ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ К ТРЕТЬЕМУ "ПРОВИНЦИАЛЬНОМУ" ТОМУ:
|
|
Составитель устал от повторяющихся
упреков в предпочтении, оказываемому поэзии Ленинграда. Попробуем объясниться.
Из Ленинграда мною вывезена,
практически, вся поэтическая продукция за последние 25 лет. Кое-что /не более
10%/ я нашел здесь. Что же касается Москвы, Харькова, Киева, Одессы и других
городов - то тут мне пришлось пользоваться материалами или поэтов, переехавших
на жительство в северную столицу /Ожиганов, Драгомощенко/, или тем, что удалось
сохранить и вывезти москвичам, харьковчанам и пр.
При этом, я слышу постоянное: "Я и
своих-то стихов не вывез!" Лимонов, к примеру, вывез что-то свое, чемодан икон,
но НИ СТРОЧКИ Мотрича, Чичибабина и других харьковчан. /Иконы не свои, а
Щаповой./ Халиф - жег рукописи на балконе /не свои/, не могши переправить их
через какого атташе - и это в Москве! С дипломатнёй он - пьянствовал. Бахчанян,
будучи визуалистом и абсурдистом - переправил, в основном, соответственные вещи
и тексты, каковые и приводятся в этом томе.
И так СО ВСЕМИ. Кого ни спросишь. При
этом спрашивают - с меня. Почему так мало /или ничего/ по многим городам великой
российской провинции? А именно потому.
В Израиле проживают
харьковчане Милославский и Верник. Все, что можно - я с них получил. В
Калифорнии - киевлянин Лехтгольц, 2 с лишним года обещающий мне статью о поэтах
Киева. Львовчан не знаю ни одного.
Одессит Аркаша Львов /не путать с одноименным
прозаиком/ дал все, что имел из визуального. Поэт-одессит Лев Мак приведен у
меня во 2Б томе, пополнением к "ахматовским сиротам", поскольку и по стилю и по
связям - принадлежит к окружению Бродского.
Словом, трудно. Западные
профессора-слависты и бывые советские аспиранты сидят на вывезенных рукописях
годами /задами/, то ли в надежде на материал для докторской, то ли ждут
оплачиваемых публикаций. Против единиц, которые помогали мне /и не к чему их -
перечислять, тем более, поименно - они сами знают, и знаю я, что благодарен им/
- приходятся десятки мотающихся в Союз - по делам гомосексуальным ли /жопническим/,
или "с группой студентов", которые не привозят с собой ничего, кроме черной икры
из "Березки", да и зачем им стихи? Они "Вишневый зад" Чехова преподают.
Но хватит о
профессорах по обмену. Они антологию не создают, они ее - рецензируют. И,
вычетом беззубых хорьков из первой и второй эмиграции - в основном,
положительно.
В настоящем томе
представлены поэты и визуалисты доброй дюжины городов: Кишинева, Винницы, Риги,
Фрунзе, Пскова, Харькова, Киева, Одессы, просто откуда-то из провинции /Койфман/,
одна эмигрантка /"ди-пи", displaced person, как называли послевоенных беженцев в
Америке/, двое из Тбилиси /из антологии "Гнозис"/ и т.п.
В целом, помимо аналогии с российским
футуризмом /Маяковский из Кутаиси, Бурлюк - с Херсонщины, Хлебников - из
Астрахани, Крученых - из Харькова, Каменский - из Перми/, настоящий том - пусть
лишь поверхностно - показывает, что обе столицы никак не могли монополизировать
ВСЮ поэзию, она существует и помимо их.
Но, не взирая на столь "широкий"
охват - остается еще множество белых пятен... Кто и когда их покроет?
ПОСЛЕУСЛОВИЕ: Пока я набирал и собирал вышепомянутый материал
- том разбух вдвое /если не втрое/ и поделился дихотомически на два: север и юг
/условно, тома - "харьковский" и "киевский"/ , а материалы продолжают откуда-то
прибывать. Во всяком случае, не через профессоров по обмену. Они ездят в Союз не
за тем. За что им и платят. Но не мне. А у меня машинка - на последнем издыхании
и новые очки надо: ни хера не вижу. Но кого это колышет? Евтушенок? Профессоров?
Жена пока кормит...
плавают в
море в одиночку челны
в каждом
человек и берега не видны
иногда
встречаются два челнока
и из челнока
к челноку протягивается рука
в море
летейском посреди снов
плавают
флотилии человеческих челнов
море черно и
эмпиреи черны
плавают меж
них в одиночку челны
иногда
доносится крик с челнока
иногда
вздымается в воздух рука
чёрные
стихии и чермные челны
которые в
одиночестве друг другу чужды
нужды
и жажды поровну на всех
иногда
раздастся одинокий смех
иногда
раздастся одинокий всплеск
и во мгле
невидим нестерпимый блеск
в море
летейском посреди бездн
не раздастся
чудная челноков песнь
страх мрак и
ужас на всех един
и во сне
страха человек один
в челноке
века по волнам сна
лодка
человека и одному тесна
там на
расстоянии вытянутой руки
мечутся меж
небом и землёй челноки
иные
вздымаются выше всех
и тогда
зависти звучит во тьме смех
выше пирамид
на ладонь руки
в море
опускаются немые челноки
песнь
челноков человеку не слышна
в летейском
море непокоя и сна |
|