STAS KRASOVITSKY

   
 

СТАС КРАСОВИЦКИЙ

 

Станислав Красовицкий активно проработал в поэзии около 5 лет - 1955-1960 гг. Однако, влияние его – опосредованно – продолжается и теперь. Красовицкому обязаны: Бродский и Еремин, Хвостенко и Волохонский, Аронзон, многие москвичи, да и поэт-то он скорее московский, нежели ленинградский. Это был гений, а известно о нем – меньше, чем о любом, скажем, Гордине. Ни сплетен о нем я не слышал, ни рассказов. Только стихи. Но со стихами его не расставался Гр.Ковалев, особенно Гришка любил "Шведский тупик" и "Белоснежный сад" – действительно, два лучших текста Красовицкого. Но кого я ни спрашивал о нем – никто сказать ничего не может. Близко знал его тогда поэт, а ныне литературовед и прозаик, Леонид Чертков. Но он в Тулузе. Один текст даже помечен "в соавторстве с Л.Чертковым".

Знают его многие, почти все, и о нем никто ничего не знает.

        Вот – сухие данные о нем из журнала "Ковчег", №2:

 

Станислав Красовицкий родился в 1935 г. в Москве. Окончил Институт Иностранных языков /английское отделение/. Один перевод из С.Дэй-Льюиса был опубликован в сборнике институтского литобьединения "Наше творчество" /№2, 1958/. Несколько стихотворений вошли в "Феникс" /перепечатан в "Гранях", №52, 1962/. Поэма "Выставка /опубликована в "Аполлоне-77"/ см. там также статью В.Андреевой/. В начале 60-х годов Красовицкий отказался от поэтического творчества.
 

И это все. О поэте, едва ли не самом важном за последние четверть века. Статью же В.Андреевой смотреть не советую. Бред. У Ю.Мальцева в "Вольной русской литературе" находится лишь упоминание, что стихи Красовицкого "оригинальны". Ну, если на той же странице Мальцев расхваливает Бетаки, то судить его строго нельзя. В поэзии он – ни уха, ни рыла. В прозе, вероятно, тоже, но о ней хоть он знает.
 

И это, вероятно, все, что быпо сказано о Красовицком на Западе.
 

В России же им продалжают заниматься. Его тексты были собраны мною, выверены по авторской машинописи и рукописям В.И.Эрлем и М.Мейлахом, Красовицкий не пропадет.




  Мадригал Церкви
Покрова на Нерли


Вель - это губы любви
Лернь - Покрыва на Нерли.
Верь - это Зубы любви -
Золото, Рви, в Погорель.
Верь - это любы свои.
Золото зорото Верь,
Золото зорото льни.
Вель - это щубы свои.

Верь - это губы любви
Невь - Покрыва на Нерли
Верь - это любы свои
Веь - в заклинаньях любви
цвет - это чудо любви
Тверь в заклинаньях своих.
цвель - это чудо  любви,
Золото, Веррь - цвет.



- средняя между Ш и С.
/по рукописи/

Варианты по машинописи:


ст.2: Лерне - Покрова на Нерли.
ст.3: Верь - зто зубы любви -
ст.4: Золото, рви, в Погорель.
ст.10:Невь - Покрова на Нерли
ст.13:Цвет - зто чудо любви
ст.15:Цвель - зто чудо любви,

 

 

 
 

  - - -

 

Взгляд назад в интроспекции, уже
там где небо собой становясь
словно цепь телеграфную в лужи
окунает сардинную связь,
то что утро есть сон невидимка,
то что вечер уже наступал
и последняя граммопластинка
раскрошилась в груди одеял.

Караульные виденный след
занесли в Е-тостопный журнал
и устало промолвил сосед
что сегодня его не видал.
то что утро в окошке не светит
то что слепы и старый и мал
и в каком-то далеком извете
остается начало начал.

пей из блюдца последняя кошка
над последнюю гранью в низерть
словно чудная дивная ножка
над тобою покружится смерть.



 

 
 

МУЗА
 
  Сто лет назад на рубеже времен
летунья вечная парила
и шорох-плеск
и лист знамен
кому-то юному дарила.
Сто сорок лет она была
во всём немного виновата
/узовата/ -
Как волен: слов слепые удила
в и:денья старого солдата

Но к нам сошла она сама.
мы в шкуру розу превратили.
и на соБрудии холма
шутили мягче,
  ели-пили.
и встал Суворов.
Вдоль степей,
как вдоль: старик над сапогами,
блестя на рюмку из очей
воспеть победу над врагами.
и он сказал:
  весь этот лист,
всё это прежнее ишкуство,
полночный шорох,
вета свист,
мы скупо называем
скусство.
полнощный шорох
швета слёз
мы зкупо
называем
скуство.
Начнем мы с в них наоборот.
В долине спутанного слова
глядит мне случай прямо в рот:
не знаю живы ли Толстовы,
не знаю жив ли нрав и быт
когда ломается их буква.
из них никто не говорит...
Они молчат.

 
мала им вала им
  стуква    стуква
мила ли вила ли
черная скамья
где в силах я
излишки свешев
и только царствует спокойствие
где я
случай нашел я
Важно-Бешев
Былла ли вила ли
  чорная
и я
случай нашел я
Важно-Бешев

 

 

 

 

БОРИС ГОДУНОВ
 

 
  сцена в тереме,
гадание перед зеркалом,
в зеркале:
дети Годунова:
 
Брат: ...как возвести ужасные потери...
Сестра: увы мой друг
и я уже не та,
которой солнце открывает двери,
зато болит сегодня голова.
Брат: вот если б с ним себя сроднила -
как много выиграла б ты...
Сестра: видок ужасной пустотной пустоты?
Мой друг, и мало, и не мило.
Брат: для новых встреч ей нужен друг.
Григорий /появляется/: для нежных рук
ей нужен впредь
хороший выбор:
умереть.
/исчезает/

 

 

 



                        - - -

  пташка
рыжая дворняжка











 

=

















 

 это дробь двух колен.
средь цифири в этом мире
тот же самый первозданный
Митрофофанова плен.
На безгрешьи, на безграчьи
/это зимняя юдоль/ -
все деревья многозначья
выстроящиеся вдоль.
Два:рубашка ближе к телу.
К знаменателю – дробя
подвожу трусов и тела
к телу ближнего любя.
Мне её бюстгальтер ясен
100 со стоном. Инново
я не знаю. Мир прекрасен
вне решения его.
Сам я кренделем милашка
станем в фас - и 10 бал
  пташка
рыжая дворняжка
= нерешённый интеграл.

 
  /инново - от иного и in novo, т.е. иного в новом./

дек. 1957 г.




 

 

 

                                                 - - -

  "Руководствуясь неверными методами
воспитания, директор N-ского детского
сада приказал молодой воспитательнице
И. раздеться донага, дабы при купании
установить с детьми более товарищеские
отношения."

Учительская газета.

  - Я понимаю -
  сказал малыш.
- Ты выше наше нас.
- Но отчего медвяный стыд

в твоих глазах сейчас?
- Не оттого ль, что голяком

лежать на попке стыд?
- Не оттого ль, что высоко

лебяжья грудь стоит?
- О не стыдись, не прячь соска

от любопытных мет.
- Рубинов этих поискать,

у мальчиков их нет.
- Открыл рубины Рубинштейн.

И мы найдем своих.
- А ты разденься и лежи

одна на пятерых.




 

 


 

  Вариации на тему Ф.Сологуба.
 
Над смиренной русской рожью
Храм Вселенскэй созидай
Над Вселенской русской ложью
Храм Вселенскэй, путь русскай.
 
Над смиренной зорклой рожью
луч расплаты зажигай
над свиренной тайной сожью
Роль расправы - путь людскай.
 
Над смиренной лучшей ложью
лучший русскай и Грустайль
над свиренной тайной сожью
русскэй цыган - сам и князь


 

Вариация на тему В.Иванова.
 
  Этот цветок, што завял исвалился
Золотом Вечным горит в песнопеньи.

Этот цветок, што залял исвалился
голосом бельмы и золотом песни
Зволосом весчным
и Горосом резче.





 

  19 июля

 

УТРО. Завтрак.
Обращенье ко сну,

  повторенье.
новые заметки.
 
ДНЕМ: идти к американскому посольству
смотреть на битые стекла

/светлый круг/.
 


ВЕЧЕР: СНОМ.

Не уехал Петька брат
с молодой женой,
А приехал Петька брат
с молодой женой.
Но не с той что был
молодой женой
а купецка дочь
ГУБА ВЫВАЛЕСОВА
  стали трубы петь
а заводы стоять
а последние полки пошли умирать.

Сцены у витрины:
старуха мать троих детей
смотрит то на вершину
то на небо
- кончилось счастье,
если кончилась святая вода
с песнями пополудни,
то не нужно искать в демонстрации
своих славных сынов.
НЕ ПРОЙДУТ.
Райсобес ее не проталкивает
хоть трое погибли.

- С НАРОДОМ.
– что ты смотришь -
нет твоего внука
на витрине под стеклом
- Да вон девочки какие-то
смотрят в витрину
думают новое видят -
кто мертвым начал,
тот мертвым будет.

НА БУЛЬВАРЕ ПЕРЕД ВОЙНОЙ:

- ну что малыш,
что ты все время стоишь над нами
хочешь чтоб я тебе дала?
ну что же дaм.
Семён, проснись.
- Нет уж лежите.
не стоит в последний
день изменять друг друг.




 

 


 

  - - -

 

Кто не хочет блеснуть:
Высоко подымается дым,
глядя на это лётчиками
хочется молодым,
но я стараюсь шагать
такой теневой стороной,
чтоб в сумерках богом стать
с длинной как дым рукой.
Из дерева щели в небе ловя необычных крыс
бледной личинкой лётчика выхватив бросить

вниз,
а девкам задрать пространство
с голых колен на грудь
Боже, как сладко радостно
второй головою блеснуть.
 

                                                 Декабрь 1957 г.




 

 

  Мадригал Кручоныху.

 

 

Алексея
Алексея
Алексея
Алексея
Алексея

Не в фарисеях славен он
Но всей рассеи нравит он
среди котов учоных
и среди рифм сечоных
наш Алексей Звучоных

Не в фарисеях славен он
Но всей Рассеи правит он
среди котов учоных
и среди лис сетчоных
наш Алеклис Кручоных

Не в Алексеях нравит он
По всей Рассеи славен он
среди котов личоных
и следи лис рычоных
наш Асекрей личоных
наш Алекрис Кручоных


 

 

 

 

                 Начиная с учительницы.

Ленивое тело, нагое бедро бегемотихи,
У груди волчицы, кормящей Ромула и Рема
Собрались морщины тетрадок, а мягкие ботики
Еще оттеняют уставшее за ночь колено.
Проклятие здесь. Оно нависает над городом.
Еще астронавты пленяют нас скорым скольжением,
Но как палачи, они стали отращивать бороды
И каждую вещь наделяют заплечным движением.
Когда ученик в пионерском ли галстуке, девочка
Ложатся со стоном смертельного сладкого плена,
Вы скажете: вирус какой-нибудь снова там, мелочи,
Атомная тяга в коленах - болезни колена?
Я знаю, быть может - молчат доктора на безлюдьи,
Стоят в кабинетах шкафы застекленные твердью,
В них жало ракет серебристых, орудий.
Самою землёй напоённые логикой смерти.
Кто - кто там стучится, мукою дурного помола
Засыпав сады, города, деревянные вети?
А женщины бледные ждут рокового укола.
Эмалированный таз, на коленях белесые плети.

 

 

 

 

      НОРВЕЖСКАЯ ССОРА

 
Укх - Акх – Ыкххъ Хуна Вэрст.
Кто, кто несется кораблём
по телу молодому,
но, ох, без мачты не пристать
вам к берегу родному.
Но, ох, без мачты не ласкать
вам берегов, Наташа.
Изнемогаешь ты в морях.
Дай помогу.
Ведь я не враг.
Ну, что ж, круши, Папаша!

Очерченный под животом
корабль наш, как лодка брака,
то книзу вверх,
то кверху дном,
то вновь фигура рака.
То кверху вниз,
то кверху дном,
то ножки врозь,
то волн содом -
то рыбаки живые
калёной мачтой ставят в нём
устои вековые.




 

 
 

 

             ОГОНЬ
 

На горизонте жилы след
Пока вильможно зто - зила
Создав любви,
семьи портрет
себя до воли
Земелила.

Люблю, когда шумит огонь
И Время движется лениво.
Когда над л(иRом) вьётся конь
И золотой Сухэ-Батор
летит со знаменем
красиво.

И бьётся и летит копьё
И Время сизится уныло
И сердце движется - заныло
И лиро кажется лениво
И лиRо ленится ретиво.
 
 
R – англ. произношение.



 
 

 

  СВЕТЛОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

 

Замечательно.

Очень?

Веселье.
Суета и толпа.

Оствилье.
Так во мне говорит воскресенье
остановкою света во сне
и в такие минуты безумья
и бессонница в пальцах слепа
и творишь не простое раздумье
а пустого и "друга" - клопа.
Наша родина – мышь.

всемогите.
как спокойно и тихо мила.
Посмотрите, как движется в свите
то, что нужно бы кверху -

игла.
Посмотрите, как в сердце крадётся
всепонятен и честен и мил -
то, что нужно в НЕНУЖНО -

всосется.
то, что нужно бы к сердцу -

ЗАБЫЛ.
Посмотрите, как движется шина
посмотрите, как сел и свила -
эта сила и зта машина
головою достойны ВОЛА.

Мы родились в кустах росиян
всепонятья и близости к счастью.
Но какой-то сьестной магазин
не кончает быть нашей частью.

Мы всё время трудимся, как ВОЛ
поставляя селения БЛОКА
доставляя и губы и ствол
до рогов теневого урока.

Наша родина - мышь

росиян
каждой вещи живущей на свете
может быть может есть может зван
на каком-то унылом банкете.
расставляя селенья селёд
и ругая малышкой верзилку -
мы порою не чувствуем лёд
и душа превращается в вилку,
и скрываясь от сути вещей
спотыкаясь на каждом паркете
мы летим мимо гроба и щей
к достижимой ли силой планете?
и всегда оставаясь внизу
дожидаясь последнего срока
слышим крик, видим тень - "Я ВЕЗУ"
от рогов теневого урока.
Наша родина - мышь.

росиян.
каждой вещи живущей на свете
может быть может есть может зван
на каком-то унылом банкете,
где работая ножкою сил
и мушиной командуя ротой
если умер за счётной работой.
Есть иные пути - не расин
а божественной волею - РУХА.
чтобы в мелочи счётных машин
победило присутствие духа.
И не пуля, а лёгкий станок
отнесён в исполненье приказа -
небольшой теневой руконог -
и сойдёт для мушиного глаза.

И ногами идя на бульвар -
Обманув ли – да есть они - власти -
всемогущим движением шар
выпускаем мы душу на счастье
и парит голосами земли.
И отдельная в милях свобода -
всё само для пилота нашли -
хорошо – высоко - всепогода.
Как с тобою мы счастливо шли
в этот миг птоломеева года -
и летит, закрывая вдали
небозримую вечную свода.




 
 

 

  СОКОЛ СВИДЕНЬЕ
 
Как скажу им

свиденье -
ни ОКОН

в синераме
ни шеи ни мест.
НЕТО-ЕЩЕ

сокол
провожает со света невест,
а свидетели ходят с визитом
то туда то сюда без конца -
то что чёрною кровью покрыто
НЕ СМЫВАЕТСЯ ТЕНЬЮ С КРЫЛЬЦА.
/не смывается тенью с креста/.
и неведомо им отдаленье
и неслышим разбойничий свист
и последним у ног - поколенье
познаёт сосвидение в лист.
И великая лебедь, синица
мимо них пролетит в тишине
и неведома свету граница
"Ах скорее бы выспаться мне"

 

  а свидетелей было немало
нехватило ни шеи ни смет.
в числах было
а в силах пропало
и костями рассыпался свет.

И опять в этом честном бреду -
управления, тени,
– Болен – скажете вы
но зачем и к чему -
есть четвёртая дверь
отлетевшей ступени шагу нет до неё.
а принять - никого не приму.
 

                                                               1959 г.


 

 

 

 

  - - -

 

В свет луны рассыпаны негустые волосы,
По дивану белому кровавые полосы,
Бездыханный маленький тенек над губой –
Что я в мыслях сделал, милая, с тобой.

А на утро тихо отворится дверь,
Ты войдёшь. А голос шепчет: "Ей не верь."
Ты войдёшь и снова ляжешь на, кровать,
И я ту же казнь повторю опять.



 


 

  - - -

 

Лукреция-Ландскнехт ее называл я порою.
Бидон вместо бёдер скрывала ль она под полою
иль мазала плечико розовым маслом, бока
но только казалась здорова она и крепка.
До ног с головы отшлифована сталью, как Зигфрид,
Она наводила порою на странные мысли:
— Студентка ли это?
— Солдатским не двинется ль маршем с носка?
Упруго пружины подняли головку соска.

И мерно кивая, с надменной и гордой улыбкой
она занималась какой-то заморскою читкой.
Склоняясь над книгой
с презреньем, как рыцарь над стиркой,
она по-немецки шептала слова:
— О Зигфрид, ты слышишь —
Брунгильда жива!





 

                       ЦЕХ


Забор покосился.
Прорвался родник.
Утопленник всплыл нераздетый.
Туристов ведет на погост проводник.
И мерно бряцают кассеты.

В прозрачном салоне поэты не спят.
А там
За горою за дальней
Песочные земли над миром сипят,
Тряся канареечной пальмой.

Там щурит ресницы оранжевый кот.
Преступник берется за дело.
Готовит художник к началу работ.
Натурщицы вялое тело.

И мелки шаги оркестранта в углу.
Меня, пассажира простого,
Он встретит, сквозь зубы продевши иглу,
Улыбкой мастерового.

А время прибавит фитиль звездочета
И все начинает сначала —
Кладутся на клавиши рыжие ноты.
Белеет в углу одеяло.

На плечи - с фанерами наперевес -
Задернута желтая штора.
И скрипки горит поперечный надрез
Фигурою гипнотизера.

И тихую зыбку поправив в ведре
Брусничными комарами,
Усатые листья на толстом ковре
Всю ночь набухают шарами.

И дела нам нет до оставленных стен
и ветра оборванных ниток.
Солдат поумнее
Сдаётся в плен.
И больше не пишет открыток.
 

                                                            Август.




 

 
                     ЛЕГЕНДА
 
Багровый цветок кирпичника
Сегодня приснился мне.
Окна восковое личико
Со мною наедине.

Пока за оградой стелется
Тугая, как нить луна
И песню свою погорельцы
Раскладывают у окна.

Безумная, неомытая
Тоска моего греха -
Я встретила инвалида
Под дикий крик петуха.

Не зря по ночам я плакала.
Из рощи не выходя,
Сам Бог протянул мне яблоко
Тёплое от дождя.

Белёсые звёзды акации
Пылали над землёй.
Когда он ушёл на станцию -
Меня отвели домой.

И злобно соседи лютые
Подсматривали из-за угла -
Как я накормлю малютку -
Ведь грудь моя /так/ мала.
 

                                                 Апрель




 

 
                   ШВЕДСКИЙ ТУПИК

 

Парад не виден в Шведском тупике.
А то что видно - всё необычайно.
То человек повешен на крюке,
Овеянный какой-то смелой тайной.

То забивая бесконечный гол
В ворота, что стоят на перекрёстке,
По вечерам играют здесь в футбол
Какие-то огромные подростки.

Зимой же залит маленький каток.
И каждый может наблюдать бесплатно
Как тусклый лёд
Виденья женских ног
Ломает непристойно,
Многократно.

Снежинки же здесь больше раза в два
Людей обычных,
И больших и малых,
И кажется, что ваша голова
Так тяжела среди домов усталых,

Что хочется взглянуть в последний раз
На небо в нише белое, немое.
Как хорошо, что уж не режет глаз
Ненужное вам небо голубое.



 

 


 

                       АСТРЫ
 
Калитку тяжестью откроют облака
И бог войдёт с болтушкой молока.
Ты не потянешься, но ляжешь наповал
Убитый тем, в чью душу наплевал.
И ты увидишь в чёрном полусне
Летя вразброд на вещем скакуне
В твоей спиною созданной ночи
Мечта богов воплощена в печи.
Трубой замаскированный пилястр,
В нём прокажённые лежат в коробках АСТР
И зимний дом замёрз, и летний сад,
И жизни продолжается распад.
Сыграй мне девушка такое,
Чтоб ухватило за пилястр.
Чтоб прокажённой красотою
Душа была коробкой АСТР,
Чтоб око выпало наружу
Расплатой тела на полях,
Душа моя, сыграй-ка мужу
На фортепьянных векселях.
Что для одних победа ритма,
В ином победа БУГИ-ВУГИ,
Но то же чувство, словно бритва,
Перерезает НОГИ-РУКИ.
Писк жаворонка в небе, мыши,
В нас вырезается ограда
И мы идём почти по крыше
В объятьях жестяного сада.
И как в театре нет предела
Явленью ГРОМА или ГРИМА,
Так в наших спинах
Солнца тело,
Похолодевшее,
Незримо.
В глазах по ЧУДУ, по МАНЬЯКУ.
Какой-то дьявол в нас сидит.
И каждый ракурс вплоть до РАКУ
НА-РАСТЛЕВАЕТ-КУСТ-РАКИТ.
И в этот миг виденьем сада
Намного мир и вещ и зрим.
И мы в тиши полураспада
На стульях маленьких сидим.




 

           БЕЛОСНЕЖНЫЙ САД

А летят по небу гуси да кричат:
в красном небе гуси дикия кричат.
Сами розовые-красные до пят.
А одна не гусыня -
белоснежный сад.

А внизу сшибая гоп на галоп
бьётся Игорева рать прямо в лоб.
Сами розовые-красные до пят,
бьются Игоревы войски да кричат:
"У татраков оторвать да поймать.
Тртацких девок целоком полонять.
Тртачки розовые-красные до пят.
A тртацкая царица –
белоснежный сад."

Дорогой ты мой Ивашка-дурачок,
я ещё с ума не спятил, но молчок.*
Я сижу порой на выставке один.
С древнерусския пишу стихи картин.
А в окошко от Москвы до Костромы
Всё меняется, меняемся и мы.
Всё краснеет, кровавеет всё подряд.
Но в душе ещё белеет
белоснежный сад.



*
После этой строки в машинописи следуют строки:
  Я пишу тебе сдалёка дорогой.
И скажу тебе, что мир теперь другой.


 

 

 

                   ЭЛЕГИЯ
 
Я сам киргиз.
Я сам могу
Ступать туда, куда кочуют,
Охотиться лишь не могу,
Повадку волчую не чуя.

С тех пор, как твой болезнь плохой
И мне намедни нос прокушал –
Охотний рог уж я не слушал -
И в стремя не вступал ногой.
 

                                                            Январь.





 
 
  - - -

 

Кто там с лицом побелевшим немного, стаканом,
Всей грудию копий к столу наклонясь полупьяно,
На розовой губке подушкою пены слова:
"Смотрите как пью я, как много, но всётки жива.

"Сама как бочонок, ещё не остывшая брага,
В глазах молодецкая удаль светится, отвага,
На каждой щеке расплывается розовый мак,
И глядя на это гуляет и пляшет кабак.

Последний пропойца пригнутый к столу как креветка
Её называет спокойно и радостно "Детка".
Её же - одетый на голую ножку чулок
Тугою трубою в пространство ведёт, в потолок.

Так пьют астронавты что космос души одолели,
Немые кривые от браги ещё окривели,
Вперёд направляя зрачков своих звёздные корабли
А "детка" тугою планетой им блещет вдали.
 

                                                                    Январь 1958 г.




 

 
       ЛЮБОВНИЦА ПАЛАЧА
 
Он работает где-то в Москве,
Он работает где-то в столице.
Он работает в МВД.
Он похож на хрупкую птицу.

Меня мама спрашивает часто.
Ничего не скажу о нем.
Он похож на воспитателя в яслях.
Он работает палачом.

О, какая страшная читка
Срамных знаний в его очах.
О, какая сладкая пытка
Быть любовницей палача.

Вот вокруг меня застыли фигуры.
На одной из московских дач
Словно воздух на венском стуле
Задремал-загрустил палач.

Быстрый ветер развеял тучи.
Огневых золотых партэр,
он сидит. Он как бог. Только лучше.
Он воздушен как солитэр.

Я тела его не ощущаю.
Поцелуй как солёный грибок.
Одному ему разрешаю.
Только он завладеть мной мог.

Я лежу в постели крича.
Он секет. Я раздета до нитки.
О, какая сладкая пытка
быть любовницей палача.

Я лежу в постели одна.
Ветер студит мои колеса.
Тяжек запах ни мужа ни песа.
Я одна в темноте. Одна.



 

 
  - - -

 

В столе ключи уснули
не вытянуть назад
и в силах тонкой пули
селения лежат.
Профессора снедает
графическая страсть
и он сопределяет
свою над богом власть.
Профессор, кроме сота
имея руконог –
я вынужден работать
твой теневой урок.
И в дрожи экспедиций
пружиною с меня
моя в шкале зарница
играющего дня.

 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2005

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 1 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга