АНРИ ВОЛОХОНСКИЙ

  
 

Из книги "КРУШЕНИЕ ОЧАРОВАНИЙ"
Новая лирика (второе)


I. Mонумент
 
Я монумент себе воздвиг не из цемента
И больше он и дольше простоит
Цемент как матерьял не стоит комплимента
Песка в нем сто процентов состоит.

Подверженный злодействию мороза
Выветриванью, порче всяких вод:
Кислот, дождей, растворов купороса
Он сыплется и долго не живет.

Иных мой дух мечтает помещений
Ему ничто бетонный обелиск
Зато средь гряд восторженных речений
Его ростки прекрасно привились.

В пространстве слов отыскивает доски
Мой вечный гроб, мой памятник, мой храм
И лишь из них – отнюдь не из известки
Я мощный дом навек себе создам.

И к дивному строенью не из гипса
Придут народы зреть на конуру
Араб, мечтательный пигмей в огромной клипсой
И даже те что рядом с кенгуру.

Чем с пирамид с меня поболе толку
Усмотрит некогда воскресший фараон
Затем что в этот век чугунный смрадный блеклый
Я был трубач, воитель и препон.

И в час когда исчезнет все на свете
Сквозь мразь смолы, сквозь щебень кирпича
Вдруг заблестят играя строфы эти
Как Феникс дикий плача и крича.
 
 
  
 


7. Фонтан татарки
 
Едва повеет воздух майский
Перед гороховой весной
Какой-то страх китайский
Овладевает мной
Словно бы смерть уже душой владеет
Слабеют ноги, тело холодеет
Крадется к сердцу мерзостная штука
В скорлупку прячется мороженая щука
Щеколда тянется по щёлочке к щелчку
Играю в ящик – окрик ямщику:
Приехали, выкладывай чеку
Щека к щеке, родная начеку
Она чека, енкаведе не дремлет
Приходит в мягких тувлях гепеву
И зрячее во сне и наяву
Эдмунда семя с вывернутым пледом
А следом
Плюгавый отложившийся марксист
Ревизиею новой волокнист
Приходит глаз сощуря узкий
На край Амурский незаконно притязая
Который исконно русским
Считал как Беллинсгаузен так и я
И Лаперуз
О музы времени! О розы без рейтуз!
 
 
 
 

 

9. Размышление
 
В картину мира всякий раз
Мы напрасно вписываем Духа
Сверкает с неба звёздный глаз
Порхает маленькое ухо...

Но милый мой, к чему же странность –
Души означенной как данность
Тревожный сон боготворить?
Эа давностию дел Творец устал творить
Удел стареть переложил искусству
Устав его стал ныне так высок
Что даже в основании песок
Мы только тыквы сумеречный сок
Дерзаем предложить надтреснутому чувству
Чтоб горечь невозможную пия
Пыхтела Ева и шипел Змия.
 

 
 
 
 

ПЕЧАЛЬНОЕ СУЖДЕНИЕ
 
 

Ворон к ворону.
А.Пушкин

 
Криво, криво, загибаясь, боком, боком
Луч гуляет по пространствам кособоким.

Ходят звезды по пространственному хлеву,
Спектр бабочкой летает влево, влево.

По пустотам, по канавам, по откосам
Время парус надувает косо, косо

Пухнет, пухнет дорогой пузырь небесный
Видно, звездам что-то тесно, что-то тесно

Но пыхтят пыхтят мыслительные поршни
Подставляйте только руки и пригоршни

Ливень, ливень хлещет прямо в руки, в руки
От щедрот Ея Величества Науки.

Только время на дорогах косооко
Да поля колышет рыжая осока.
 

 
 
 
 

ПЕНИЕ ПТИЦ
 
Природа щебета неясна и темна
Когда после ночи горбатой
Раннее небо трубит
В бегстве по трещинам прошлой грозы,
Следом, следом дождя
Кто призывает их?
Этих утренних щебетуний?

Желуди в перышках иглоголосье
Звонкие на ореховом дереве
Бубенцы

кленовыми крылышками
Погремушками трепеща

Бьют, бьют
По веткам, по облаку.
 

Кто их звал?

Кто сказал?

Может день обещал?
Струны дерева – их голоса
Пень, пень – барабан

Пыль – труба
А вокруг – пух, пух,
На глазах, на холмах,
На ветвях

только пух,

И пение кончается.
 
