
|
Быть близко знакомым с Мотричем мне не довелось. Видел я его всего несколько
раз. Когда это было точно, не помню, но скорее всего в самом начале 70-х гг,
1971 или 1972 год.
Т.н. либеральные времена, вызванные хрущевской оттепелью постепенно отходили в
область воспоминаний, когда опять-таки в т.н. комсомольско-молодежных кафе
выступали никому неизвестные поэты, джаз-банды... Одним словом, была хоть
какая-то видимость культурной жизни. Но уже к началу 70-х все так же
стремительно заглохло, как и началось. По старой привычке мы продолжали
встречаться в тех же кафе, иногда на квартире, читая друг другу свои стихи,
прозу... Обменивались впечатлениями...
В тот вечер, о котором я собственно и хочу рассказать, как обычно, после работы
я встретился с одним из завсегдатаев наших литсборищ и он предложил мне пойти
послушать Мотрича, который по словам моего приятеля будет сегодня "трезвых всех
трезвее". Пил Мотрич крепко, знал я об этом не только со слов других, но и
самому мне однажды выпал случай видеть его в, мягко говоря, невообразимом
состоянии, бегающего за женой, растрепанной небольшого роста, убегающей от него
с пачкой его стихов в руках, крича что она их порвет уничтожит, что все зло идет
от этих стихов и пр. А он бегал за ней, между столиками, поскольку сие
происходило в кафе, и швыряя в нее все что попадалось под руку: солонки, тарелки
пр. кричал все то что кричат в таких случаях: отдай стерва, убью, пр. Ребята
пытались его увести, уже вызвали милицию, но он все-таки догнал свою суженную,
вырвал у нее свое сокровище, и жадно перелистывал проверяя все ли на месте. А
она воспользовавшись моментом лупила его изо всех сил сзади, пытаясь попасть по
голове. Но все никак не удавалось, т.к. она была почти в два раза ниже его, и
потом инстинктивно в поисках самозащиты, он втянул голову в плечи... И поскольку
я находился не далее, как в трех метрах от происходящего, мне было хорошо видно
вздрагивающую его узкую спину после каждого удара. Но вот проверка закончена, и
не успел он обернуться, как она уже была на улице с той стороны, и придерживая
открытую дверь продолжала выступать. Не говоря ни слова в ответ, он взялся рукой
за стул, дверь с грохотом закрылась и внезапно наступила тишина. Милиционер,
явившийся еще через пять минут, подошел к столику за которым сидел Мотрич, двумя
пальцами поднял стакан, посмотрел его на свет, почему-то, понюхал, подозрительно
осмотрел его с ног до головы, а заодно и нас сидевших за соседним столиком и
вышел. Итак в тот вечер. Как я уже говорил, это был высокий и худой человек.
Синие крутые впадины под глазами, небритые щеки, заострившийся нос. Читал он
более полутора часов. Во время чтения, глаза обыкновенно уставившиеся в одну
точку, время от времени пробегали по лицам присутствующих, сидевших полукругом,
но не столько в поисках отклика на то что он читал, сколько в силу разрядки
гнетущего его состояния. /Так, по крайней мере, мне казалось/. Читал он почти
спокойно, и в то же время отрывисто, изредка то повышая то понижая голос, почти
не заглядывая в толстую взлохмаченную рукопись, лежащую перед ним. Помню, что
после того как он остановился, сказав "Ладно" и встал у меня осталось
впечатление чего-то сильного, загадочного и ... неразрешимого, такого состояния
из которого нет выхода, но и отбросить такое состояние за ненужностью
невозможно... замкнутый
круг...
Поздно вечером, возвращаясь домой, еще находясь под впечатлением я
сочинил своего рода посвящение, четыре строчки:
Неопрятно одет. Непострижен. Небрит.
Вечно пьян. Часто мрачен и зол.
Пишет Мотрич стихи. Не стихи, а гранит.
Недоступная смертному боль.
|
Стихи эти, конечно, далеко не совершенные.
Но вот каким-то образом уцелели в памяти.
Тем более, что я никогда бы и предположить не мог, что мне явится
необходимость писать воспоминания о Мотриче, которого я и видел
только два раза в своей жизни. Поэтому заранее прошу извинить все
возможные неточности.
дек. 1981.
/Нью-Йорк/
|
Вл.Мотрич.
ЗВУКИ
СОМНЕНИЙ
Самообманом истины больны,
Им не поможет пресловутый лекарь...
Широкоглазы идеалы века.
Тупоголовы идолы войны.
Нас дразнит бог
соблазнами небес.
Душа -
сомненье -
Я иду к тебе!
|
I
Встаёт
за окнами рассвет.
И в
ожидании потерь
Зевнула
лестничная дверь,
И
домовой зевнул в ответ.
Холодная
зевает рань
И карты
старые тасует.
И
начинается игра,
И
проиграть любой рискует.
Усатых
дразнит королей
В азарте
пиковая дама.
И
задохнулась холодами
Неутомимая свирель.
2
Кружение
и суета,
И
посвист дудок деревянных.
И астры
солнечные вянут,
Сомкнув
прозрачные уста.
И в боли
моцартовых нот
Растёт
высокое движенье.
Блаженен
мир, и мы блаженны,
Пока
сомненье в нас живёт.
Покуда
истины судьбы
Не
принимаем мы на веру,
И на
невольничьих галерах
Мы
вольными умеем быть.
3
Войди в
меня, моё сомненье,
Душой и
разумом владей.
Среди
заученных идей
Живи
волчонком воскресенья.
Ищи в
словесном океане
Скупого
разума следы,
Наполнив
ветром молодым
Дырявый
парус начинаний.
Домов
одноэтажных дни
Взрывай
соцветием рассвета.
И
вдохновение поэта,
До звёзд
безумья подыми.
4
Переоценка старых цен.
Пора прозрений на мгновенье.
Пора признаний и призренья,
Когда, подчас, в одном лице
Героя видят в подлеце,
И бунтаря в стране смиренья...
Какое светопредставленье,
С весёлым трагиком в конце.
5
Приходит
ночь уединенья.
Ищейка -
ночь и ночь - сова.
Становятся прозрачней тени,
И
призрачней звучат слова.
Слова -
улыбки и оскалы.
Слова - цветы,
слова - шипы,
Слова, склонённые устало,
Слова, поверженные в пыль.
Слова
державного молчанья -
Венец
союза и вражды.
Слова
обиды за плечами,
И
бездорожья - впереди.
И не
хватает слов обычных
Ночную
боль заговорить...
И трагик
в небо пальцем тычет,
Решая:
быть, или не быть. |
|