Прислал мне это Андрей Татарович из Солт-Лэйк-Сити, сидящий у самогонного аппарата в промежутках между аэрофотосъемками и меланхолично цитирующий мне по телефону свои стихи:
 

Отрубили руки,
Отрубили ноги
И воткнули в землю головой.
И теперь я тополь у дороги -
Лучший друг ромашки полевой.


Несомненно, включу в антологию, а пока - в "7 дней".

 

Но посланная рукопись, которую должен был оформлять Вагрич Бахчанян - не застала уже "7 дней" в живых.
Добренький старый сморчок г-н Андрей Седых - уже прикрыл свое отпочковавшееся и ставшее популярным издание. Последние десяток номеров Вайль и Генис с Бахом - макетировали уже в кафе. В редакции Седых поставил вертушку и велено было Вайля и Баха в помещения не допущать. Просачивался сперматозоидом один Генис. Делал с Виталиком Длугим тайком вилоксы и бежал напротив в кафе. Где и клеили макет. Идея "7 дней" принадлежала заместителю и компаньону Седыха Валере Вайнбергу, рижанину, из 3-ей, естественно, эмиграции. В 1-м номере сам Я.М.Седых-Цвибак дал журналу благожелательное напутствие.

Но - не пришелся журнал ему по вкусу. Печатали не то и не тех. Сотрудникам НРС было официально запрещено печататься в дочернем журнале .
Словом - гной и вонь первой-второй эмиграции, старых хорьков и граммофонов. Заткнули.

И "Сельские оторвыши" Татаровича - так и не увидели света.
 

Поэтому печатаю их я. Начиная с афтографа А.Татаровича.

 

 

 
 

Из книги "СЕЛЬСКИЕ ОТОРВЫШИ":
 

* * *

 

        Ведьма Авдотья, решив, что пора умирать, забралась на конёк своей гнилой избы и вопила оттуда истошным голосом, чтобы сняли ее.
        Дурака в деревне не было - все знали, что коль снимешь ее - умрет она, а тебе вся сила и злоба ее останется.
        Пять дней визжала старуха.
        На шестой - снял ее кто-то из политических ссыльных.
        Рассказывают - потом изрядно прославился.
 

 

* * *

 

        В деревне Коломяги - умер щупленький старикашка.
        Похоронили честь-честью, а он каждую ночь вылезал из могилы и всех пугал.
        Пришлось кремировать.
 

 

* * *

 

        На борах, за деревней Часовенское, поселился отпетый алкоголик Евсей.

        По ночам гнал самогон, а днями пьянствовал.
        Жизнь свою в медный грош не ставил. Женского полу боялся до безумия.

        Как-то, потехи ради, окружили его деревенские девки, и и начали песни петь, а Евсей взял топор и размозжил себе голову.
 

 

* * *

 

        Кузнец Серега был выпивши. Сиганул в воду. Минуту, наверное, из воды не показывался. Потом вынырнул.
        Мужики смотрят - не Серега, а баба какая-то. Людей увидела, прокричала что-то хриплым голосом, и водой забурлила, и к середине реки очень быстро направилась.
        При свете луны чешуя ее переливается, а на лицо - старая.
        Серега так и не появляется.
        Четверо самых смелых в воду попрыгали, видят - сидит Серега весь посиневший, колени руками обхватил, а на шее - ленточка тины узелком завязана.
        Вытащили на берег - мертвец.
        Так трупом и похоронили.
 

 

* * *

 

        Ребята из Подсочек - нашли в лесу череп. Приволокли в деревню. Надели на кол. Приладили старое пальто и перчатки - чучело, дескать, огородное.
        Ночью это пугало из огорода выбралось. Ребят передушило, и самое в сенях повесилось .
 

 

* * *

 

        Скотница колхоза "Октябрьский" - отличалась безмерной похотью. По ночам оборачивалась свиньей, и удовлетворяла свою страсть с местными кабанами.
        Как-то раз, без меры утомившись, в таком обличив и заснула. Сдали на мясокомбинат.
        Когда хватились - было поздно.
        Подружкам оставалось лишь горько улыбаться.
        Списали как пропавшую без вести.
 

 

* * *

 

        Матвей шел по ночному лесу, а за спиной слышал невнятное бормотание. Несколько раз оборачивался - никого.
        - Духи, наверное, - решил Матвей и побежал.

        Бормотание становилось явственней, и не отставало.
        - Беги, беги, - различал он сквозь невнятное пыхтение.

        Устал. Присел на болотную кочку, отдохнуть.
        - Отдыхай, отдыхай, - различал он невнятный голос,
        - А заткнулся бы ты! - в отчаянии рявкнул Матвей, резко оборачиваясь.

        За спиной никого не было.
        - Могу и заткнуться. - услышал Матвей уже вполне отчетливо. Весь остаток пути его никто не тревожил.
 

 

* * *

 

        Ранней весной Иван получил зарплату одними пятаками.

        Посадил их вместо картофеля - в огород, и любовно ухаживал.

        Вскоре появились всходы, а потом уже запустилась буйная поросль.

        Осенью собрал обильный урожай, только пятаки были и больше, и тяжелее.

        Взвалил огромный мешок на телегу, и поехал в сберкассу, на ассигнации обменивать.
        Посадили в тюрьму как фальшивомонетчика.
 

 

* * *

 

        Желая быть святым - Георгий стал поститься.
        Не прошло недели, как вокруг его головы - ореол появился, а взгляд сделался пронзительным.
        Бросил поститься и стал сущим дьяволом.
 

 

* * *

 

        На Рыбежском озере по вечерам сильные туманы. Но один из туманов - не туман вовсе - это леший им прикидывается.
        Плывет себе спокойно навстречу путнику, а путник его не боится. Обволокет собой человека, и задушит. Без всякого проку. Из одной только злобы.
        Отличительные качества этого тумана - фиалковые искорки в нем проскакивают.
 

 

* * *

 

        - Хорошая ты у меня коровушка, ласковая, и шерстка-то у тебя гладкая, и нрава-то ты у меня кроткого, и молочко-то у тебя вкусное, - приговаривала Клавдия, поглаживая свою скотинку по вымени.
        - Что правда, то правда, Клашенька, - услышала она мягкий, вкрадчивый голос.

        Смотрит, не вымя она гладит, а здоровенную грудь. Перед ней же, на четвереньках стоит упитанная голая баба, с лоснящимся от удовольствия лицом.
 

 

* * *

 

        Рассказывают, по всему Волховскому району долгое время ходила высокая женщина, закутанная в белую простынь. Говорила, что зовут ее Судьбой.

        Кого приласкает, кого задушит, а кого и утопит.

        Оказалось - сумасшедшая.
 

 

* * *

 

        Ушел Аким из Запони, в лес, а вернулся лишь через три месяца - похудевший и голубоватый. Разговаривал, как чокнутый.
        Стали друзья с ним за руку здороваться - а он бесплотный.

        Ночью выпил кровь у жены и дочери.
        Хотели поймать или связать - а он бесплотный. Только руки в крови его жены и дочери вымазали.
        Попа, как на зло, в деревне не было.

        Позвонили в областной центр. Прислали ученого.

        Ученый говорит, что это не Аким, а шаровая молния.

        Присоединили к громоотводу - щелкнул, и пропал.
 

 

* * *

 

        В деревне Чаплино, в седьмом направо доме, хозяин его, Толя Боровской, заглянув поутру в колодец, обнаружил там что-то большое и коричневое.
        Сбегал за веревкой. Зацепил петлей. Выволок наружу. Оказалось - здоровенная, в рост человека, дохлая лягуха.
        Обрубил ноги, приколотил к стене - на память.
        Вечером, его жена - Надежда - пошла зачем-то в огород, и тоже лягуху увидела, только поменьше - величиной с зайца.
        Случайно наступила ей на лапу, а та - как вцепится ей в ногу - даже резиновый сапог прокусила.
 

 

* * *

 

        Егоровский кобель Трезорка весьма недвусмысленно приставал ко всем деревенским бабам.
        Некоторым это нравилось.
        В каждом третьем доме грудные младенцы не плакали, а выли.
 

