АЛИК ГИНЕВСКИЙ

  
 

 

 

 

Константин КУЗЬМИНСКИЙ


 

Из поэмы "ГОВОРОВО",

посвященной Алику Гиневскому
 

ПОСЛЕДНИЙ ВОЛК
 

Он ел кошатину и лягушатину,

и предпочтенье отдавал бобрам,

но быв ударен по хребту багром,

жевал теперь почти одни лишайники.
 

Не волк, а так, задумчивый алкаш.

Он выл ночами около погоста.

Скучал, и всяких шорохов пугался,

и мертвечину по лесу искал.
 

А в Заручье замучены ручьи -

торговый центр, и торфоразработки.

И участковый, будучи разбойник,

с двустволкой рыскал, аки тать в нощи -
 

заряженной не дробом, а пером.

Он опера в помощники надыбал,

оставил пост, и сам пошел на дело -

на вепря с долотом и топором.
 

Из лесу вышел на дорогу волк.

Двустволка рявкнула, и тихо лег лохматый.

Узнав, что на волков теперь лимиты,

охотник его в чащу уволок.
 

Конец 1973.
Остатняя поэма - глав в 5 -
куда-то утеряна.

 


см. :Константин К. Кузьминский. "Говорово"

 
Гиневский на Гауе, 1969?, фото ККК
 
"Собаку решили

Назвать Дарданелла,

Хоть я не хотел,

И она не хотела.
 

Даю Дарданелле

Понюхать я Васю,

Внушаю на ухо,

Что Вася - опасен.
 

Понюханный Вася

Ползет под кровать,

А мы с Дарданеллой

Уходим искать."
 

/А.Гиневский, конец 60-х/

 

        ПОЭТ АЛИК ГИНЕВСКИЙ

 

        Всем хорошим во мне я обязан евреям. И не то чтобы гениальным /не Бродскому/, а просто - добрым и человечным. Я и сам, наверно, еврей. Как-то взялся я считать друзей-евреев. На пятом десятке сбился. Еврея в России от русского - ни почем не отличишь, русского же - можно. Все евреи, которых я знаю /вычетом гниды Генделева/ - приличные люди. Среди русских же я встречал много неприличных.
        Приехал в Америку. Евреи, как евреи. Ларри Гарлик, к примеру /Чесноков, по русски/. Магазин имеет одежды, друзей одевает - Стива Эшли, меня. С бабами ему вечно не везет, сидит у моего друга, миллионера Мозли /не который глава английских фашистов, а техасский, попроще, на ежика и дикобраза одновременно похож/, страдает. Еврей должен страдать. И не потому что - еврей, но не всем же - носорогами быть, как Максимов!
        А носорогов сибирских - здесь пруд пруди! Голосят, журналы издают, комитеты по спасению Родины /от евреев/ составляют, рубашки с трехглавыми орлами продают /евреям же - деньги не пахнут!/, и при этом с лозунгами: "Тогда была свободна Русь, / И три копейки стоил гусь!" В стихах аж, почему и помещаю в данную антологию. Правда, мой друг, профессор-экономист Аркадий Кохан, потомственный меньшевик /лагеря прошел, советские, в варшавском восстании участвовал, за оппортунизм его нынешний премьер - или уже не? - Менахем Бегин грозился еще сразу после войны повесить!/, сейчас профессор экономики, говорит, что гусь в России никогда 3 копейки не стоил /разве, может, что при Грозном/. Но чернорубашечников с золотым орлом это не волнует. Их волнуют - евреи. Прочел восхитительную книжку какого-то князя, в Белграде, в 36-м году изданную, комитетом русских фашистов в защиту отечественных же немцев, в которой князь горько сетует, что русским войскам в Париже, в первую мировую, самое обидное было - что евреи на свободе - и за пейсы не дерни, и свиное ухо не покажи - ей-ей, князя цитирую! А книжку у меня, вроде, мой друг Илья Левин замылил, дома нету. Но и без книжки все ясно: евреи виноваты!
      
