Чернь тянет к черни
- в тлен -
и так прокажены калики
перехожих истин,
и Силен
не оттого ль с философией дружен,
что с истиною легче лечь в постель
чем с девственною нимфой
иль дриадой?!
А что колен растерянных ограды -
она ли не по силам нам, Силен,
когда навеселе.
Когда во времени
повис
- в петле -
и стих
- лай гончий - пронеслась охота -
какая, Господи, забота
о сволочи
полнощных целл!
И что обряд там совершался -
- над собой -
там чуть не теменем поклоны отбивали
и темени
коснувшись головой,
столикое -
именовали!
Мне ли забыть,
что смертен мысли
дом,
что там под кожею кость медленно желтеет -
черное солнце мертвой Иудеи
свидетельствует
- мертвым -
языком!
Данник небывшего,
я не просил
числа!
С колен
двенадцати ветвлений
не эллинский быстроразящий гений -
безмолвный ангел
по горящей тени сошел во тьмы,
приопустив
крыла.
Вот ветер дующий
из человечьих
стен!
Ночь
перепончатая
маски взмахов лепит
и твой младенческий подслушивает лепет
Какая тьма! Налей вина, Силен!
1980
* * *
Взгляд камня, отразивший бой часов
недвижимый, в молчаньи
без предела
он вдруг услышал каменные стрелы,
как ШЛИ ОНИ, и
холод шел на тело
и ветер бился в двери, рвал засов.
Ночь проходила не сбавляя шага
не оборачиваясь шла листом календаря
Сворачивались кольца ноября Глазами камня он глядел на Нага.
- не так ли под забралом вашим
лица - пустынных мук что дюн
но рок герольда до поры не слышен
веретеном не замершему дню
закованному в негу юных брашен
мукою той усыпать солью раны
чтоб розы снега по барханам вышил
взор мастерицы птицы Гамаюн...
1980
ПОЭТ И БЕС
(Драма в Духе, о прологе,
эпилоге и Междунимии )
Пролог:
В каждом живет бес
Рыжий как мех лис
В музыке всех
месс
В сумраке всех лиц
Бес:
О чем, Маэстро?... может, о любви -
ундиночке,
треблиночке, Лилит,
о зле всеобщем - о всеобщем благе?
о том
как время разъясняет флаги,
как Саваоф родил Обэриута,
о
литерных стигматах лилипута
безвестного среди больших людей,
блуждающего в зарослях идей...
И - квантум сатис, веско,
баюном!
А может быть, о чем-нибудь больном?
о красочных
мечтах ума лишенных,
загадочных крестах, невинных женах,
о
том как эпилептик видел бога
и как уводит в никуда дорога -
о
чем, Маэстро, посреди недели
ты хочешь возбудить сомненье в
теле?
Поэт:
Слова без слов
слова без бытия
в который раз слова
слова без плоти
под пыткой снов
забытое тая
об стену -
голова
скрививши ротик.
От меднолобых дней
не находя щита
лишь красоте святой
доверясь верить
колпак надень
разыгрывай шута
и бейся
головой
о каменные двери!
Бес:
Маэстро, Вы - гордец. Ваш пафос режет слух.
"На
жертвенник времен восходит гений!.."
Умеренность во всем
воспитывает дух!
увереннее все внедряясь в темя...
Поэт:
Умеренность - во всем!
увереннее жить!
умеренно прожив
по счетчику платя.
В аптеке на Большом
намерившись кутить
купи презерватив
и
сунь в него себя!
Эпилог:
По белым плитам выгоревших дней
стекает безразличность мирозданья
вот вдоль судьбы
свершившейся твоей
проходишь с неприязнью узнаванья
По выжженной равнине вьется след
застыла твердь над
бездорожьем зимним
и в каждый день который мы покинем
заглянет сонный оборотень лет
Меняет жизнь обличия и взгляд
но так же - не прощая и гоня
его глаза безжизненно глядят
в затылок ускользающего дня
1974
* * *
Из земли, отторгнутой от королевства,
что ни день, ползут
дурные вести:
сны кошмарные, знаменья страшных бедствий,
ржа
в правительстве, в законе буквоедство.
Головы подъемлет гидра злобной черни,
призрак голода,
военная угроза,
и все чаще слышится в таверне:
- Помни, жид,
о Via Dolorosa!
Это значит, что вот-вот начнутся казни,
и омоются
заржавленные плахи.
Мастера заплечных дел готовят праздник.
Разутюживают красные рубахи.
1973
* * *
Разрешите им плакать
среди звезд забывшихся криком
и забившись во тьму
меж слезящихся бликов
дождя на вечернем асфальте
разрешите им плакать.
Серафимы луча,
в палисадниках лун и фаянса
шестикрылы печали
приютят ластоногие души
Понемногу свихнутся
и будут как боги смеяться
шизокрылые юноши
с булгаковской складкой у рта.
1971
ОПРЕДЕЛЕНИЕ МГНОВЕНИЯ
1.
Мгновение
- ветра порыв
который смешал
в миллионах зеркал
отраженья лица твоего.
(мгновенья - зеркальные клети
в которых ты замкнут навеки)
2.
- Хроникийской капелька крови
которую мир проливает
себя умерщвляя.
3. На
взгляд
т
у
а
р
е
г
а
- в канкане снежинок - фортиссимо снега -
шаманящей Жизни -
мгновения канувших жизней -
как капли дождей шелестевших столетьями Рима.
на театре печали - валет своего двойника -
Ка - слепок с молчанья убитого мима.
Мгновения в зеркале, взмахом ресниц - навсегда.
1973
-
Bid me farewell.
- 'Tis more thanyoudeserve.
Shakespeare, King Richard III
Связь
распалась. Прощай, этот миг.
Сонмы душ на пустынной планете
Долистают тех дней черновик.
Лист последний - слетающий - в вашем лорнете:
В сопряжении слов
как в движении лет
есть обычная праздность движенья
есть и крики волов
и скрипучее пенье телег
и извечный инстинкт возвращенья
Для чего переписывал набело тьму?
В междуречии смерти
теряется тема
на летящем листе
как в зрачке Полифема
летописец Никто
разливает сурьму.
1974
to Giuliana Suthoff
Hey, how come that once
All sounds collapse and smells
And
emptiness fills the glance
As time, time-icicle melts
May be it has never been
And never, never it comes
But why
not You look at me?..
O, Lord, hold on in Your arms!
But silence comes over thee
As time, time-icicle melts.
Until meet Him, Who exists
Just recall the spring ground smells.
What better might you comprehend...
Words will thy God forbid.
I kiss your mortal hand
For all the death you'll meet.
apr. 1, 80
На блеклый театральный плащ
запомнивший и снег и злое
солнце
как капли винные на глянцевое донце
на выцветший
хитон стекают капли. Осень.
Приди домой, пожалуйся, поплачь
а за тобой - все тот же
злобный скрип
под плач дождя мятеж поднявших сосен,
и
одиночества подробный манускрипт.
Так сетует октябрь смывая лак шпалер
и рвутся облака - по
ветру - в клочья
где тень твоя - как беглый раб с галер
спешит на казнь, с дороги сбившись к ночи.
1974
"Запад есть Запад,
Восток есть Восток..."
Киплинг
Восточный юмор - висельный оскал.
Но тину разогнав в пруду
рукою,
увидишь мир в тиши его зеркал.
И только блеск - над
быстрою рекою.
Ан в тихом омуте - хоть смейся, хоть грусти
и черт живет, и
церкви есть златыя.
Куда ж сокроешься, коль высечен в кости
весь взлет до Магадана от Батыя.
1975
В. Козламсону
Жесточе ночи козел
Очень жестка козла
зла как челюсть осла
та которой убил
одну или две толпы
прямо скажем, сгубил
тыщу
филистимлян
1982
НА ПЛЕМЯННИЧКОВ-ЗЛОДЕЕВ
Истинно, в ночь Рождества уходили чортовы детки
Ближнего
брат не любя выдал чуть свет головой
незачем, Публий,
плясать было на блюде тебе.
1981
ТИРТЕЙ
В ступице ли судьбы увиты ржой пустые
глазницы гнезд - по
низким мостовым
свивая спицы, обручи стальные
стучат еще - и
гулки мостовые!-
и с хриплым клекотом слетают вестовые
голубки лет - клюют зеницы им.
В аулы те, где льют тела иные
сомнамбулам умершим - а живым
шумерских рек десницы ледяные
коснутся век - под литии литые
свистят видения и рвутся пристяжные,
возница тень навис над
коренным.
В бойницах времени клубится ржавый дым
с чугунным пением
струя аорты злые
но птиц надлунных орды кочевые
ворвались в
зрения державный Рим,
и лунный мед на крылья льется золотые.
Плывут в полет воскрылия глазные
тьмы преступить влекущий
очи срез -
как пест создания не перст судьбы а выи
наклон -
зовут анапесты хромые
чьи махаон ночи штандартами отверз.
Когда взлетишь, скрепленья восковые
удержат тело меж
сквозных одежд
и стад светящихся скопления ночные
погонят к
пастбищам надлунным псы слепые,
тогда страшись безумия луны
и
не погружай в ее струенья вежд!
Из рая памяти изгнав моленья жест,
стыдливых женств разъяв уста нагие -
с них мед стигийский пьет Эндимион! -
во дни сизигий дикий лик Тригии
о тех, кто в лонах тьмы зажгли огни немые,
встает из волн - и смерть танцует сон
мелькают спицы, ночь, полулицо
в потеках звезд - они горят к сожженью -
подсвечивает кнутовища рук...
и видит - тот - кто завершил паденье -
где ветер с вод срывает отраженья
лоскут души трепещет на ветру!
Несметной тьмой разинутой окрест
осаждены пернатые селенья.
В отлив дыхания волна уносит зренье...
но плеск бывания и
эолийский блеск
осуждены - переступить мгновенье.
15.04.81
НОМ
Константину К. Кузьминскому
КО ДНЮ АНГЕЛА
Тебе, муз доблестный, каких с рожном
искать - и не сыскать!
- в скоромном нашем
Ебилоне, - медов и брашен!
На мусикийский ляд и лад, лети наш ном
хошь с ебилонских башен!
Итак. Во здравии, взойдя до сорока
с двумя впридачу, в
царственном диване
лелей и впредь достойные бока,
слепящими
тугими письменами
сучи-сыкай, ленивая рука!
Зачем-зачем, сиречь скажи на кой
в болотах допетровского
разлива
трагической кричит кукарекой
двуногая словесность -
у залива
где горло перехлестнуто рекой.
Смотри-смотри, едва не околев,
на Елисейские поля пал
забияка
В Лагуне о-ля-ля его однако
где был бы ныне сей,
когда не лев
Е.И.В. росской Музы, herr К.К.К.
Ебилон (N.Y.C.)
лета 1982
* * *
Не по нотам играет на дудочке век-шарлатан
- Но по Сеньке!
Отчего и достались фальшивые керенки нам,
для чего и
топтались по вшивой и Вотан и Хам,
из чего и пошили для Тришки медвежий кафтан,
- что нахальные трели к саженно распахнутым ртам
прилепляются легше, чем мякиш к окрашенной стенке!
...на
полушку ушанка полна сизоватым дымком
добродушнейших душ!..
Город Гаммельн прискорбно усох от тщеславной обиды:
мол, за
дудочкой века такие ушли пирамиды!..
- что уже не помогут ни нож, ни дележ, ни правеж.
1980
ВИГИЛИЯ IV
Стоит пожелать чего-то определенного - и ты обездолен: Ничто
обретает неограниченную власть. Отрицание рождается как
синоним потревоженного отсутствия.
Синяя ночная зыбь над темной и неразличительной символикой
чужих домов веет холодом извне. Холод не зависит от
мгновения и времени года, у него вкус предутренней зябкости.
Ночь более не черное воинство - она холодно-прозрачна,
неподвижна, субстанциональна; зажгите сейчас светильник - и
она обернется бесшумным карнавалом, дурацкой бутафорией
теней. Безголосая ночь - символ вечного исчезновения - мгла,
в которой захлебнулись все огни, и близкие, и далекие.
И все-таки плещется вода под мостом, между каменными быками,
там где черно, и кажется - миг - здесь что-то незыблемо.
Вдруг набегают огоньки, ныряют в маслянистую глубину; длится
игра тьмы с бутафорскими лампадками... Игра нова как мир,
зачем она - бог весть.
Ты стряхиваешь с себя оцепенение созерцания, с ощущением
предутренней зябкости освобождаешься от темного гипноза
реки: над тобою все та же ночь, ночь извне - как
предрассветные белесые сумерки. Кончиками пальцев,
задерживая дыхание, с какою-то странной надеждой
прикасаешься ты к чужой коже. Прохладная, гладкая,
эластичная, она так похожа на твою... Коснись еще раз -
может быть, ты почувствуешь собственное касание? Еще и
еще!.. Ты приближаешь свою левую руку к руке женщины: теперь
они лежат рядом, словно сиамские близнецы. Пальцами правой
руки ты одновременно проводишь и по своей, и по чужой коже,
пытаешься забыть, где твоя рука, а где та, другая, -
перемешать их в пространстве, перепутать, слить воедино... И
кажется, еще немного - и это произойдет! Но... одно ощущение
обоюдоостро: пальцы чувствуют кожу предплечья, предплечье -
пальцев; а где-то - совсем рядом! - они осязают Иное...
незнакомое, неведомое, чуждое. Ты повторяешь попытку
множество раз. До отчаяния, до безразличия.
Странная неподвижность царит на земле... Иногда ночь
зарождается в глубинах подсознания, и лишь потом
разрастается до размеров атмосферы, не теряя при этом ни
единой капли своей внутриутробности. Подобно ленте Мебиуса,
емлемое - ночь - переходит на оборотную сторону себя,
становясь вместилищем, приютом для мириадов маленьких
трепещущих жизней. Одинокие и беззащитные, разбросаны тут и
там теплые крохотные комочки, вечным беспристрастным оком
взирает на них Бог... Такая ночь - мать, бодрствующая у
колыбели ребенка, огромное мягкое одеяло, скрывающее от
нескромных глаз непостижимый ночной полет духа, томное
плавание разнеженного тела. Сегодняшняя ночь не такова:
холодно-прозрачная, она -само безразличие, сама пустота,
неодушевленность, холодный штиль. Голубоватая вогнутость
небес напоминает девственные пустоты неоткрытых пещер. Чаша
- пуста, ночь - субстанция вовне.
Но подобно тому, как после семидневного созерцания из пупка
йога вырастает цветок лотоса, в чашечке которого сидит бог
Вишну, окаменелая чаша неба начинает еле заметно
вибрировать, и в пустотах ночного пространства возникают
странные предзвучия. Ибо теперь появляется отрицание пустоты
- синоним потревоженного отсутствия.
А в комнате без устали тикают маленькие старые ходики:
тик-так, тик-так, так-так... Что известно им о той далекой
стране, где рождаются бестелесные секунды, о той обетованной
земле, в которую уходят умирать обреченные мамонты
тысячелетий?.. Каждый день я выхожу на пустынную улицу.
Здесь кружится снег, и дома высокие и серые, а улица прямая
и недлинная. Здесь время обретает форму и сущность, здесь
оно гладкое и незыблемое, как незыблемо все повторяющееся в
хаосе непостоянства. На дне этого пустынного ущелья, среди
огромных каменных стен, я начинаю понимать, что Будущее
подобно материку, который стремительно
заливают несущиеся
во все концы воды Прошлого, а Настоящее - мгновенно
исчезающая грань воды и суши.
Из года в год, утром и вечером, каждый день - прохожу я по
своей улице, и мне никогда не удается пройти ее всю. Но я
знаю, что недалек день, когда я, незаметно для себя самого,
пройду ее до конца, и тогда Время, наконец, настигнет меня,
и бросится дальше, страшное и непобедимое. В черной пустыне
матерящихся от холода звезд, Время, безучастное ко всему,
будет гасить и зажигать огни - для того чтобы гасить их
снова, снова и снова! - огни своего, обреченного на вечность
смертей и рождений, царства.
17 ноября 1973
Ленинград
* * *
Канатоходец вышедший во время
чей ход лишь слышится, а счет шагам потерян
когда еще
в таверне старой Мнемозины. цвета кьянти
графин и скатерть. правнук Кавальканти
подносит счет
летейских лет просроченных к уплате,
и нужды нет что
кредитор галантен: -
У них самих лета наперечет!..
Огни притушены в заштатном колизее
ни зрителей, ни обреченных - нет
ни тех глазниц, в которые глазеют
ни тех, куда плевать не след.
1981
Когда на морозном и чорном
аншлаг в лупанарии звезд,
взлетать мотыльком золочоным
и коршуном кануть с небес!
Порхают влюбленные взгляды
и драка идет из-за мест:
представлены Раком Плеяды
и Лебедем выгнутый Крест.
...веселою Щукой хранимы
одни мы меж вечных повес
и глупо
глядят серафимы
на нас в лупанарии звезд.
дек. 4,81
Еще глаза не проглядели взгляд
В оконном переплете сада
еще
пустынна колоннада
дерев ночного декабря
Еще над ставшей полночью рекой
по памяти, рекою ставшей
не
возвратился мой двойник немой
в оставленную нами башню
Мгновенным временем года занесены
ночь, засыпая в пасти у
камина
сочит тепло, раскинувшись картинно
божок огня
обгладывает сны
еще у звезд галдящих на дворе
рассвет не опалил ресницы
Еще
мне жаль, что в памяти дерев
не свили гнезда наши лица
1981
НАЧАЛО ПОЭМЫ
1.
Где дерева разъяв зияет сад
ветвями тьмы восходят
полнолунья
пой, тень от тени мертвая дуэнья
и вполдыхания да
подтанцует сад
Где память или пострашней горбунья
водами лун вспоила ад
где
плеск дорад и сада не разбудит
ни с ада неба не прольется
звезд
Где звезды умерли и вьется тьма из гнезд.
Когда в венецианских зеркалах
черненых трещинами, в плеве
амальгамы
той дьяволицы отразится лик
что искушает естество
непоправимо
Когда звезда ее, в безвременьи творима
переплывет зенит, и
стает всплеск весла
и закачается вода в ее ресницах - да мы
отпив зияния мы забываем вкус лозы
Когда - о(т) времени - пифийский нем язык
А как ему
приличествует речь!
Но рек речения не разобрать еще
ночь - млечной тьмы аул -
над нами
как колокольный гул, как валунами
реки ворочающей -
пенное шитье.
2.
Ни времени, ни места - или так
изогнуто пространство, что
и время,
чья мера убыла, не сбавив шаг,
как капельдинер следует за теми,
кто покидают залы игрищ, и
за то
ждет чаевых, что подает пальто!..
Курсив судьбы соседствует с петитом
лет прозелитства и
отягощенья
плодами будущих и прошлых - тщанья
их вежества и
столпничества пыл
Закручен лист травы недаровитой,
летит кибитка и дымок
печальный
вкруг темных лиц вьет коконы прощенья
-
садовничает, отгоняя пыль
Пока еще щедра на обещанья
кокотка жизнь, и ленточкой увита,
пошли им на прощанье утешенье
подай им славы - дабы пес не
выл!
А нас уже с тобой не потревожат
ни недруги, ни
дружественной рожи
в прихожую не впустит человек:
в сопровожденьи будущих и прошлых
летим в пролетке, звездная
пороша
летит в лицо, тем убыстряя бег.
3.
Ни Ромулу, ни Константину
не обвести границ моих владений
лишь тамбурина мерные
ступени
ведут еще в языческую тьму
Тоническая древняя свобода
распластана над входом в Колизеум
где царь зверей рыжебородый Вагнер
стаккатами скандирует
"Ату!"
Там танец на размеченном пространстве
на кубике литого неолита
ведет тысячерукая планида
и взоры мертвых следуют за ней
Свивая стан свой как гитана в танце
танцуй о времени, нагая
хризалида -
Я изучаю геометрию теней.
4.
Вот на краю дымящейся воды
взошли видения, и вид денницы страшен,
как семя света
выдохлось и скошен
лик времени - посев - застывший дым
Слепая тьма глядит с дозорных башен,
по грудь во мгле
стоящие сады
беспамятствуют - тщетно скомороший
крик денщика
зари отпугивает сон
День вышел без ветрил и упустил весло.
Над пустотой повисших колоннад
окаменевшего в полузабытьи
цирка
под клекот воздуха на голубых столбах
по клавесинам
пробегает парка...
1981 -
*(2) Будущие - в смысле российских подорожных 19 века:
лица,
сопровождающие путешественника.
МАЯК MARBLEHEAD
Тысяча девятисот восемьдесят первого года,
августейшего месяца августина, дня
осьмнадцатого - сочиняю
письмо домой.
Океан,
в портулан португальского морехода
вошедший под флагами Моря
Мрака,
туманной объятый мглой,
надежней стены крепостной и рва ограды меня отъяв от
взоров
памяти вашей, где днесь ни следа ни знака,
влажно лепечет у
ног пространной как слог волной.
Двукрылые субмарины,
меж коих и ангела взор едва ли
отыщет одну с херувимским помыслом, по имени Джонатан,
промышляя бескрылую тварь марины, низко кружат над водами
-
рыскают над водами и - в явном неведении высшего промысла -
испещряют густой туман
возгласами, отдаленно напоминающими
Коран.
Меж тем - и тем -
показавшись ближним сторонним созерцателем
вопиющего во истину непонимания в крылатых пернатых
величавого покоя древних как Веды (ибо Веды - как воды) вод,
представляю виданный так давно, что уже "когда-то",
царскосельский - в раскосых лучах заката -
царский в детском - закатный сад
* * *
...представив сад, я в нем представил вас.
Я населил его что
твой Буонаротти -
я вас изобразил не хуже Удинотти!
в
движении, в покое, в повороте
Сад догорал. Стада печальных азъ
курчавый отрок с дудочкою пас
пред оком Атропос - и
дымчатый топаз
туманился на долгой низкой ноте...
День шел
вразброд, шли кто куда горазд
вздыхала Атропа и, тайный
соглядатай
шагов друзей моих - я памяти дукаты
разменивал,
не открывая глаз.
Наследники! вы обходили сад,
где до сих пор свисают голоса
-
из тьмы ветвей - сподвижников Поэта,
подвешенные им - sic
volo! - летом
тому лет пять (а все еще висят) -
вы шли сквозь
сад, а я печален стал:
в хламиду тьмы притихшая листва
готовилась облечься, пьедестал
зевесова исчадья тонким
флером
теней подернулся и, грешным делом,
я интерес к
пейзажу потерял.
* * *
...ах, дорогие мои, и еще раз "Ах!" Воистину brevis est
наша
жизнь, и, по зрелом о ней размышлении, завры измов
отчасти
правы. Несравненно подвержена солипсизму
долгая жисть
вдалеке от дома. Убеждаешься, что вы есть,
предварительно
вывихнув все суставы
восприятия данности, т.е. сведя на нет
хитроумные плутни ор и примат пространства.
Спор с реальями чаще кончается к ночи.
Приглашенная на
менуэт,
распрямляет усталая Мнемозина стан свой
поднимает
лицо, открывает слепыя очи...
Тихо в зале старинной пустынной музыка струится
Плавно колышет жемчужные сны паутины сквозняк бестелесный
Раз - на три четверти - раз - поклон - реверанс - по
половицам
движется медленно - медленно кружатся в сумерках лица
Под руку старую даму проводит на место паж бессловесный.
Спор с реальями чаще всего завершается к ночи.
Вот заалел на косе маяк. Усилился ветер, волны штурмуют
скалы.
Выдуло прочь туман. Скажем, следя за танцующим бликом алым:
"Наш приговор, за вычетом смерти, бессрочен" -
и отзовется согласно беззвучно тьма.
Что же до смерти, клавир ее мною разучен.
Там одиночество, милые, только побочная тема,
даже спасение душ - благодушная мифологема:
было бы что спасать! - так представится, верно, и случай...
Ну а свидимся ли однажды - нам раскинет кости слепой,
и
глухой отзовется на стук, и подскажет число немой,
и метнут
их трижды, но дважды упадут стороной не той.
Жаль, что все нам "нечет". Но, друзья не мои,
не затем ли и речь течет, как змея,
что безжалостно жало ее?!
Две-три тени лизнет - не те! -
и нежнее извивы раздвоенного острия...
Так кого ж упрекнем мы - разве извивы музык -
в том, что тонкою кистью узоры наносит Никс,
в том, что порознь наши печали и вздоры уносит Стикс,
что на лапу Азора упала лоза гюрзы?
Таковы, друзья мои, Магии Игр
не Солоном писанные законы:
лоном Евфрата пленен, тоскует по Тибру Тигр
Под скорлупою любых времен шевелится время оно.
* * *
...вот сквозь клочья тумана проклюнулся лунный зрак,
и придвинулась ночь и к лицу поднесла дары:
дыры Дирака видеть стал. И зиял в них стоочий мрак.
(О, как в них мрак сиял! - точно гекатонхейра безумные сотня
глаз)
Одиночества мерой исполнились души нас -
чтоб безумие отче в них пело на все лады!
Ибо бьется о ночи слепое лицо орды,
и под вспухшими веками чтицы клокочут сны!
или в сточенный череп возницы сочится винцо луны,
что полночный извозчик бичом рассекает высь?!
Лишь шарахнутся тени как кони, и ночь им присвистнет "Гись!"
Вот и все, дорогие мои друзья не мои,
вот, собственно, и
договорили до точки,
упавшей тому назад три строки,
вслед ей ночь шевельнула бесформенной черной губой
и вступает безмолвия матовый темный гобой,
до - безмолвней
безмолвия - точки в сто адских зги.
Так слова заключились.
Здесь им отведен предел.
чайки - и те подвластны стали небесной музыки.
Даже
несметные стаи
бесплотных тел
в такт ей колышут безмолвные крылья и лики.
Значит, время и нам.
и закончим балет!
Там, где тень ковыляла,
хмелея от лунных лоз,
на пустынные скалы
играя, бросают свет
сизигийские волны, встающие в полный рост.