 

* * *

 

        У Анисьиной коровы молоко отчего-то блевотиной начало пахнуть. Чем ее только ни кормили - запах все тот же.

        Прирезали.

        Мясо почему-то пахло подмышками.
 

 

* * *

 

        Старик Михеич допился до белой горячки. Всю ночь по лесу за чертями гонялся. Ни одного не поймал.
        Выздоровел.
        Но все же черти ему потом отомстили.
        Шел он утром на работу, а они ему под ноги арбузную корку бросили. Сломал Михеич ногу. Три месяца на больничном сидел.
 

 

* * *

 

        Из дупла здоровенного дуба, на краю волжского поселка - раздавались громкие стоны.
        Сбежались люди. Заглянули внутрь - оказывается, лесная богиня кого-то рожала.
        Помогли.
        А осенью зато в лесу грибов и ягод - тьма-тьмущая. И хоть бы один комар, хоть бы одна змея!
 

 

* * *

 

        На реке Паше, что впадает в Ладогу, водятся золотистые окуни с голубыми глазами. Хоть тварь и холодная, а жалость все же вызывает. Ели таких окуней как правило на поминках чьих-нибудь.
 

 

* * *

 

        Ваньку крестьяне укокошили за некоторую придурковатость. Раскроили топором голову, а тело дергалось тридцать четыре минуты. Потом из тела этого вылупилась маленькая девочка, и убежала в лес за болотом. Девочку догонять не стали - мала еще.
        Весь день из лесу гудел звон колокольный.
        Дня через три, нашли эту девочку мертвой, на дороге, возле магазина - такая синенькая, без волос, без ногтей, совсем недоносок.
 

 


 

 

 

Из книги "НАБЛЮДЕНИЯ, ВЫМЫСЛЫ, НАСТРОЕНИЯ":
 

 

* * *

 

        Синие и белые осенние астры - прелестны.
        Но весь букет как-то сразу сникает, если рядом поставить красную или желтую.
 

 

* * *

 

МОСКВА. На воздухоплавателя Берга и его спутников, спустившихся на воздушном шаре в селе Коломенском, напали местные крестьяне. Избив воздухоплавателей, они хотели разорвать шар, чему помешали прибежавшие кадеты из соседнего лагеря.
 

/"Русская речь", 29 августа 1861 г./
 

        Говорят, в селе Коломенском клопы внешне ничем, кроме размеров, не отличаются от людей.
        Карабкаются по стенам, как маленькие матросы по мачтам корабля, прыгают с потолка, живут в диванах и под обоями. По ночам кусаются и пьют кровь.
        Среди них - мужчины и женщины, встречаются плешивые, и бородатые старики.
        Ползают абсолютно голыми.
        Очень живучие.
        Местные жители цинично размазывают их по стенам и травят различной химией.
        Дети играют насекомыми в оловянные солдатики.
 

 

* * *

 

        Профессор Н. - человек деликатный и воспитанный.
        Сахар в стакане размешивал беззвучно.
        Садится есть - тишина гробовая.
        Ни одного дела не начинал, не поплевав на ладони.
 

 

* * *

 

        В одном из марсельских морских кабаков на столе танцевала татуированная блудница.
        По телу извивались якорные цепи и раздувались паруса, вздымались океанские волны и плавали обломки кораблей - полное впечатление настоящего морского сражения.
 

 

* * *
 

        Сравнивать орган с пчелиным ульем и целовать в нос водопроводчика - безнравственно.
 

 

* * *
 

        Некий инженер рассказывал мне, что в бытность свою студентом имел общение с необычной крысой.
        - Время было голодное, питался чем Бог пошлет. Сидел на табуретке, пил чай с черным хлебом. За спиной зашуршало. Оглянулся - крыса. Поделился хлебом - глаза заблестели - обрадовалась. Убежала в подполье, принесла старую золотую монету. Положила возле моих ног.
        Дела у него поправились, но вскорости дом поставили на капитальный ремонт.
        - Ну, что же делать, не повезу же я ее с собой, - огорчался студент, перебираясь на новую квартиру.
 