  Мой друг и учитель, искусствовед и философ Женя Чугунов, совал мне упорно протоколы мудрецов еще в 1970-м, и всяко предостерегал против евреев. Я не поостерегся. Я поостерегся встречаться с Женей. И правильно. Но по приезде сюда... Кузина моей бывой четвертой жены, не успев свалить по еврейской визе /и на их же содержании/, завела ту же песню, уже из Нью-Йорка.
        Но как-то не могу я побороть мою любовь к евреям. Особенно к друзьям. А у меня их - много. И Алик Гиневский - один из.
        Привела ко мне этого поэта Райка Красавина, динамистка и нимфоманка, впоследствии помершая от аборта. Писала она несколько странную прозу, диалогами, но дамской поэзией я обещал не заниматься, разве - в "Зачем я это сделала?" /см./ Алик писал попросту ужасно. Про "героев Джека Лондона" - были такие строчки:
 

Под мехом на груди живительны,

Боги костра стучат,

Как в сердце спичены

О стенки коробка.

 

Я ему так и сказал. Алик не обиделся, наезжая в Ленинград /работал он наладчиком станков-автоматов и потому вечно был в разъездах/, перестал показывать свои стихи, но упорно слушал мои и чужие, года с 62-го. Еще в компании нашей были Миша и Женя Трахтенберг или, вру, Трахтманы, супруги, которые упорно писали прозу. За прозу их, кафкиастенькую, я сказать ничего не могу, мрачное чего-то, как и сами супруги. Алик же, напротив, был всегда оптимистичен, любил друзей и детей.
        Потому и стал он, наконец, детским писателем. Стихи его, приводимые в эпиграфе, воспроизвожу по памяти, напечатаны они не были, да и не все строфы были одинаково хороши. Я запомнил лучшие. Не знаю, по-моему, у Гиневского никогда не было еврейского комплекса. Жил он, как русский, пил же - не как русский, потому никогда не соглашался - за чужой счет. Не на что было - не пил. Что выгодно отличало его от всей питерской богемы, впрочем, "богемой" он и не был. Работал, как вол, содержал семью, родителей, сам же жил крайне скромно.
        Но у него были нескромные друзья. Тысячи раз он выручал меня, и никогда мне не удавалось отдать ему деньги взад. Застряв, в погоне за Мадонной, без копейки в Виннице, слал ему в Ригу телеграммы. Алик продал билет и не поехал в Ленинград, я же эти деньги - пропил. Он всегда понимал, кому худо.

Кузьминский на Гауе. 1969?

Фото А.Гиневского


        Так было и с Соснорой. В 67-м году матушка моя, решив, что я созрел "для вхождения в литературу", попросила Алика представить меня Сосноре. Поехал, первый раз после армии, встретиться с армейским другом. Ради другого. Сам, ради себя, он бы к Сосноре на поклон не пошел. Уже позднее я узнал, что это связист Алик опекал рядового Соснору: доставал выпить, прятал, чтоб проспался, в вагончике и нежно любил, как поэта. Но об этом он молчал. Соснора же, и подавно, по мрачности и эгоистичности характера своего, Алика не помянет. Уже не помянул. Читаю его армейскую прозу, в "Летучем голландце" /изд. "Посев", 1979/, прозу гениальную, страшную - об Алике там нет.
        Должен сказать, что я к Гиневскому относился не лучше: я им тоже - пользовался. Должен сказать, что система всепрощения распространяется только на гениев - какими бы мерзавцами ни были Пушкин, Лермонтов или Бродский, им все списывается "за талант". Когда же у человека нет таланта, а есть просто любовь - им можно помыкать, пренебрегать и попросту издеваться. Надо быть таким нахалом, как Генделев, чтобы преодолеть это неприятие "малых". Вся система литературных кругов - далеко не гуманна, о чем я уже где-то писал.
        Но один раз - и мне стало стыдно. В запале спора с Куприяновым и Генделевым /из "архивных" соображений был включен магнитофон/ я обозвал Гиневского занудой и мудаком, которого я "на нюх не переношу" и противопоставил его, пусть подловастенькому, но ТАЛАНТЛИВОМУ Кривулину, которому я - все прощу. А потом, забыв об этой записи, вместе с остальными дал ее прослушать Алику Гиневскому /бывая в Ленинграде не часто, он не мог посещать всех чтений, а страстно хотел/. И Алик услышал. Он просто вернул мне пленки и, ничего не сказав, простился.
        Но об этом нужно писать. Идиллическое "братство поэтов", к созданию легенды о котором причастен и я - попросту не существует. И более соответствуют ему - стихи Блока /"Здесь жили поэты, и каждый встречал / Другого - надменной улыбкой"/ или Кедрина /"У поэтов есть такой обычай - / В круг сойдясь, оплевывать друг друга..."/. Если и была связь - теснейшая, братская - в эти годы, то, как следствие того лишь, что читать - было попросту некому! А кто ж оценит /если оценит!/, если не поэт! Вот и читали друг другу. А выпить с кем? Опять же, пили и с Глебом, и с Соснорой, и в результате - Соснора пил, с кем ни попадя, и Глеб тоже, о чем -смотри о Сосноре и у Кулакова.
        Алик, можно сказать, не пил. Чуждо ему было шустрение на выпивку, звонки знакомым девочкам и малознакомым мальчикам, чтоб раздобыть. О "богеме" дивно писал Эдик Лимонов в 1-м томе /увы, как и я, идеализируя ее/. Я пил с Аликом в Риге, когда приехал на недельку погостить к нему /причем истратил за 3 дня все их до конца месяца содержание, стряпая сказочные им обеды и покупая выпить, себе уже - деньги у них с другом Леней лежали в

 поллитровой банке, откуда мне и было велено брать/. Эта поездка, со стихами под все сорта кофе у Адольфа /он, как интеллектуал - жена занималась Зощенко - смешивал "Кению", "Арабику" и "Танзанию", которые ему присылали из Москвы/, всю ночь чтение стихов, по просьбе Алика и для аудитории в 3 человека, а потом поездка на надувной лодке по Гауе, откуда и взят прилагаемый снимок. Странный фрукт "цитроны" на базаре, похожий на маленькие кислые лимоно-яблочки, которые я клал, вместе с травами в разное вкусное варево, и вставшие на дыбы могильные плиты на лютеранском кладбище, где похоронены все герцоги и князья Курляндские /в склепах постоянно срали, склепы порушили, а плиты вмонтировали в оставшуюся стену на попа/, это было дивно.
        И другая поездка, в деревню Говорово, куда Алик пригласил меня, как Дельвиг, пописать и подышать - а я подыхал от пьяни на Льва Толстого, в комнатке, которую снимал с моей любовницей Малюткой /ныне Генделевой/, и куда друг мой и бывый поэт, геолог Володя Березовский притащил ручного дикобраза, а я Наташу Кучинскую, и были устроены съемки /откуда и взят далее прилагаемый кадр с Натальей/ - какие кадры! - на груди у голой Малютки дикобразик ел гранатовые зерна - но было мало свету, да и пленка сейчас уже куда-то пропала, и кадры, остался один. И все это тоже имеет отношение к поэзии, потому что грузила меня Наташка, пьяного, с народным котом Пиплом, в автобус на Сенной, откуда меня выкинули,

КУЗЬМИНСКИЙ И КУЧИНСКАЯ. Фото В.Березовского.

Декабрь 1973.

 потому что я заступился за собаку, которую не пускали, и я махал олимпийским чемпионством Кучинской, почему и не забрали в милицию. А на второй день уже, повинившись перед женой за пропитые деньги, и взяв опять на билет, ехал я и шел, пешками по заснеженной дороге, с фугасом бормотухи и народным котом Пиплом в котомке на груди, километров 5, спотыкаясь, скользя и падая, в заброшенную деревеньку, где ждал меня Алик. По утрам он, зараза, гремел поленьями, а я, не привыкший вставать так рано, материл его, как и за неаппетитную манеру есть. Ели мы щи из натуральной хряпы, да консервы, что привезли с собой. Об этом есть у меня поэма "Говорово", посвященная Алику, которую поэму, как и многое мое, похитили злобные евреи из МИДа Исраэля, о чем я уже писал, и еще буду.
        Алик сам там, вроде, ничего не написал, он просто дышал снегом, как и кот Пипл, впервые вывезенный за город - встал на все четыре в снегу и с ужасом поднимал все лапы по очереди - страшно, что-то белое! Алик же, попав в добрые руки Драгунского, стал писать милые и прекрасные детские вещицы, не в стихах уже, а в прозе и даже издавать их. Перед этим он вызвал мой дикий восторг своей статьей /или эссе?/ "Соловьи, соловьи..." /вообще-то, "Соловьи на Гауе"/, напечатанной в газете "Советская Россия". Как он писал о русских соловьях!

        И не стал Алик от этого "славянофилом", как я никогда не стану "антисемитом", хотя считаю, что "Карфаген должен быть разрушен".
        А Алик - пусть пишет для детей. Это хорошо.

 

 

 

СКАЗОЧКА ПРО АЛИКА ГИНЕВСКОГО
 

        А еще Алик однажды чуть не утонул в постном масле. Работал он на какой-то фабрике, чинил механику и, как всегда, в неурочные часы: нельзя ж завод останавливать! Так вот, ночью, уронил он свой паспорт в гигантский чан /презервуар или резерватив, как называл их Миша Пчелинцев/ с постным маслом и полез его доставать. Соскользнул, и туда. А масло-то не держит! Плотность у него не та, не что в Мертвом море или в заливе Кара-Бугаз-Гол, на которых лежать можно! И чуть не погиб Алик. Кричи, не кричи - на заводе-то никого нет. Вылез, однако. И паспорт достал. На нем потом можно было яичницу жарить.
        А я, со своей секретуткой Натальей Лесниченко-Гум-Волохонской, написал о нем сказочку. Мы тогда с ней много сказочек писали. Они в 4-м томе будут. А эта -
"Один мышь упал в постное масло. Но он читал Льва Толстого и начал дрыгать лапками. Так и утонул."
 

        Алик же, к счастью, не, А что паспорт чуть не утопил - так в России это документ первейший. У меня вот, в военном билете, где значилось - ВУС N" /это военно-учетная специальность какая-то/, я написал:
        ВУС №1 - не дует.
        ВУС №2 - тоже не дует.
        Во все прочие усы - тем более не дует.
        И еще, за неимением бумаги, или по пьяни, записал любимую строчку Ширали:
        "Мадам, шепчу, раздвинь колени!"
        С таким билетом мне сдаваться и уезжать никак не возможно было. Ну, я его потерял. Меня там сначала в парашютный десант зачислили, а потом, как психа - в библиотекари. А когда мне селезенку какие-то добрые люди выбили - я потребовал комиссии. Пришел вместе с одноглазыми и безногими /а вдруг у них другая нога вырастет?/ на перекомиссовку - друга вызывают: "Разденьтесь и разуйтесь, пройдите в кабинет!" А он говорит: "Раздеться и разуться я, говорит, могу, только если я ноги отстегну - как в кабинет пройду?" Ей-ей, не вру. А мне говорят: вы ж и так "ограниченно годны", так чего вам еще? Не, говорю, я вовсе не годен! Ну, поставили штамп. А билет - хочешь, не хочешь, уезжая в Израиль - сдавай. Говорю: потерял. "А вы знаете, говорит военком, КТО вашим билетом может воспользоваться?!" Не, говорю, не знаю, потому - харя такая волосатая - на весь Питер одна! Отпустил, однако.
        А паспорт не потеряешь. Всю душу вынимут. У меня и так, штампов о браках, разводах и работах - уже в прописку ставить начали, поскольку прописка была одна. Надо, думаю, менять. Положил, по примеру Алика, только не в постное масло - не все ж в чаны с ним падают! - а в посоленную воду: "В море, говорю, тонул!" На всю ночь. Приношу паспортистке, а она: "Долго, говорит, вымачивал?" Не я один такой догадливый. Выдала, однако, новый. Штамп о третьем браке поставила /с четвертой я не был расписан, развестись все некогда было/, а вписать супругу -забыла. Ну я с этой порожней графой бегал и девиц шантажировал: "Отдайся, а то впишу!" Потом, все-таки, пришлось законную вписать, чтоб развод оформить. Супруга моя была в Усть-Каменогорске, на китайской границе, куда меня пригласила выступить по телевидению, а я деньги пропил и не поехал. Прислала телеграмму с согласием. Там передо мной мордобой какой-то слушался, а тут - "Почему разводитесь?" "По любви." "Нет подтверждения." Даю телеграмму: "Костик, поздравляю свободой. Жду, целую. Твоя Кузьминская." Судьи - под стол лезут. Развели. Но на 4-ой я жениться не успел, женился на пятой, она мне и денег на развод дала, но я пропил. И это все о паспортах. Сказочки.

 
назад
дальше
  

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2005

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 5-А 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга