Журнал Маковского был оплотом нео-классицизма, который сопутствовал, а в некоторых случаях противоборствовал развитию русского авангарда. При наличии частых ссылок на выставки авангарда, публикации его и другие проявления активности в Москве и Санкт-Петербурге на страницах "Аполлона", вряд ли можно представить себе журнал пропагандирующим идеи Казимира Малевича, Любови Поповой, Владимира Татлина и т.д. /хотя Василий Кандинский и являлся мюнхенским корреспондентом "Аполлона" в течении некоторого времени/. С другой стороны, многие художники, поэты и критики, связанные с радикальными течениями того времени, как, например, Натан Альтман, Борис Григорьев, Кузьма Петров-Водкин, Сергей Судейкин, Николай Гумилев, Анна Ахматова, Михаил Кузмин, оценивались в "Аполлоне" не без симпатии, особенно в выпусках 1913-15 гг. Более того, такие апологеты авангарда, как Абрам Эфрос, Николай Пунин, Александр Ростиславов, Яков Тугенхольд и Максимилиан Волошин, публиковали серьезную критику современного русского искусства в "Аполлоне". Сам Маковский, сын утонченного художника конца 19-го века Константина Маковского, унаследовал подчеркнутую элегантность и "хороший вкус", характеризовавший его детище. Петров-Водкин вспоминает, как

Когда мы представляем себе этого дэнди, восседающего в своей Санкт-Петербургской квартире посреди интеллектуальной жизни, мы вполне можем вообразить, что смотрим на Константина К. Кузьминского в начале 1970-х.

"Аполлон-77", как и "Аполлон" не являлся авангардным изданием ни по дизайну, ни по композиции. Он не был особенно экспериментальным и, за вычетом поэтического раздела, альманах не представлял глубокой эстетической альтернативы тому партийно-контролируемому китчу, что носит названия советского социалистического реализма. Исключая то, что это было искусство создававаемое свободно, вне бюрократического или политического давления. На этом уровне новый "Яполлон" достиг тональности своего прототипа, поскольку свел воедино артистические таланты, отмеченные субъективной сосредоточенностью, уходом, остранением; и со своей сугубо аполитичной физиономией "Аполлон-77" поддерживает концепцию Маковского об аристократичности, элитарности искусства. Но здесь и кончается аналогия, ибо, в отличие от "Аполлона", "Аполлон-77" уделяет гораздо больше внимания философическим целям, индивидуальности выражения, трудностям художника в тоталитарном обществе и гораздо меньше изяществу внешней формы. Действительно, трудно говорить о каких-то общих формальных принципах, которые объединяют Константина Кузьминского и Роальда Мандельштама, Шемякина и Ремизова, Бахчаняна и Эрнста Неизвестного. Далее, предыдущий "Аполлон" был космополитическим, международным журналом и публиковал регулярно статьи о современных писателях и художниках Европы, обзоры выставок в Париже, Берлине и Лондоне, точно так же, как в Санкт-Петербурге и Москве. "Аполлон-77" посвящен исключительно русской культуре - и не делает никаких извинений на этот счет.

Составители "Аполлона-77" отбирали поэзию, прозу и изобразительное искусство с целью выразить свою веру в абсолютно диссидентскую природу нового искуства /искусства в большинстве, и во многом, их друзей/. Осознание этого импульса новой русской культуры напоминает нам также о том, что Маковскому не приходилось лучиться от этого разделения между "официальным" и "неофициальным" искусством. Само собой, в те годы было государственное искусство, представпяемое Санкт- Петербургской Академией художеств, и был авангард, но это были лишь два из многих дозволенных стилей в России накануне революции 1917 года: если бы Маковский посвятил свой журнал нео-примитивизму, кубо-футуризму и супрематизму, ему не грозил бы арест и ничто не заставляло бы публиковать его в Париже.

"Аполлон-77" нужно рассматривать не только как кристаллизацию определенных достижений современной русской культуры, но также как явный, хотя и пробный, шаг к пропагандированию нон-конформистского искусства новой эмиграцией. С начала 1970-х и далее, центры третьей волны - Париж, Иерусалим, Нью-Йорк - породили впечатляющее количество книг и журнапов, организовали множество выставок, продали некоторое количество работ западным коллекционерам; к сожалению, многие из упомянутых авторов влились в европейский и американский социальный истэблишмент. Подобные свершения не могут расцениваться на равных с культурным движением первой эмиграции 1920-х /которая печатала такие журналы, как "Вещь/Гегенштанд/Обжект" и "Жар-птица", организовывала выставки такие, как "Выставка русского искусства" в Париже в 1932 и публиковала множество множество роскошных иллюстрированных изданий в печатнях Берлина и Парижа/; но по крайней мере, она фиксирует и распространяет идеи, жизненно важные для процветания новой эмиграции и создает платформу, на которой могут появиться более впечатляющие свершения.

"Аполлон-77" - творение синтетическое, включающее не только поэзию и прозу, но также и живопись, историю культуры и философские доктрины. Эта ориентация подчеркивается знаком уважения, оказанным "Аполлоном-77" художникам прошлого, которые были компетентны более, чем в одной области, как например, Ремизов /писатель и художник/ и Филонов /художник и поэт/. Современная поэзия варьирует от потока сознания Лимонова до иронического абсурда Некрасова, от традиционной архаики Охапкина до языковых экспериментов Кузьминского. Историческая перспектива выдержана включением второй части поэмы Филонова, построенной на неологизмах "Пропевень о проросли мировой" /1914/, Введенского и Хармса, Вагинова и Кузмина. Эти произведения равно предвосхищают формальные поиски новых русских поэтов и являются существенным прототипом звуковых конструкций Кузьминского, Некрасова, Сапгира и других. Что касается визуальных искусств, то здесь положение далеко не столь обнадеживающее, поскольку новые русские художники, освещаемые в "Аполлоне-77", явно не столь продвинулись в области новых форм. Так например, филоновская аналитическая живопись предшествует и все же затмевает биогенетические формы Шемякина, эротически приправленные и механически адаптированные. Московские пейзажи Оскара Рабина оприраются на те же художественные методы, что были в ходу у группы "Бубновый валет" шестьдесят лет назад.

Было бы ошибкой воспринимать "Аполлон-77" как источник грандиозных художественных открытий, по крайней мере, в интернациональном аспекте; да и сами составители не заявляют подобных претензий. Как и сам термин "альманах", это своего рода поппури, пересечение различных культурных феноменов, которые содержат как позитивные, так и негативные стороны. Тем не менее, что может быть расценено как разве и вторичное по западным меркам - будь то поэзия Александра Глезера или живопись Рабина - имело и меет специфическую ценность для Советского Союза, пусть даже эти произведения равно далеки от авангарда 1910-20-х и современной американской культуры. Конечно, на Западе модно спорить, что ныне не существует авангарда, что все формы экспериментальной поэзии и живописи ныне приемлемы, так что столкновение с ежедневными нормами, столь жизненно важное для существования любого авангарда, исчезло в современном плюралистском обществе. В Советском Союзе, однако, все еще существуют условия, необходимые для процветания авангарда, и, в своей оппозиции к государственному вкусу, представители авангарда отвергают установленный порядок /и, естественно, не принимаются им/. Другими словами, если, каким-то чудом, "Аполлон-77" появился бы в Ленинграде, а не в Париже, он имел бы гораздо больший резонанс: он был бы воспринят как жест мученичества во имя великого дела искусства. Публикация "Аполлона-77" на Западе, с нашим восприятием искусства более как отдохновения, нежели вдохновения, до некоторой степени нейтрализует его потенциальный эффект. Тем не менее, даже в середине 70-х, "Аполлон-77" не представляет все прогрессивные аспекты современной русской культуры и, своим явным упущением ряда поэтов и художников, отражает определенный уклон его составителей. "Аполлон-77" концентрируется на Ленинграде и не освещает Москву, он не содержит прямых ссылок на концептуальное искусство, кинетическое и ландшафтное перформанс и хэппенинг, игнорирует электронную музыку, экспериментальный балет, новые направления в дизайне, т.е. те формы, которые, по возрастающей, занимают ведущую роль на интернациональной сцене искусств.

При всех своих недостатках, "Аполлон-77" является путевой вехой в развитии русской культуры. Как сумма литературных и художественных явлений русского подполья, этот альманах уже имеет историческую ценность. Но время смазывает впечатления и снимает остроту. Как "Аполлон" Маковского, когда-то трактовавшийся как "буржуазный" и "формалистический", ныне вызывает позитивную оценку советских историков, так, в один прекрасный день, нет сомнения, "Аполлон-77" будет признан и одобрен советским официозом. Его участники будут прощены, а потом и провозглашены, его содержание будет трактоваться словами "гуманизм", "социальное достоинство человека", "лирический подъем" ³/ и т.д., и Лимонов, Гаврильчик, Кузьминский, Шемякин, Рабин и их коллеги будут воалечены во все расширяющуюся сферу социалистического реализма. Парадоксально, но "Аполлон-77" будет помещен в пантеон советской культуры, само сооружение которой он тщился разрушить.

Сноски к тексту:

1. С.Маковский: эссе без названия в сборнике "Куда мы идем?", Москва, Заря, 1910, стр. 101.
2. К.С.Петров-Водкин: записные книжки, архив Русского музея, Ленинград. Цитируется по книге: Л.Дьяконнцын "Идейные противоречия в эстетике русской живописи конца 19-го – начала 20-го века", Пермь, Пермское книжное издательство, 1966,с.144.
3. Типичный жаргон советской критики. См. В.Зименко "Гуманизм искусства", М.,1976.