* * * Не знаю, как мне это все назвать... Я солнца луч хочу поцеловать И дождь и радугу, И муравьиную тропинку, И в утреннем лесу Блеснувшую росой на солнце паутинку. Березы сока сладкую слезу, Бегущую из чистой светлой раны, Хочу поцеловать. Ведь это не весна, не небо, не поляны, И даже не земля — Во всем я вижу Мать! Две сосенки, поля, Посаженный картофель - Неповторимый в мире уголок. Мне радостно. Я счастлив, Хорошо Быть частью этого живого мира. Не славы я хочу, не быть кумиром, А так пройти, Как этот день пропал. На сук ольхи повесить свою лиру, Сесть у воды и слушать лепет волн, Покою подбирать в душе созвучья, Поскрипыванье тихое уключин, Качанье камыша, вечерний звон. Любя весь мир и чуточку скорбя, Быть мудрой, ласковой душой народа. Склоненного на грядках огорода. Быть продолжением, голосом тебя. Быть выражением твоим, моя природа. Устав в пути, заночевать в березах. Сияньем звезд твоих лицо умыть. Сложить к твоим ногам суму и посох, Достать твой хлеб и тихо отломить. Подорожник Он словно создан из зеленой стали Выносливость его мне не понять. Не раздавить его ни нам, ни стаду, Пылящему дорогами в полях. Он на границе праха и цветения О, жертвенность листа, затоптанного в пыль; Стремленье с краю быть — не просто отрешенье, Он мог бы в поле победить ковыль, Бой выиграть за самоутвержденье С любой травой. Но он стоит, увы Подняв свои решительные пики, Он сторожит от смерти край травы, Причисленный травой к святому лику. Но может быть, бежит он от травы, И людям в дар себя готовит? Когда порежетесь случайно вы — Он тут же как тут - он кровь вам остановит. Он любит слушать баб у сельского колодца. Проселкам по полям, тропинкой к дому рвется. И окружает каждый сельский кров. Не знаю, как бы он без человека жил! Он там растет, где наша жизнь проходит. Вот и на кладбище он иногда заходит, Чтоб постоять у стареньких могил. Над головой ночное небо синее Над головой ночное небо синее, Внизу бледнеет гаснущий закат Но в дне прошедшем было столько силы, Что кажется, Вот-вот вернется он назад. Воспоминания Кукушка над лесом, притихшие ели. Как немного нам надо... Чтоб вечером все мы сидели Вот так на веранде. Поет самовар, и в розетках варенье, И папа в вишневом халате. На плечи у мамы накинута шаль, И бабушка вяжет. А дедушка что-то смешное сейчас нам расскажет. На клумбе раскрылись ночные цветы. Вечер тих и прекрасен. В качалке сидит старичок — Наш сосед из сиреневой дачи... Ах милые дачники, все вы приехали, чтоб так скоро уехать, Осталась лишь память... На скатерти фантики И скорлупа от орехов... Ах, мама, мне хочется плакать. Ветер Ветер смял и выгладил воду, Ветер выстругал дорогу, Облака разогнал далеко, Дал полдневному солнцу свободу. Стали красными красные маки Но остались стебли цвета хаки. Где-то в шепоте полуистин Притихшие люди сидели. Он врывался в окна и двери... Ветер, ветер, он был неистов. Он срывал с людей кепки и шляпы, Он катил шляпы в грязную лужу... Ветер, ветер, мальчишка гадкий, Выворачивал все наружу — Из зонтов делал черные маки. В перчатках белых дождь - Ведь это снег... В зеленом маскхалате лес - Весна... О как необозрим, причудлив свет Над хрупкой, тонкой лопастью весла! И взмах, и новый взмах от тех плотин, В которых рвется сердце из груди! И снова поиск слов на пол- пути, Чтоб эту грань покоя перейти... И даже ночь, да будет для меня Всегда вот так, всегда на грани дня.
Аве, Мария - Мария! - Аве, Мария! - пели детские голоса. - Аве, Мария! - взмывал орган по своды. Близорукий Шуберт в умилении щурил глаза, Дрожащие пальцы брали у неба аккорды... А в гестапо коммунисту глаза выжигали, На лбу, на груди вырезали звезды, Евреев, как мусор, в Майданеке сжигали, И Рувим, на минуту оставшись в живых, Говорил: "Лучше рано, чем поздно..." Орудийный гул заглушал орган под землей, Но что-то звенело золотом в небесах, Покрывая, глуша бомбовозов неистовый вой: - Аве, Мария - пели детские голоса. Опаздывать - во всем опаздывать Опаздывать - во всем опаздывать И опозданий не оправдывать. Забывчивость - выйти из дома, Оставив в столе сигареты, И стрелять у прохожих. Забывчивость - оставить на вешалке шляпу И надеть чужую мокрую кепку. Забывчивость - снять телефонную трубку, Набрать номер, И не помнить, кому и зачем звонишь. Забывчивость - весной, торопясь на работу, Остановиться в скверике И, щурясь, смотреть на деревья. Забывчивость - жить в двадцатом веке И любить звук клавесина и чембала. Забывчивость - быть занятым самим собой, Как яблоня - яблоками. Забывчивость - выходить из дома, Ключ в дверях, И идти, подняв воротник по трамвайным путям По мокрому пригороду, К кольцу, как к концу. Круг замкнулся. Зонтик - хоровод летучих мышей Зонтик - хоровод летучих мышей Над моей головой. Когда в декабре у тебя нет любимой И крыши над головой, А если только зонтик, - Это уже полбеды. На колени нас на колени! На колени нас на колени! И глаза, как костры, горят. И стреляют в толпу поленья, Бородинской битвой палят. Наши души, как печи растоплены, А глаза, как дворцы распахнуты Вечен я, как земля, растоптанный. Вечен ты как хлеб залапанный. У неба все цвета Есть серый, синий Есть красный, черный, белый и зеленый. Я не дальтоник - просто я художник: Еще не зная слов, я полюбил цвета. Поверьте мне - лишь то прекрасно, Что властно над душой. А что не властно - то это "липа", пыль и "одуванчик" Оставим нюхать это мы другим. Ходить по улицам, Разглядывать фризы И видеть только низ их. О, недогадливость, наивность архитекторов, Отдавших украшенья голубям! На улицах я вижу подворотни. Где рядом с тумбами жилых подвалов окна, Где в полдень тихо, сумрачно и дико - Где едоки картофель свой жуют. Пора бы мне давно сменить пластинку Или пойти в вечерний шумный город. И кафе мне в чашечке остыло, И сигарет осталось только две. Быть человеком, Просто человеком. Потея, вкладывать во все по капле душу, Задуматься и сердцем мир подслушать, Не отрывая руку от лица. Красота лесов Красота лесов И убранство полей, И твои босые ноги в пыли, И что-то невыразимое, как музыка в лесу. И солнце в спицах велосипедиста И капельки пота на лбу, И молчанье цветов в овраге, В изумрудной тени у ручья, И что-то невыразимое, как музыка в лесу. И прохлада летних ночей, И парное молоко на губах, И бревенчатые стены избушки в этюдах И стол и пол в цветах, И что-то невыразимое, как музыка в лесу. Я поднимаюсь на четвертый этаж, В окне слышен звон трамвая, Снимаю трубку, набираю номер, И твой голос, Как что-то невыразимое, как музыка в лесу. В солнечный день Холодные коленки любимой, Собака, грызущая ошейник, На солнечной стороне улицы... Быть пригородным мчащимся к морю, Встречать удивление в окнах встречного, Проноситься над солнцем Мимо дюн и мокрых перронов. Задевая щекой листву Огромных деревьев. Забыть в поезде Непромокаемый плащ, По песку выйти к морю, Чтоб узнать тишину земли В шуме набегающих волн. Снежность Человек любил леса. Тихо падал снег. Человек рубил леса. Сосны падали в снег. Быстро строились города. Тихо падал снег. И сгорели дотла, Покрывал их снег. Замерзали вдали от земли, И на лицах снег. - Что ж, сходитесь, - сказал секундант. Кто-то падал в снег. И погасла над миром звезда. Тихо падает снег. За годами идут года, Но не тает свет. Глухой В уютном дворике, где голоса детей Смешались с музыкой, со скрипом экипажей, Открылись окна тихих этажей: Бродячую шарманку слушал каждый, Кто улыбался, что вздыхал глубоко, А подмастерье музыкантов думал важно: — Мою музыку слушая всплакнет, Быть может, кто-то. Текла шарманка музыкой сермяжной. Но к дому шел глухой, не разбирал дороги. Дождя не слышал - только в лужах пузырьки. Был вновь сюртук забрызган, Вновь промокли ноги, А мысли, как поток стремительной реки! Вбежал. Дверь хлопнула. В раскрытое окно втекла шарманка, Заунывная, тугая. К роялю он прошел по листопаду нет. Пусть деньги кончились, но все равно Счета от лавочников жизни не меняют! Не улыбнется - нет! Лишь ярче бледность щек. И счастлив он! И можно ли иначе?! Играй же, Людвиг! Ну еще! Еще! Шарманщик замолчит на улице. Заплачет... Наши Офелии не сплетали венков! Наши Офелии не сплетали венков! Они над станками качались от бессонницы и голода. И не прятали плеч в горностай королевских мехов, На них ватники, блокадным подбитые холодом. Наши любимые не нас по ночам встречали. - Девичьи руки спешили гасить зажигалки на крышах. Ложились в постель к ним не мы - забирались от холода мыши... Наши любимые старались, ожидая нас, умирали. Офелию бы туда, чтоб в косах давила вшей! Чтоб мать оплакать не находила слёз. Чтоб в море уносила куклы своих малышей, чтоб лежала в поносе кровавом - не в венке из роз! Меняя очертания овала Меняя очертания овала, Чуть покосился на стене портрет. В моём лице все признаки обвала, - В потухнувшем вулкане жизни нет... В предверьи сумасшествия стою. Оно как пасть! Оно меня глотает. Я отбиваюсь, но оно толкает В ту бездну, что у смерти на краю... Мигание огней. Дождь бурей пахнет. Приставлен к горлу чей-то ржавый нож. Отчалив, плещется заброшенная барка. Бьёт колокол. И наступает ночь... Твой сон Я вдруг вошел в твой сон - Ты за столом сидела, Блестящий чайник отражал окно, В окне капель весенняя звенела, Забыв, что я любил тебя давно. И вновь я стал беспечным, вдохновенным - Ведь ты была, как восемь лет назад. Как будто нашей жизни перемены Не отвратили этот мой возврат. В ту комнату, где старые обои, Где юность наша, словно ранние цветы... Где ты стоишь с кулечком гоноболя, Еще полна любви и красоты. Твое видение вновь слило наши души И невозможное случилось в час росы. И на подушке я под ухом слушал, Как долго бились на твоей руке часы.. И пусть магическою силой совьей Твой сон стал вызовом моей судьбе... Но я исчез! И через город сонный Вернулся к спящему без снов. К себе. * * * Мир был молод и подстрижен под нулевку, Пальцы пахнуть начали махоркой. Дерево и сталь звались винтовкой, Чья-то жизнь и смерть звались винтовкой. Розовый, веснушчатый, высокий, Мир был молод и подстрижен под нулевку. Перебежка, склеп и вновь могила, Мраморной Христос с подбитым глазом... Пуля уходила, приходила, Пуля приходила, находила... Кто-то замер, кто-то стонет рядом. Мраморный Христос с подбитым глазом... Перебежка, склеп и вновь могила. Кладбище, где крест раскинул руки... Пуля первая легла в противогазе, А вторая залегла в желудке. Он не ел уже вторые сутки, Он не жил уже вторые сутки... Пуля пятая легла под глазом. Он лежал, как крест - раскинув руки. Будь спокоен и мужественен Когда память останется в старом доме, Когда небо режут реактивные самолеты, Когда у ног в скверике пустом горячий песок. - Будь спокоен и мужественен. Будь спокоен и мужественен на мосту, Когда на будущее ни гроша надежды, Когда за прошлое - ломаный грош, И в кармане не револьвер, а пачка сигарет, - Закури, - и плюнь в воду. |