Антология новейшей русской поэзии "У Голубой лагуны". Том 1. Евгений Кропивницкий

Пока собирался, старик Кропивницкий помер. Уходят киты. Учителя, мастодонты и могикане. Уходят, не увидев плодов своих трудов. 7 ноября 1976 года померла тетка Танька Гнедич, не пережив 59-й годовщины, на не знаю, каком, году. На могиле поэты клялись составить сборник в ее честь. Потом села Юлия Вознесенская, и поэты, потолковав, забыли. Так я забыл написать детские стихи сиротам художника Сани Юдина.

Помирают Учителя. Не потолковал я с Крученыхом, упустил Предземшара Арен-са и даже к Ахматовой зашел после смерти ее. Мантию оксфордскую примерил, в машинку пальцем потыкал, книжки, которые на полке, перелистал.

Имя же его, как возникло в послесталинскую эпоху /а подспудно, полагаю, и до/, так и продержалось в Учителях до самой смерти его. Поколения сменялись, а старик был один. Породил Рабина и дочку свою. Виду /Валентину/ Кропивницкую, третье поколение уже пошло - внук Саша Рабин, тоже художник, и - приемышей: поэтов Сапгира и Холина. Тем уже за 50, а на фотографиях появляются новые лица -поэт Лимонов, супруга его бывшая Леночка Щапова - живет отец Кропивницкий.

Это он определил наши поколения люмпен-интеллигенции, определил и статусом и духом. Не купившись и не продавшись, выжив, не посещая салонов Ягоды /как Мандельштам или Бабель - за что посадили/, выжив с керосиновой лампой в век лампочки Ильича, с керогазом и примусом - не хотел он новой квартиры в Черемушках, ничего не хотел, только палых осенних листьев, только - тихо и мудро дышать.

И следы его - в Рейне /см. "Монастырь"/, и в Горбовском и в Уфлянде - что из того, что знакомы и не были - знали: живы еще старики и в Москве и в столичном Питере, жив был Стерлигов в Питере - я их смело сравню, не учились у Стерлигова /я не учился/, знали: жив.

19 января в Москве скончался поэт и художник Евгений Леонидович Кропивницкий, один из старейших представителей неофициального искусства: в июле ему исполнилось бы 86 лет. ... Его жизнь останется примером честности и принципиальности в искусстве, невзирая на обстоятельства, подчас едва ли выносимые.

Е. Л. родился 25 июля 1893 г. в Москве в семье железнодорожного служащего, живо интересовавшейся музыкой и литературой. Это увлечение разделил и Е. Л. , написавший несколько инструментальных произведений и оперу "Кирибеевич" по мотивам "Песни о купце Калашникове" Лермонтова /вон где корни бунтарские - ККК/. До революции он закончил Строгановское училище. ... С 1934 года они обосновались в поселке Лианозово, неподалеку от станции Долгопрудная по Савеловской ж. д., давшем название течению в современном неофициальном искусстве, - критики подчас пишут о "Лианозовской школе". В 1974 году после смерти жены - художницы О. А. Потаповой - Е. Л. переехал в Москву к сыну.

Долгие годы Е. Л. жил в стороне от магистрали официальной литературы, общаясь со своими друзьями, поэтами Арсением Альвингом и Филаретом Черновым. Оба не пережили войны; в 1951 г. Е. Л. одним из первых занялся тем, что позднее получило наименование Самиздата: собрал и перепечатал на машинке стихотворения Ф. Чернова, умершего в 1944 г. в психиатрической больнице. /ГДЕ ОНИ?! ГДЕ АЛЬВИНГ?! -ККК/. ...

Впервые несколько стихотворений Е. Л. были опубликованы в Советском Союзе в 1976 г. в детском сборнике, и только в 1977 г. А. Глезер выпустил книжку, которая дает некоторое представление о его творчестве /"Печально улыбнуться..." в изд. "Третья волна", Франция/. Замечательные "Секстины" и другие стихи вошли в "Аполлон-77".

Почти всю свою жизнь Е. Л. преподавал в школах, в изобразительных и литературных студиях. Средства к жизни это давало очень скудные, и 17 лет, по его собственному признанию, он голодал. До последних дней он был окружен учениками - начинающими художниками и писателями. ...

Пять лет тому назад Е. Л. писал: "Хорошо бы просто жить на такой теплой тихой планете, где нет ни ветра, ни дождя - и ходить совсем нагишом, любоваться на дивные растения и плоды, которые НИЧЬИ, а просто Божьи, и просто цветут и растут. Любоваться на пейзажи, на прекрасных нимф, дышать чудным радостным воздухом - и бесконечно жить и чувствовать некое дыхание Духа Святого".

Как знать, может быть, желание Е. Л. исполнилось..."

/Николай Боков, "Русская мысль" 8 февраля 1979/

Всегда мы пишем о прошлом, всегда - взгляд назад. Когда же будет - взгляд вперед? Кропивницкий глядел вперед. Пишет Лимонов:

"Как-то я услышал от художника М. Гробмана следующие стихи:

Стихи удивили меня какой-то ласковой чудаковатостью, совершенной простотой и в то же время выразительностью. Совсем они не были похожи на то, что писали "Смогисты" - тогдашние мои друзья Алейников и Губанов /см, 3-й т. - ККК/. Кто написал эти стихи? Евгений Леонидович Кропивницкий - ответил Гробман.

Кропивницкий с 1939 по 1963 год состоял членом Союза художников СССР. В 1963 г. был исключен после хрущевского разгона. Он был единственным действительно пострадавшим /не Евтушенко, не Эрнст Неизвестный — "герои манежа", а он, именнo он. Настоящее, то, что нужно гнать, искоренять, всегда видно гонителям. -Ну, тут уже Эдик впадает в патетику. - ККК/. Кропивницкий живет уже более 40 лет на станции Долгопрудная, что по Савеловской жел. дороге, в маленькой 9м комнате. Печь отапливается углем, водопровода нет, деревянный туалет во дворе. Два года назад умерла его жена - художница Ольга Потапова. Они прожили вместе 50 лет. Какой чистотой веет от этого человека, сумевшего пронести через многие годы страшных событий незапятнанным свое творчество!

Врожденный педагог, он устроил для своих и чужих детей что-то вроде лесной академии. ... Бродил Кропивницкий с детьми по лесу, читал им стихи, рассказывал о писателях, художниках. Разводили костер, варили суп из крапивы - вспоминает Г. Сапгир, - открывали книгу, читали Пушкина.

Лучший сборник Кропивницкого "Земной уют" /ГДЕ ОН?! - ККК/ начинается стихотворением:

Это трудная пригородная военная и послевоенная жизнь. Архипелаг ГУЛАГ читали? Разве не близко?

Барачная подмосковная Москва разливается в стихах Кропивницкого, гуляет, доступными ей способами веселится, пьяная курахится и в будни глухо и черно работает. Одни названия его стихов чего стоят: "Осенью за поллитровкой", "Тритатушка", "Средство от туберкулеза", кстати, "Средство от туберкулеза" широко известно в Москве:

Лирический герой Кропивницкого живет рядом, в бараке. Он пока только скептический безвольный наблюдатель нечеловеческой этой жизни.

У Кропивницкого не найти открытого осуждения власти, но он осуждает, ненавидит эту жизнь, к которой привела русский народ эта власть. И вот вывод, итог, безжалостный и горький:

Стихи Кропивницкого не загромождены метафорами. Все пропорции строго и скупо соблюдены согласно внутреннему темпераменту поэта. "Украшений" в стихе мало.

Творчество Кропивницкого находится в русле старой "классической", пушкинской, тютчевской традиции. Традиции, к которой принадлежит А. К. Толстой; из более близких по времени поэтов - А. Рославлев, Помню, что при мне Кропивницкий неоднократно неодобрительно отзывался о "густой метафоричности" Пастернака. Парадоксально, но сейчас, на фоне полуофициально ставшего каноническим пастернако-ахматово-маяковского направления, стихи Кропивницкого выглядят авангардистскими."

Кто они? Мудрецы? Оборотни? Юродивые? Шуты выживают в России. Боятся шутов, Смотрю на портрет Кропивницкого - вспоминаю Давида Дара, отца Алипия. Хулиганы, а то и ерники. "Алька" /Алипий/, кормилец многих и многих художников, наместник Псковско-Печерской Лавры, в прошлом - художник-баталист студии Грекова, капитан артиллерии, орденоносец, член КПСС /партбилет так и не сдал, уйдя в монаси!/, рисовал слащавых ангелочков, поил коньяком безместных художников, крыл матом с балкона своего домишки туристов /а заодно рассказывал, что послал на хуй вступившегося за туристов же секретаря пскопсково обкома партии - своими ушами слышал! - ККК/, таков был Алипий, "Алька". Это он выдал мне 700 рублей за посвященную ему антологию "12-ти", об этом можно уже говорить, монаси наверняка выдали ее КГБ после Алькиной смерти /сам говорил о картинах: "Умру, монаси всё повыбрасывают!..." Мурильо, подлинник, и Клевера они наверняка сохранили - или продали, но - сколько безвестных художников, тащивших картины Алипию со всех концов Союза - где они?/. Помер Алипий. Помер в 1975 году, перед моим отъездом. Так и не повидались на прощанье.

Дар же, слава тебе. Господи, жив. И в Израиле. По арапским персикам ударяет. Шут гороховый, отец, Учитель и друг - о нем смотри в 4-м томе. Напишу.