 
 
 

 

Из цикла "БЕЛЫЕ ПТИЦЫ"

АИСТ
 
Раз над землей соломенного лета
Иероглиф бесцветного стекла
Возник по следу аистова лета
Казалось буква дивная рекла
Инейная с плиты голубоватой
Трилистник впаянный в поток летел крылатый
Поистине как будто в зеркала
Звездой проистекая угловатой
Из трещины невнятной синевы
И вдруг нежданно рядом показался
Плескался воздух, аист приближался
Собрал крыла, измял волну травы
И в воду встал, И тут я увидал
Чудесное: святые струи шеи
Вдруг слились в ком округлой головы
С зеницы смуглой странным оборотом
Клюв лучевидный вытянулся к зелени
Трезубец лапы виснул над болотом
Над сенью полосатых тростников
Там над руном согнувшихся ростков
Луч изменив тончайшей длинной голени
На стебле стройная багряном леденела
Пернатая сверкала пирамида
Как терем мраморный вершина ветряная.
 

 
 
 
 

ИЗ ЦИКЛА "ТЁМНЫЕ ТВАРИ"
 
СЛОН
 
Среди холмов телесен и двуглав
Уж зримый слон растит себя из трав
Как некий холм который скрыт травою
Подъяв над головой костлявый клык
Среди холмов телесен и двулик.

Четыре человека ног его
Шестнадцать стук копыт – державный обод
Шестнадцать раковин – а держат одного
Четыре истукана у него
Два идола подъемлют главный хобот
Из лба из-подо лба растущих рук
С дырой длинной вдоль до переносья
Где локоть сломленный как сук как будто сук
Жрет жрет и жрет колосья и колосья.

Там шкуры бездыханные мехи
Смыкают веки над отдельным глазом
И колыхают хмурый балдахин
И труп нутра объемлют влажным мясом –

Порода бренная, от ветхих чудищ вервь
Неимоверный вывернутый червь
Червь внутренний огромный непомерный
Стоит среди холмов покрытый скверной.
 
 

 

 

 
Пролог
 
Соблазном сильно поределым
На небесах тебе далеких
Расположил свои пределы
Наш мир ужасный и жестокий
Природы хрупкие куски
Он поместил в законов обруч
По ним сновали пауки
Плетя для нас познанья поручень.
Прекрасный окорок тая
Природа скрыла эти сроки
Смутясь, оправила оборки,
Стыдлива глядя на меня:
"Во мне ты верно видишь ту
Что резво каждому солдату
Приоткрывает наготу
За незначительную плату –
Пойди со мной, войди в палату
Там средь весов и между мер
Научной прелести пример
Цветет левкоем на пригорке,
Но есть во мне такие норки
Куда их не проникнет взгляд...
Гляди: у самой двери кассы
Напуганы дефектом массы
Толпой ученые стоят
И что-то нежное галдят
Своей испорченной латынью,
Гордясь познания полынью,
Нырнув в такую полынью,
Дерзнувши дно мое пощупать,
Но обретают лишь свинью,
Хотя и применяют лупу.
Луны рассматривая части,
Природный отметают стыд,
Они стремятся к тщетной сласти,
Собравши сведений плести
В распространенные тома;
Один тащил меня в кусты
И каждый палец как Фома
Меня исследовать намерен,
Стоял вокруг в себе уверен.
Однако я была тверда
И не сдавалась словно башня.
А он сказал, что я труба,
Сказал, что нива я и пашня,
А он, ученый, словно плуг
В кругу мотыг, своих подруг
Блестящих новых инструментов,
Копать которыми удобно,
Что я глядела благосклонно
И тесто подымалось сдобно;
Ему казалась я съедобной
Красивой, глобусоподобной,
И потому меня он мерил,
Размахивая сантиметром,
И делал вид, как будто верил,
И в шляпе был отделан фетром
И на меня пахнуло ветром,
А он заметил тут со смехом:
"Работа делу не помеха,
Отдай себя моим утехам.
Наука обществу – порука
Природа обществу – задвижка
Ларца, куда влагаем клюквой
Средств общественных излишек;
Наука это есть кровать,
На ней сидим мы, свесив ноги,
Над миром царствуя как боги.
Науки склоны не пологи.
Обрывы – должен я сказать –
На ней имеются и тропы –
Наука верная подстилка,
Чтобы с утесов упадать
И не затрагивать затылка.
Природа – сыр, наука – вилка,
Природа – дробь, наука – белка,
В руках у меткого стрелка
Лежит разбитая тарелка
Должок записан под мелок.
На том кончаю свой пролог.
 
 
 
 
 

ИЗОБРЕТАТЕЛЮ КОМПАСА
СМЕЛОМУ МОРЕХОДУ-КИТАЙЦУ
 
Был корабль раб руля.
Был корою крыт каркас –
Корпус-нос от корабля.
Между мачт отмерив час
Жмурил в щель веселый глаз
Измещая воду в чан
Кок, который в самоваре
Капитана совмещал –
Он торговыми судами
Им покрикивал "Куда вы?"
Или им кивал усами
Сам связавши их с причалом.
К нам беда приходит слева
Это древняя примета
Если сердце вроде хлева
Если осень вместо лета,
Вместе с зимами мороз
Разворачивает пни
Муравьиных куч нарост
Расчищает тропы-дни,
Кони жаждут направленья,
Их ездок уздою жмет
Корабли ползут на мели
Это компас их ведет.
Только кок в свои бока
Свободно руки упирая
Потрясает камбалу,
Которая рыдая умирая,
Вспоминает облака
И картины донной мглу
И стрелку алую из лука
Эксцентрика и шутника,
Который пьет свое "пока"
Из металлического кубка...
Это разве не удача
Знать, куда покажет рыбка
Если прежде горько плача
Волны нас качали зыбко,
Знать, где запад, где восток
Должно всякому подростку,
Зыбкий знания росток
С капитаном сшит внахлестку
Этот корень цветом вакса
Этот парень видом – воск
Верещит собака такса
Если ей отрубишь хвост.
Под дождем косматых звезд
На небесах рассыпанного проса
Приди, мой друг, сожми ладонью гроздь
Глотни из терпкого течения вопросов.
 
 

 
 
 
СУРОВОЕ И МУДРОЕ НАПОМИНАНИЕ
 
От появленья до могилы
Все великие явленья
Суть дела рабочей силы
И крестьянские деянья.

Если куполом украшен
Замечательный домишко
Если формулами страшен
Математика умишко

Если кот сидит в мешке
На корявом ремешке
Знай, что это чей-то труд
Уложил пушистый груз

Он воздвигнул эту башню
И вдавил в ученый мозг
Через зад посредством розг
Взборонил чужую пашню

Распахал чужой погост
Но не слушая припева
Жил художник в отдаленьи
Жил поэт на перекрестке

Жил писатель в сновиденьи
А народ страдал и плакал
Лучшей жизни он не чаял
И тогда сказал Некрасов

Гоголю за чашкой чая:
"Чем бунтовать на площадях
Не лучше ль нам стоять на клумбах
Городовой на лошадях

Страшней, чем дворники на тумбах
Но я крестьянина люблю
Царя стихом я покороблю
Я о крестьянине скорблю
И подарю ему оглоблю.
 
Ты можешь лошадью не быть,
Но долг гражданский заплатить.
Так пей, друг Гоголь за меня!"
И умер, раком печеня.*

И пусть примеров прежний вкус
Напомнит новому искусству,
Что сенокос, где я пасусь,
Не должен быть чрезмерно узким.

Пускай народ артисту скажет:
"Где сущность я, лишь форма ты"
И для примера простоты
К хвосту пословицу привяжет:
Народу вовсе не ыужна
Плохая башня от слона.
Поэт, кряхтя, пускай поступит
Туда, где благороден труд,
Художник если нравом крут
Яйцом барахтается в ступе
Писатель пишет. Математик –
Развесит шарик на канатчик
Для деток нежную забаву
Или машину для гаданья
Исхода полного собранья
И так, ступая величаво,
Придут великие творцы,
В руке сжимая огурцы.

_____________
* то есть от рака печени – вольность.
Прим. автора.
 
 

 
 
 
МАТЕРИЯ I-Я –
САРКАСТИЧЕСКАЯ
 
Противоречий длинный узел
В себе медлительно неся
Сосредоточась в этом грузе
Крутясь и сочленяя звуки
Материя сияла вся
И чревом мир приподнимая
Червем пронизывая весь
Она протягивала руки
И говорила только здесь
На травах розового мая
На алом бархате фиалок
Вдали от свалок городских
Я лучший случай как подарок
Отдам тому, кто любит их.
Я мира дерево златое
Я мира корень, ветвь и ствол
цветок и плод и шип и кол
Мой пышен пест, листва – подол
И все, что сверх того пустое
На том летаю и стою –
Ведь я сама себя удвою
Мигнувши только воеводе
В котором социальном слое
(Умрет изящность в тесном слоге)
Уложены начала смысла
Они напоминают ведра
Качают мира коромысло
А риф как наконечник мыса
Дырявит лодочные днища
И хлещут в дыры волны речи
Я вся – клубок противоречий
А на боку моем прорехи
Но я сама свою структуру
– Пчела умна как архитектор
Ничто преобразует в нечто -
Построю в длинную натуру
На мысе рифа наконечник
Опасный корабельным днищам
Его теченьем правит вечность
А мир – качели коромысла.
А мыс концом венчаем рифа
Бурлит водой среди пробоин
Я вся комок предубеждений
Но мой порядок очень строен
Мой пращур был недурно сложен
Потомок вдруг оделся кожей
Совсем нелучшего покроя.
– Смесь молока и сновидений –
Разбитый в тщетности рассудок
Плохой поломанный рисунок
Цветок, обглоданный как остов,
– Поищем кость на дне сосуда,
Туда забитую первично
Скорей пустить в работу зубы
Пусть нам дадут хотя бы кости
А прежде выдуманную ссуду
Заменит кашей чечевичной
Вольют разваренную душу
В приуготовленную полость".
– Ах, бесконечность, бесконечность
Для юной поступи моей
Нет ни опоры, ни дороги
Я дом без крыши и дверей
И нет ни петель ни порога
Но изнутри на щеколду
Храня сама себя на льду
Я крепко сральню запираю
И на трубе играю.
 

 
 
 

 
К РАСЩЕПЛЕНИЮ АТОМА
 

Атом прете был орехом
Нам о том сказал Лукреций,
Который был отец и пророк
ДИДАКТИЧЕСКИМ ПОЭТАМ
Но этот жанр сегодня вымер
Оставив нам одно лишь имя
Оно качается как вымпел
Однако, этот жанр иссяк
Ибо предмет его – пустяк
Вползает в ночь дубов светляк
Он собственным сияет светом
Ему не нужен жалкий слепок
От дидактических поэтов.
Что указательным намеком
Грядой буйков текут по рекам –
Атом прежде был орехом.
Знаний роды были тяжки,
Отстегнув рассудка пряжки
Бесноватой акушеркой
Самомнительным железом
В лоно старое залезем –
Жирный приз тому, кто первый,
– Погляди, какой уродец
Резво ножками качает
Он покинул свой колодец
На вопросы отвечает
Покажи нам ручку, детка
Сунь сквозь прутик
Видишь – клетка
Здесь предел тебе положен
Чтоб прохожий не обидел
Ах, рисунок очень сложен,
Очень тонок, не увидишь
Без трубы и диаграммы
Здесь стекло, а рядом рамы
По воротам не тараном
Надо бить – экспериментом
Лучик света очень тонок
Атом спит морскою свинкой
Но его разбудит гонгом
Зов к научным поединкам
Из-под тайн его забрала
Не орех глядит – гомункул
Не ореховая куча,
А материя – карбункул
Оглядись глазами вяло
Крикни голосом беззвучно
Все, что прежде убегало
Ныне хорошо изучено
Атом в воздухе качается
Крюком закона сцеплен с центром
Который принял облик зайца
Себя окутавшего лентой.
Как рептилии яйцо
На репетицию премьеры
Влекомое заботливым отцом
Трещит от жара общей веры
И внутренний его порыв
Сдувает ставшую ненужной крышу,
Предохранительно покрыв
Младенца шкурою от мыши,
Так атом треснул изнутри,
А мы природу покорив
Поставим знак столбом японским
На нем развесим фонари
Чтоб знал Пном-Пень и знал Париж
О вновь рожденном недоноске
Отрядом новым в нашей войске
Стоит уродец ноготь сгрызший
Стоит гомункул в коже мыши
Перчаткой шлет приветы высшему
Которой генералом
И дарит орден этим малым.
 
 

 
 

 
ЖАЛОБА ДРУГУ, КОТОРЫЙ ДАВНО НЕ ПИСАЛ
 
В пустыне селезнем порожней
В траве кузнечиком пустой
В без творога ватрушке ложной
В душе раздумьями несложной
В душе простой и нетревожной
Любовь – единственный устой.
Она единственное благо,
Она – осмысленная влага,
Она – для нашей жизни редкость,
Пойми, чему ты ей обязан,
Она есть средство вспомнить местность,
С которой ты был прежде связан
Тревогой трепетного детства.
Внутри у каждого есть кузов,
Воспоминаньем небогатый,
Спеши туда – он твой вожатый
Куда вагоном без прицепа
Спешишь верблюдом не без груза
Одолевая взглядом узость
Стеклом для глаз, различных цветом,
Любовь как шторм, но он не крепок.
Так пусть взаимности напиток
Хотя б размерами с наперсток
Вольется в чан с настоем репы
Примером скудной продразверстки
И на березовом пеньке
Взойдут красивые подростки
Каждый в шляпе и в венке.

В пустыне селезнем порожней
Один обычай есть английский:
Чтоб поселенца не тревожить,
Ему не отправляют писем,
Ему не отравляют душу
Фальшивым кексом безизюмным,
Чтоб он свои лишь песни слушал
Над миром одиноко высясь,
Над миром духом независим
И был своим лишь предан думам –
Таков обычай благородный
В пустыне селезнем порожней.
Ведь это, право, по-ирландски:
Линкор любви по волнам пляски
Пусть бороздит чужие мели,
Чужой комар на ландыш ласки
Летит, трубя про эту прелесть,
Звенит летя на эту крепость,
Как вестник, грустный и крылатый
В пустыне уткой небогатой.
В пустыне кряканьем несытой,
В пустыне лебедем неполной,
В пустыне аисту негодной
С отверстой раной и открытой
Лежу, открытый пыльным волнам,
Где ветерок гуляет южный.
В пустыне журавлю ненужной
Лежу. В руках последний свиток,
Моей любви несчастный слиток
Моей души прекрасный сверток
Хоть он размерами с наперсток
И жду пока он будет сверстан.

И путешественник! По верстам
Когда ты меришь караваном
Межгробовые промежутки
Склонись душой к причуде странной
И мыслью околдован жуткой
Нагнись к моей могиле узкой,
Вонзи в нее перо из гуся,
Из замечательного гуся,
Столь чуждого пустынным Фавнам.
 

 

 
 

 
Из цикла "БЛЕСК ВОДЫ"

I. РАДУГА
 
В последний звон дождей прозрачный и печальный
Невыносимый блеск первоначальный
На облака незримые ветрам
Упал развеянный и веянье венчальное
Явление на небе влажных трав
Среди прекрасных трав
Взошло необычайное

По воздуху цветущая пером
Чтоб оку не было погибельно и бело
Обнажена фиалковым ребром
Витая синим зелень голубела
Как два ручья вливая в море хлад
Гонимый ими рядом реял выше
Проникновен кристаллом многих злат
Пространный рог и огненный и рыжий
Словно бы горн где жар звенит и где зола
А в нем струна была
А ветка что над ним была ала
А край был ал ее и так глубоко
Что лишь бледнел едва перетворяясь в воздух
Из разных лент слепящего узла
И этот выветренный образ возникая
Из блеска невозможного для ока
Медлительно над волнами стекая
Для блага ока тканная дуга
Сквозь пустоту желанная цветная
Стояла яркая рука
Стекая на окраинные льды
И камни гор окрашенные в дым

Я знаю птица знаю где скала твоя
Ты выросла цветок в том дальнем устьи
Там где высок сквозь ветер купола
Тот город дорогой мечты коей и грусти.

 

 

 

 

 

 

ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ
 
I0
 
Где звуки бьют в сплошное дно
Цветами желтыми о камень
А дым над лиственным огнем
Качает колесо льняное –
Черпак, наполненный дождями
Ковш, обруч ледяной вольет, смешав
Смолу и яркое вино,
В большие плоские стволы,
И рожь мгновения создаст
Железный хлеб, который неделим.
 
 

II
 

Ты сам идешь, кружась в цепях,
На этом блюдце одинок
Когда разбит зубец стенной
Или в снегах горбатый ветер наг
Над радугой петух тебе рассыплет пищу
И пусть поют и лгут клянясь
Что прежде видели яснее
Сквозь дыры в пемзе водяной
Пускай плывут рога, как корабли для нищих, –
Не веришь ты – и не иссяк
Пожар на медном пустыре.
 
 

I4
Сонет (Нарцисс)
 

Победой мглы мохнатые коренья
Среди серпов вдоль рыжей рукояти
До искр над ней натягивая сети
Но сети рвут прекрасными ночами
Летая осы армией крылатой
Словно листвы кочующие звенья
И утренние гнезда тонут в пене
Закрытые туманом бородатом.

В паденьи вод и в мутном беге клиньев
3а кругом ливня вижу лишь себя
Или в текущем выбитое имя
Непрочное. Прозрачное скребя
Животное в пустующем кувшине
Глядит, как плотный каменеет ряд.
 

 

7
 
Если бы пали горелые сваи
И мухи порою съедали полынь
С белого луга, поляны, где звери лая
Двигают плуги
Даже тогда – в поздний год
В звездный день
Урожай желудей не покажется лишним.
 
 

I0
 
Из внешности паломником начала
Седеет шар, но свет не здесь
Лишь смесь являет горсть
В траве, растущей по краям
Как соль на жарких берегах
Нам выкуп дан таким
Ради того морей ствола тяжелого
Лед глотают реки рыб,
Плавят холод толщи птиц,

В пляске досок снежный груз
Несущих, весел слышен хохот,
Корабли с глазами лис
Улеглись на дне прозрачные холмистом
Этой соли и слюды
Если можешь, берегись последний
Ради прежней тщетности тонувших.
 
 
 
 
 

Из цикла "ЧЕТЫРЕ ПОЭМЫ ОБ ОДНОМ"
 
 
3. ОДНО ОКО
 
Туда идя своей чредой
Где город – знал – вдали воздвигнут
Я как нежданною бедой
Внезапно небом был застигнут

Бледнея, утра мрак в нем гас
Был блеск повсюду одинаков
И только сверху дикий глаз
Взирал с него без прочих знаков

Тут одаль все свернулось в вой
Став ветра пепельною плотью
Лишь на дороге предо мной
Виднелось пугало в лохмотьях

Качалась череп-голова
Седое тела тлело сухо
И вихрь выветривал слова
Из трупа Хлебникова духа.

От первого вздоха:
Куда убегает вода исчезающей зелени?
Если бы око мне
О ко мне
Ком неги нежданной
Тебе дней на дне
Дано мало
А надо много
О сон реки
Реки
Рея с мели с милой над ней
Как камней на дне
Надо много
А надо мной мне осталось
Небо льна
Не больно то верится:
Желтого мера
Золото мира
– Солоно мира хлебать тебе
Солнца мало
И миом литься луны
Молиться унылой.

Дуновение новое
Веер вех на хлебных копнах
Ветер дерева тетерев
Гребень багрян
Яркий багор-косарь
Ветви ответь –
То ли око цветок
Слитый с ликом истока-ростка
Проистеканием листвы
Вервие веры вверх
Тянучи до ночи тоньше?
– Смотрите, это солома.

И третье:
Где тела?
Те ли они
Мы не знаем
Плесть ли, плескать ли
Или петь сеть?
Или суть-путь еще ища
Куда убегает вода исчезающей зелени
И так утекающей лебеди?
– А пока мы ищем высыхают колодцы...

С косноязыких челюстей
Через мычанье хрип и скрежет
Стучал мне звук пустых костей
От ветра в трепетной одежде

Я стал судить, но верой скуп
Про что он мне проговорился
Как вдруг исчез шершавый труп
И дух вещавший испарился

И стройный град вдали пропал
И бледный вихрь вымер прерван
А горный воздуха кристалл
Застыл как будто в полдень первый

И вспомнив тот что в высях был
Я вверх свой глаз подъял невольный
Где в гул и в гибель всех светил
Сжигал их ужас треугольный.
 
 

 
 
 
Из поэмы "ФОМА"
 
 
Вступление второе
Молитва Святого Франциска Ассизского


Избавь меня

Избавь меня от зрелища пустого края чаши той,

в которой нет монеты милости твоей,

Сейчас, сейчас,
Когда кругом темнеют, падая,
Лохмотья осязаемых от яркости знамен
Мгновенье сданных век
Наверно, это лучшее мгновение прекрасное
О, если бы я видел не мигая
Славы твоей цветочную лужу
И пруд и ручей дорогой незабудок
Поток
Теперь гремит разматывая цепь
Молотобоец-звездочет
А эти здесь
Вокруг стоят, боясь дрожат и словно ждут известия.
Теперь час губ, которые молчат,
Должно быть совершенный час безмолвно сжатых губ
О если бы воздух мой
Мог плавить воск среди цветов златой
Я бы с ними плыл
Над звездами гудящим парусом.
И толго тяжко мед их лил дождем
В эти вязкие поля.
Тогда земля бы стала кружкой у протянутой руки
Но ты – какое серебро сам положил, чтобы горело в
тесный круг?
Какую рыбу кинул нищим в это масло ради мук?
Ты это ты,
Но только как ты отдал нам побег святой древесный мост
на берег близости твоей?
Здесь он был взят и срезан сухо
Здесь меня избавь.
 
 
 

 
 
Из поэмы "ФОМА"
 
 
ПСОГЛАВЕЦ
 
Легкий смрад повис над полем
Свора кажет небу морды
Общество трусит на падаль...
Что ему? – Он встал поодаль
Грустен он – потоки скорби
Волны черные печали
Непроглядны, непритворны
На челе его застыли
На груди его – медали
Позади его кобыла
Хороша и без рессоры
Только влево и бесстыдно
Каждый глаз его косится
Совершенно очевидно
В каждый зуб его вместится
Чем в листаньях Августина
Боле сладостного смысла
И иной домашней птицы
И других таких гостинцев
Досверлиться б постараться
Но и ему случится гнаться
Цифры ног своих удвоя
Чуть вдали увидит зайца
С человечьей головою.
 
 
 
 
 

Из Джона Донна
 
СРАВНЕНИЕ
 
Сколь сладок пот сосуд полнящих роз
Сколь сладостен поток иускусных слез
Иль царь-бальзам, что нам дарит Восток
Столь ароматен персей лепесток
Моей любви, а блеск ее чела –
О нет, не йот – корона в жемчугах.

А у твоей – не лоб, сплошной нарыв
И менструален и спермоточив.
Как тук, который осажденный форт
Хлебает всласть, сварив ремни с ботфорт
Иль с сапогов, смертельным гладом вздут
Как будто сыпь, иль прочий гнойный зуд –
Так в том сосуде грязной кожи сплав
Вскипает в чирьях скверен и кровав.

Глава моей как вечный мир кругла
Как Иды плод, что Зависть поднесла
Иль тот, к хищенью коего господь,
Ревнуя, смертной сделал нашу плоть.

Как каменный болван глава твоей
Ни уст, ни ок, ни носа, ни бровей
Лишь вечный хаос – так глядит Луна
Когда земною мглой поглощена.

Дары Богини в той, благой груди
Она фиал, коим владеет Дий.

Твоя ж – сума смердит с червями в ней
Иль гроб, где прах внутри и гниль вовне.

Как жимолость дрожащая юна
Так кожа рук и плеч ее нежна
Твоя же – словно сварена живьем
Как зад, что свежепорот батожьем
Иль ветхий герб с растрескавшихся врат
Что зной палит уж много лет подряд
Рука твоя – морковный жалкий пук
Опухла длань, а ноготь съел недуг.

Как ровный ствол спокойного огня
Что душу злата в прах земли гоня
Свой блеск вдруг явит в бренном веществе
Таков и огнь в любимом естестве.

А у твоей – как отрыгнувший зев
Мортиры, что сулит и смерть и гнев
Иль меди воспаленная волна
Иль Этны пасть, где зелень спалена.
И мерзость, что ты с ней творишь, таясь
Есть червь, что лижет яд с прогнивших язв –
Ведь потому и длань твоя дрожит,
Что гад таясь под розою лежит

А ваш разврат бездушный и сухой?
– Вы словно щебень пашете сохой.

Я ж с милой – парочка влюбленных птах
Как пастырь с дароносицей в руках
Я как хирург, что в рану вводит зонд
Сколь нежен я, столь бережен и он.

Ты брось ее, а я – сравненья с ней
Гнусны сравненья, но она гнусней.

 

 

Предотъездное фото Анри Волохонского. Начало 70-х.

Архив Ларисы Волохонской.

 

 

Чайник – Чаю
 
Торжественный сосуд для аромата
Я, Чайник, – храм, ты Чай в нутре моем
Во мраке сферы паром напоен
Рождаешься с фонтаном цвета злака

Взлетишь, журча, так словно мы поем
Наполнишь чащи влагой горьковатой
И вот уже пуста моя палата
И хладен мой сферический объем

Пусть так – но тайну твоего рожденья
Мне много раз дано переживать
Я глиной мог бы где-нибудь лежать

Кого ж благодарить за наважденье
Кто дал мне жизнь, кто дал мне наслажденье
Тебя во мне назначив содержать?
 
 

 

Чай – Чайнику
 
Знай – Мастер тот, кто ловкими руками
Великолепной формою облек
Мои дары, на глиняные ткани
В огне накинув пламенный венок

В глазурный блеск преобразив песок
В цветах стекла взрастив растертый камень
Закончил труд и на ковре прилег
Меня смакуя мелкими глотками

И вот тебе ответ на твой вопрос –
Кто ведают меня – те и тебя творят
Ты дивен друг, твой гордо вздернут нос

Как вензель крышечка, твоя как крендель ручка
Мужи безмолвствуют, а дамы говорят:
"Какая прехорошенькая штучка".
 
 

 
 

 
К Л Е Н
 
Перед закатом в окладном небе клен
Был осенью мне некогда явлен
Чернея тонкий ствол стоял непрочный
Напротив солнца в стороне восточной
Был совершенным желтый цвет листа
На черных сучьях будто златом став
На каждой ветке повторившись дважды
Как украшенья жесткие. И каждый
Из листьев что слагал чертог златой
Был обведен столь явственной чертой
Что павшие – напомнили их тени
Прообраз меланхолии осенней
На незадолго убранной земле
В проекциях живых запечатлев
Отдельность их и цвет не изменяя.

Я только видел взор опять вздымая
Листвы чеканной неподвижный пар
Зубцами ограничив редкий шар
Обозначал собой сосуд с ветвями
Наполненный немногими листами
А клен как истлевающий фиал
По одному их медленно ронял
И долго символы передо мной парили
Прохладных дней предсонной зйфории.

 

 

 

        И еще несколько текстов - грех не привести! - Анри Волохонского из "Нового журнала" Романа Гуля - и где только Анри не печатается, однако ж - не замечают, а если и замечают, то как первый текст "Лететю" – кретинским глумлением в "Новом Русском Слове", охотно печатаемым высокообразованным редактором Цвибаком, поднаторевшим в переписке рукописей Нобелевского лауреата Бунина, зелеными, полагаю, чернилами /коими предпочтительно Бунин писал/, а сейчас - вонючей типографской краской - на стихи конгениальные Хлебникову:
 
 

ЛЕТЕТЮ

А завтра я пока
На крылышках тю-тю
Ку-ку да под бока
По небу лететю
Не то чтобы туда
Но тут недалеко
Пока мое тогда
Поет твое легко
Покуда милый ах
Зачем его спроси
Зачем - не поняла
Не надо - не проси
Не надо - так пока
Я перышком тю-тю
Кукаре-рекука
По небу лететю

1975 /"Новый журнал", №122/
 
 

 

 
ГАЛИЛЕЯ
 

Алексею Хвостенко

Пою на флейте галилейской лютни
Про озеро похожее на скрипку
И в струнах голос друга или рыбы
Да озеро похожее на птицу

О, озеро похожее на цитру
Над небесами где летает небо
Там голубая рыба или птица
На берегах мой друг доныне не был

Поет ли ветер - зто Галилея
Ты помнишь друга - зто Галилея
Привет поющей рыбы - Галилея

На дудке филистимских фортепьяно
На бубне голубого барабана
Пою в огне органа Ханаана
Под пьяный гонг баяна Иордана
 
Молчи - то аллилуйя Галилеи
Ты слышишь – Галилеи аллилуйя
О лилии белее - Галилея
О пламени алее аллилуйя

О небо - галилейская кифара
О колокол воды как пламень звонкий
Поет мне рыба голубого дара
Да арфа птицы вторит в перьях тонких

О лилии белее – Галилея
Любви моей алее аплилуйя

/НЖ, №125/
 
 

 


ЕНТИНУ

Он был известен в избранном кругу
Где приобрел значительную ссуду
Он полагал что выдержит игру
На основаньи пылкой веры в чудо

И снисходя к наивности его
Предвидя брешь среди его понятий
К нему приставлен дивный педагог
Пригодный для сомнительных занятий

Его бы ждал блистательный прием
Он мог сидеть на самом лучшем ложе
Но он в игре остался при своем
уразумев что ставил на свое же

/НЖ, №121/
 
 

 


ДЕЛЬФИН
 
Волна несет перед волной гряду
А между них подвижный влажный дух
То взмыв весь ввысь вдруг вниз в вод пенный прах
Он падает, то снова - вверх в ветрах
Но верно волны следуют за ним
Без меры воплощенные одним
Волнмноговолнократного его
Всевластья плеск - морское колдовство
Бог моря невелик тебе с небес
Насмешливое рыло, сизый бес
Итак нырни, чтоб с блеском вспять взметнуть
В соленый сок стяг тяжкий будто ртуть
И молоко морей груди нагой
Дави кривою мордой дорогой
Буди волну, будь верный дух волны
С волн ввергнув в них валун крутой спины
Хвост в белый след влагая свой трофей
Лети - высокой мании Орфей
Тирс тела всеволхвуя в пенный сот
В лицо воды желанное как мед
Навек в волнах – священная пчела
Пей океан недвижного чела.

 
 
назад
дальше
  

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 2А 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга