лейб, юксь соомкала, юксь йыхвика вейн!" Через неделю заговорил. Энн
Рейсманн, сын эстонского офицера, родившийся в Сибири - первый друг и учитель.
Из девяти ребят - только у одного никто не сидел: Сирель, отец Оскара Сиреля -
был шофером КГБ, сам возил. Сальме Пууссепп, 30-летняя повариха, с 19-ти - 10
лет лагерей, за дурное слово о Сталине. Старуха, с искривленными киркой
мизинцами - "Пшенку - говорит, - сами варите. 10- лет хлебала." Рассказывала,
как оголодавшие бабы - вязали охранника, веревкой перекрутят яйца - и всем
бараком... С 19-ти лет и - до 30... За одну Сальме - следовало б перестрелять
всех чекистов и коммунистов! Рассказывали ребятки - о Коткасе и Йеске, лесных
братьях, пели: "Ма таксин кодус олля, / Миллял Пятс он президент!" /Хотел бы я
быть дома, когда Пятс - президент/. До 1940-го, словом. До - "освобождения
Эстонии" - от эстонцев... А потом пришли немцы... Пели: "О сильма, эт сильма,
/ Я нейне роза ме, / Я нейне роза катейра / Пульвейт сетсиль наме... "
Заговорил я через неделю. И никогда не забуду маленький городок Антсла, на
границе с Латвией. Там я оставил Энна, и Сальме - друзей... 1975-й год. Таллин -
в лице Тыниса Винта и Маре - приезжает ко мне. Тынис, высокий, с волосней до
ягодиц - председатель секции графики. Маре, незабываемая - жена его, график же.
Тынис показывает: черный квадрат, по углам пизденки подробно прорисованы:
"Понимаешь, они, это, посоветовали не надо выставлять!" Ни хуя себе - я и
дома-то побоялся б повесить! Маре: "У нас даже один неофициальный поэт есть,
Рейнхарт Лапин /Он же - официальный художник - ККК/. Он, это, того,
порнокрафические поэмки пишет и его, это, не печатают!" Ничего себе жизнь в
Эстонии! "Но, зато, говорят: никаких контактов с Москвой-Ленинградом!" Как же,
удержишь наших! И я к ним - по весне 75-го, и к Макарушке, и Маре - просто
увидеть... Жил у Винтов. Квартирка - сам дизайнировал - в финском журнале
приводится. На выставках - формализм. У друга-архитектора - и выпить /виски
английское, пиво шведское/ и покурить /американские/ и фильмики, гм, и журналы
- здесь за 10 лет один раз "Эро"
нашел! Словом - западнее Запада. В чем и убедился, в Вене уже. Но КГБ зато -
отечественное. И меня секли, а потом и мою секретаршу, и Нортона, и Рухина...
Таллин-то - весь на ладони! Не убежишь, хоть и Швеция рядом... Так и живут -
западная жизнь и российский мандраж.
 |
Рейнхарт Лапин |
 |
 |
Малле Лейс |
|
|
И опять, с Эстонией встретился - по приезде сюда уже. Гарик Элинсон - представил
покойному Алексису Константиновичу Ранниту. Поговорили. Годы в переписке потом.
Мечтал я выделить в провинциальном томе - место для русско-эстонской антологии,
микро. Потом издатель завял. Потом в Нью-Йорк рвать пришлось, а там уже - не до
Таллина!
И не увиделись более с Алексисом Константиновичем, писем только много осталось.
Эстет, романтик, каллиграф. Собирались перевести его стихи, но где найдешь
переводчиков? Я уже - пас. Но нашлись переводы - Бетаки. Которые с
удовольствием помещаю. Переводы Василия Бетаки - я всегда уважал: школа Гнедич,
опять же. И мыслить там самостоятельно не требуется, а в этом Вася слаб.
Раннит любил русскую литературу, поэзию в особенности - больше большинства
русских. При этом - не забывая и эстонскую. Писал мне много об эстонских поэтах
- Марии Ундер, к примеру. Прислал словари.
Но не до Эстонии мне...
Антология на
корню заела.
Но как же не написать - о русско-эстонско-украинском художнике Володе Макаренко?
Друг Шемякина /если у того еще есть друзья/, кончал Муху, а потом двинул в
Таллин. Жил в каком-то старом доме, полусарае, делал крутую графику, в том
числе - и иллюстрации к моим "Трем поэмам герметизма". Но куда они делись - не
ведаю. Сейчас живет в Париже, все ладушки. Оставались у меня 2 его "псевдо-гравюры"
/за неимением станка - не карябал по пластику, как Шемякин, а - рисовал, потом
красил - как Шемякин тоже/, одна - иллюстрация к мной сообщенной частушке: "Эх, еб твою мать - родила ребенка: / Три ноги, четыре хуя, пятая - пизденка!",
распевавшаяся мною с кузеном и кузиной, Котькой и Ринкой в 6-тилетнем возрасте,
в Матахсе, в Карелии. И вторая - иллюстрация к моему рассказу о титьках Элизабет
Тейлор, нарисовал. Одну из них я продал Нортону за тыщу, только не помню, какую,
а обе жаль... Нортон же пока не спрашивает. А деньги я уже извел.
И почему-то, в связи с переводами Раннита, вспомнил я, как племянница Бетаки,
Машка - привела ко мне какого-то араба или негра, поэта. И он ПЕРЕСКАЗАЛ мне
свой текст по-русски, и этот "перевод" - я помню лучше многих своих:
НАЛЕЙ МНЕ
ЧТО НАЛИВАЛ ВЧЕРА
И ДАЙ МНЕ
СПОКОЙНО ПИТЬ
ПЕРЕДО МНОЙ ОНА
ЖЕЛТАЯ КРАСНАЯ И ГРУСТНАЯ
НО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ
ОНА БУДЕТ ПЕТЬ |
И "неуклюжий" переклад самого поэта - остался во мне. Так зачем переводчики?
Поэтому, помимо Бетаки - привожу и подстрочники самого Алексиса Константиновича
Раннита, знакомца Северянина, Элинсона и моего.
А об Эстонии - мне еще предстоит написать...
|