Стерлигов тоже преизрядным шутом был. Да и что остается в этих бесчеловечных условиях? Смеятися, или мудро улыбатися. "Тебе не больно, Хаим /распятому/? - Нет, не очень, только когда смеюсь."

* * *

Блеют белые козлы
У речного водопоя.
Жарко им. Томясь от зноя,
Блеют белые козлы.
Жалят мухи. Мухи злы.
И томясь, уныло ноя,
Блеют белые козлы
У речного водопоя.

1939

* * *

Смотрит старая старушка
Из косящата окна.
Вся ей улица видна:
Под окном резвится хрюшка;
Высит светлый крест церквушка;
Кособочится избушка;
Косорылится Марфушка. -
И глядит себе старушка
Ни грустна, ни весела
Вдоль знакомого села.

1940

* * *

Мне очень нравится, когда
Тепло и сыро. И когда
Лист прело пахнет. И когда
Даль в сизой дымке. И когда
Так грустно, тихо. И когда
Всё словно медлит. И когда
Везде туман, везде вода.

1940

ПОЛУСТЕРТАЯ ЭПИТАФИЯ

Здесь похоронен /временно -
Кладбище ликвидируют/.
Во цвете лет...безвременно..
/Тут, видимо, датируют.
И дальше крупно/ - ОВ -
/Должно быть, Иванов/.

1947

РАЗВОД

Её муж сказал:
Она мне не нужна.

Он сказал:
Она обыкновенная -
Подводит глаза,
Пьёт водку, ест селёдку,
Курящая, как гулящая...
Ну и вот -
Нужен развод.

1965

ДЕВОЧКА

Как тебя мне жалко!
Ты тонка, как палка,
Тонки руки, ноги.

А твои подруги
Толсты и упруги.

Шейка тонка очень,
Тусклый взгляд порочен.

У тебя подруги
Пышны и упруги,
Смелы и нахальны.

Смотришь ты печально,
Под глазами круги,
Как былинки руки,
Талья тонка-тонка.

А подруги звонко,
Весело смеются.

К тебе тайно жмутся
Во дворе, в бараке
Юноши во мраке.
Ты слаба до муки.

А твои подруги
Пялят свои груди:
Поглядите, люди!

Голос твой не звонок,
Стан и слаб, и тонок.
Ты тонка, как палка,
И тебя мне жалко.

1957

ТЕЛО И ДУША

"Но ты мне душу предлагаешь -
На кой мне чорт душа твоя! "

Генрих Гейне

Известно: тело. А душа? -
Душа не стоит ни шиша.
Вот тело: есть на что взглянуть -
И в теле человечья суть.

Вот девушка: как хороша!
Легка, нарядна и свежа.
И тело оной - сущий смак,
И обладать им хочет всяк.
А вот душа её... Душа?! -
Душа ее весьма мелка,
От идеала далека.

Вот парень: истый жеребец,
Здоров, силен - блеск! молодец!
И в меру тих и в меру лих,
Завидный, говорят, жених.
Но есть ли у него душа? -
Душа не стоит ни шиша.
Ищи её - найдёшь ли там?
В душе он просто плут и хам.

А вот старик: он слаб и хил,
Но женщинам он очень мил.
Он мил не телом, не душой,
А скопленной большой мошной.
А есть ли у него душа? -
Душа не стоит ни шиша...

А если нищ старик? - ай-ай!
Скорее в гроб его толкай.
Он в тягость всем, его - куда?
Туда его - туда, туда!
А есть ли у него душа? -
Она не стоит ни шиша.
Его же тело - сущий хлам.
Так вот: ему уж лучше там.

1970

СЕКСТИНЫ

Молчи, чтоб не нажить беды,
Таись и бережно скрывайся;
Не рыпайся туды-сюды,
Не ерепенься и не лайся,
Верши по малости труды
И помаленьку майся, майся.

Уж раз родился - стало, майся:
Какой еще искать беды? -
Известно, жизнь: труды, труды,
Трудись и бережно скрывайся,
Не поддавайся, но не лайся,
Гляди туды, смотри сюды.

Хотя глядишь туды-сюды,
Да проку что? - сказали: майся,
Всё ерунда, - так вот, не лайся,
Прожить бы только без беды,
А чуть беда - скорей скрывайся,
Но памятуй: нужны труды.

Труды они и есть труды:
Пошёл туды, пришёл сюды,
Вот, от работы не скрывайся.
Кормиться хочешь - стало, майся,
Поменьше было бы беды,
Потише было бы, - не лайся.

Есть - лают зло, а ты не лайся,
И знай себе свои труды:
Труды - туды, труды - сюды;
Прожить возможно ль без беды?
А посему трудись и майся...
И помаленечку скрывайся.

Всё сгинет - ну и ты скрывайся,
И на судьбу свою не лайся:
Ты маялся? Так вот, не майся,
Заканчивай свои труды,
В могилу меть - туды, туды,
Туды, где больше нет беды.

1948