 

* * *

 

        На Дворцовой площади соорудили эшафот и повесили жирафа.
        Печально и сиротливо выглядело это животное - будто мягкая игрушка, оставленная под дождем - шея ссутулилась, ноги как ватные.
 

 

* * *

 

        Попив чаю, Анатолий Иванович повернул чашку на бок, и из нее полилась нежная мелодия.
        Подкинул чашку над головой и снова поймал - наполнилась спелым виноградом,

        - Э, да я, кажется, стал фокусником, - приговаривал Анатолий Иванович, уплетая вкусные ягоды.

 
 

 
 

Одноактная духовная пьеса.
 

Моисей получает скрижали с законами для иудейского народа.
 

 

Сцена затянута голубым занавесом, сквозь который бьёт свет.

В течении пятнадцати минут звучит органная музыка Баха. /На усмотрение режиссёра./
 

Занавес поднимается.

 

Тишина.
Вершина священной горы.

У подножья, на коленях Моисей.

С вершины раздаётся слепящий свет.

В свете - Господь со скрижалями.
 

 

ГОСПОДЬ.
 

                Здравствуй Моисей.

                Вот тебе скрижали.

                Отнеси их своему народу, и пусть он следует законам Моим.
 

МОИСЕЙ.
 

                Спасибо.
 

 

С поклоном принимает скрижали.
В усилившемся свете Господь исчезает.
Кланяясь по направлению к вершине священной горы, Моисей торжествующе уходит за кулисы.
 

Раздаётся органная музыка Баха.

Занавес медленно опускается.
 

КОНЕЦ.
 

 


 

 


Фиалка в винном стакане.
 

/Лирические миниатюры в трёх книгах./


/Приводятся только первые штук 30 из 230 - ККК/
 

Предисловие автора.


Сборник этот написан в России и благодарность большую приношу своим добрым друзьям В.С. и Ю.С., которые помогли мне вновь обрести эту рукопись уже в Америке.
Сборник этот не стихи, но, пожалуй, и не проза, а что такое, я сам не знаю. Пожалуй, это то, что есть. Я его не замыслил, но он получился сам. В основе его лежат ситуации, духовной паутиной оплетённые, и паутина духовная, на коей ситуации возлежат.
Сборник очень неровный. Страница странице не чета. Однако одна без другой не живёт, и жить не станет.
Нынче он есть без меня. Пусть говорит сам.


Андрей Тат.


Книга первая.

 

Лирические этюды.
 

 

 

На берегу Петровского канала,

Недалеко от Шлиссельбургской

                                        крепости,

Красивые старухи

Безмятежно и ласково

Торгуют чёрной смородиной.
 

 

 

 

* * *

 

 

Вспоминаю белую просёлочную

                                        дорогу.
Два камня, поросших мхом.

Как всё это было давно!

Почему до сих пор вспоминаю?
 

 

 

 

* * *
 

 

Сегодня луна сверкала
                сумасшедшим блеском

Серый ветер гонял обрывки
                жирных туч,
А на тёмном небе ярко мерцали

                звёзды.
 

 

 

 

* * *
 

 

Когда живёшь задумчиво
И неторопливо,
Жизнь приобретает какую-то
Сверхъестественную красоту.
Она становится похожа
На хризантему.
 

 

 

 

* * *
 

 

У лошади рыжее, усталое
                лицо.
От неё пахнет детством.

Вся телега от солнца
                серебрится.
 

 

 

 

* * *
 

 

Мне сегодня приснился сноп
                                    льна.

Он летел над землёй, как
                языческий дедушка,

И бормотался "Я лён, я лён, я лён."
 

 

 

 

* * *
 

 

Возле бани,
По просёлочной дороге,

Бродят утомленные солнцем

                                    козы.

Рядом цветут колокольчики.
 

 

 

 

* * *

 

 

В небольшом ручье живут раки.

Ручей в глубоком овраге,

А берега поросли черёмухой.

Дальше, на солнце,
                            куст сирени.
 

 

 

 

* * *
 

 

Сидишь на деревянной скамейке,

Под большой черёмухой,

И думается,
                что всё позади,

Но всё это очень спокойно.

Среди сосен - наоборот.
 

 

 

 

* * *
 

 

Обширные, яркие, красные

                    гроздья рябины

Освещают пасмурную осень.

Капельки дождя дрожат на
                                листьях.
И сейчас больше нечего не надо.

Пусть сейчас всё так и останется.
 

 

 

 

* * *
 

 

Над болотом летят утки.

Летят они туда, где закат.

Болото большое и таинственное.
 

 

 

 

* * *
 

 

Сквозь заросли цветущей

                            черемухи -
Вижу -
Лодка пустая плывёт.

Над ней летят люди

И весело смеются.
 

 

 

 

* * *
 

 

Среди высокой травы

Возвращались жирные утки

На своих широких, жёлтых лапах.

Галдели невероятно.
 

 

 

 

* * *
 

 

Когда садится солнце
                        над болотом,
Мне кажется, что наступает

                                осень.
 

 

 

 

* * *

 

 

Вздыхают тюлени,
И шепчутся рыбы неслышно.
На маленькой острове
Жить замечательно можно.
Сейчас облака растворяются
В нежном закате,
Запахло съедобным,
И колокол к yжину звякнул.
Иду наполнять свой
Голодный и грубый желудок
Похлёбкой утиной
Да мутным слегка самогоном.
 

 

 

 

* * *

 

 

Высоко над головой шумят

                                деревья.
Ощущаю себя маленьким.

На душе хорошо.
 

 

 

 

* * *

 

 

В августе небо

Бездонным иногда становится.

Яркие звёзды, как дырки

В тёмносиней ткани.

Кажется, чтo там,

За небом -
Огромный и совершенно белый
                                            день.
 

 

 

 

* * *

 

 

Струны от разбитого рояля

Натянул на большой
            сосновой раме,
А потом водрузил её на крышу,

Как печально ветер в струнах
                                    плачет.
 

 

 

 

* * *

 

 

Не забуду огромную лужу.

Она не высыхала всё лето.

В ней жили тритоны.

По краям росла влажная, болотная
                                    зелень.
 

 

 

 

* * *

 

 

Тонкой тропинкой в лесу
Я иду по коричневой хвое,
Собираю цветные сыроешки.
 

 

 

 

* * *

 

 

Ярким летним дней
Иду по болоту,
Заросшему цветущим багульником,
Пьяный залах его,
Испаренья болотные,
Как-то странно волнуют душу.
Хочется растаять в этом
                                    воздухе.
 

 

 

 

* * *

 

 

Большая, влажная, синяя
                                    туча
Плывёт над городом.

Заходящее солнце кажется
                                    ярче.
Почему это так красиво?

Отчего красота навеивает
                                    грусть?
 

 

 

 

* * *

 

 

Тяжёлые, смолистые, длинные,
Еловые шишки.
Они иногда смачно падают
                            на голову

В середине лета.
 

 

 

 

* * *

 

 

Ночью, спускаясь к реке,

Слышу, как шлёпают лягушки.

Внизу туман.

Страшно, непонятно, хорошо.
 

 

 

 

* * *

 

 

На Пряжке много-много лодок.

Когда был маленький,

Любил на них смотреть.
 

 

 

 

* * *

 

 

Луна сегодня розовая и
                            мохнатая,
Слегка на ущербе.

Никольский колокол звучит

                            тускло.
 

 

 

 

* * *

 

 

Под елкой,
Закутавшись в плащ -

Думаю, чем не ворона.

Ногам тепло, голове хорошо,

                    спать не хочется.
 

 

 

 

* * *

 

 

Вдоль канавы растёт малина,

Над кустами высокие рябины

С рыжими гроздьями,

Как сосны прибрежные.
 

 

 

 

* * *

 

 

Синяя астра.
На рынке Сенном её я встретил.
Среди всех цветов
Узнал её сразу.
Синяя астра.
А где она завянет?
 

 

 

 

* * *

 

 

Этой ночью фонари самодовольные
                                и заплывшие.

В Мойке дома и звезды.

Бросил в воду ключи.

Дома стали кривляться.

Пошёл снег.
 

 

 

 

* * *

 

 

Поздней осенью снег тяжёлый и
                                    крупный.

Тишину нарушает топот
                        убегающего зайца.
 

 

 

 

* * *

 

 

Над самой головой проплыло
                                облако,

И слышно было, как на нём
                    ругаются монахи.
 

 

 

 

* * *

 

 

Июльский воздух, как крылья

                                стрекозы.

Он трепещет...
                молоденькие сосны.
 

 

 

 

* * *

 

 

Щемят на сердце колокольчики,

И с места не сойти,

И с места не сойти.
 

 

 

 

* * *

 

 

Развели мосты.
Корабль заплакал дурным
                                голосом.
 

 

 

 

* * *

 

 

Как красивы осенью осины,

Когда далеко и неторопливо
                    едешь на автобусе,
 

 

 

 

* * *

 

 

В Ташкенте беременная крыса

Переходила улицу.

Ей не хватало хозяйственной
                                    сумки.
 

 

 

 

* * *

 

 

Под навесом,
У большой берёзы,
Спит лохматая хозяйская собака.
 

 

 

 

* * *

 

 

Гублю рыбьи души.

Тела их вялю на солнце.

Скоро придёт пароход,

И привезёт бочку пива.

 
 

 

1 февраля 1985 г. Солт Лейк Сити.
 

    Родился первого месяца четырнадцатого числа тысяча девятьсот пятьдесят первого года в городе, который уже тогда именовали Ленинградом. Отец в принципе неплохой скульптор, загубивший свой талант ваяя вождей и героев на благо семьи, а мать, урождённая Миллер - его жена. Дед, со стороны матери, происходивший из обрусевших немцев в годы предвоенные, был военным комендантом сего города, и видимо за это, и благодаря своему происхождению, по очередному доносу, в начале войны, был сгноён в одной из сибирских тюрем, естественно как враг народа. Дед же его по материнской стороне был вице-адмиралом Макаровым, который по слухам японско-русскую войну проиграл, и после в Кронштадте свой век доживал, безмятежно, досуг, по словам одной из бабушек двоюродных, проводя в беседах с Иоаном этого острова. Бабушка со стороны папы - была урождённая Иванова, а по последнему мужу Равдоникас. В молодости дочь революционера, комсомолка, но ученица Филонова, и по началу неплохая художница, утонувшая в последствии в мире секса и общественной деятельности. Первым мужем её был Татарович, мой дед, в то время директор какого-то завода, потом Куранов - эрмитажный деятель, осуждённый Ежовым за "покушение на Сталина", и затем академик Равдоникас, что петроглифы на Белом море надыбил, а при Сталине артачился, и запойно пил водку, не подписывая всё то, что другие подписывали. О других, не столь колоритных родственниках умолчу, за отсутствием места.
    До десяти, или двенадцати лет жил на одиннадцатой линии Васильевского острова, в коммунальной квартире, в двенадцати метровой комнате на мансарде седьмого этажа, с мамой, папой, и двумя младшими братьями близнецами - Александром и Евгением. Школу ненавидел, уроки прогуливал и списывал. Во время прогулов - прыгал по сараям дровяным, и рылся в замечательных помойках, разыскивая замечательные вещи, типа кинжалов, испорченных телефонов и спичечных этикеток. Жили в нашей коммунальной квартире на седьмом этаже: художник иллюстратор Н.Н. Кочергин в своей мастерской, его сестра, репатриантка из Парижа /из первой эмиграции/, портная - Антонина Михайловна /она шила маме роскошные платья, говорила по-французски анекдоты, и переводила их тут же на русский/ баба Фира Блитт с двумя дочерьми - Миной и Лялей, паспортистка Юля, трикотажница тетя Тамapa со своей дочкой Люсей Буровой, к которой постоянно приходили молодые морские курсанты, и которая постоянно брала меня на праздничные демонстрации. Бабушка - баба Люда жила в отдельной большой квартире, через парадное, и на том же этаже. Папа её навещал по крыше, вылезая из одного окна, и влезая в другое. Однажды чуть не свалился в город.
    Потом отец получил двухкомнатную квартиру с большой мастерской в доме художников на Песочной набережной. Там стало жить посвободней. Кое-как закончил школу, пару раз оставшись на второй год из-за непосещений - всё это время читал и ходил по музеям. Затем работал электриком в Эрмитаже, вставляя на место перегоревших лампочек - свежие, и наслаждаясь великолепным зданием, в котором не только искусство, но даже и воздух отрадный, что странами иными пахнет не только от картин. Затем армия, на которую я согласился от тоски и ненависти к официальному образованию. Там чуть не убил сержанта и, желая покинуть сей райский приют, разыграл сумасшедшего, во избежание наказания. Было сие в Германии, чуть после того, как придушили чехословаков, в том же шестьдесят восьмом. В сумасшедшем доме в Тойпицах провёл почти пол года, одолел их, и домой вернулся. Трудно это было. Вернулся полуседой. Затем работал фотографом в Музее революции и делал фотографии домашних тапочек старых большевиков и фрагмента верёвки, на которой была повешена Софья Перовская. Потом за забастовку нескоординированную с профсоюзами меня полууволили, и стал я летать в аэрофотосъёмке. Побывал во многих местах. Отдыхал от жены и тёщи.
    Затем работал в Художественном фонде, имея свою мастерскую на кустарном переулке, возле Никольского собора, потеряв мастерскую, преподавал в доме пионеров фотографию, откуда меня изгнали после столкновения с гебешниками, и изъятием моих рукописей. После год безработицы, когда питались распродажей моей большой библиотеки, и подавали на отъезд, спасибо Анри Волохонскому, и его жене, моей тётке Инне, которые нас из той клоаки вызволили. Теперь шесть лет в США, в Солт Лэйк Сити. Дочери Катерине - тринадцать, сыну Феликсу - пять лет. С первой женой Ольгой развёлся. В январе восемьдесят четвёртого женился второй раз, и на местной даме. Уже как три года работаю в местной аэрофотосъёмке. Летаю время от времени над Диким Западом, и делаю его портреты. В промежутках варю и пью самогон, да пишу свои вирши и опусы.
    Сие есть, Костя, вкратце обо мне. Наверняка стольких подробностей не нужно. Сделай выжимку, ибо матёр ты и мастит в этой области. Фотографий посылаю несколько, используй те, что сочтёшь нужным, на всякий случай мой номер телефона: код /801/ тел. 486-0334. Жену зовут Глория, приятеля с которым делю дом Дирал. С этим же письмом посылаю тебе несколько манускриптов, и кассеты с письмом копии, о которых говорил с тобой по телефону. Итак желаю тебе всего самого лучшего.
 

Андрей Тат.

 

 

 

 

 

Федотов с растянутой рукой, когда он перед концертом с бляди свалился.

 

Федотов и А.Т.
 
  Федотов и Гольдштейн.   Федотов. 1977 г.
 
Федотов с ребятами на репетиции.

 

Первый слева - я (А.Тат.), первый слева снизу - Гена Моченков (самородок из народа), играл с Федотовым, Ваней Шумаловым и Гольдштейном. Других - не помню. Мы подрабатываем на Ленфильме.
 

Вова Федотов, "Львович" - один из боссов завода музыкальных инструментов и я (А. Тат.). 1977 г.
 
Вова Федотов, девочки и я (А. Тат.). Федотов, девочка и я (А. Тат.). 1976? 77?
 

Лия Мелик-Муродян. Жена Федотова.
 
Болдырёв. Органист и клавесинист Кировского театра. Постоянный участник Федотовских концертов.

1972 г. (на репетиции).

 
 Андрей Тат. 1983 г.
 

Андрей Тат. 1984 г.

 

Андрей Тат. 1982 г.
 
назад
дальше
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2008

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 2Б 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга