КАКОВОЙ МОЖНО И УДАЛИТЬ, ПО РЕЦЕПТУ

Д-РА ЛОСЕВА /СМ. ЕГО РЕЦЕНЗИЮ НА 1-Й

ТОМ В ГАЗЕТЕ

"НОВЫЙ АМЕРИКАНЕЦ", №54 ОТ 17-23 ФЕВРАЛЯ 1981/, Т.Е. -

ПРОСТО "ВЫДРАТЬ". ВЫГОНИТЕ ЕГО ИЗ БИБЛИОТЕКИ

КОЛЛЕДЖА,

ОН ТАМ ЕЩЕ ЧЕГО "НАВЫДИРАЕТ"!

 
БРЮШКО ТЕТКИ ТАНЬКИ. ЖИВАЯ АХМАТОВА


        На только что полученной фотографии Гнедич, сделанной лучшим фотографом Ленинграда Пти-Борисом /Боренькой Смеловым/, Татьяна Григорьевна сидит в креслах и при благородной королевской голове /правнучка Гнедича, как-никак!/ имеет такое беззащитное, такое человеческое брюшко, как у графини Уты на знаменитой скульптуре.
        Не знаю, было ли брюшко у Ахматовой. Все ее поздние изображения /в отличие от ранних, концентрировавшихся на ножках и плечиках угловато-изящных - см. у Модильяни, Альтмана, этс/ дают одну голову. Знаком же я с ней не был, хотя семейно слышал об удивительно маленьких и изящных ножках и ручках, невзирая на возраст. Любила она ходить босиком, как Айседора Дункан. Я не видел, рассказывают.
        Рассказывают, вообще, многое. Так по рассказам современников и создается улучшенный, опоэтизированный образ поэта. Потом Тыняновым и Губерам приходится восстанавливать "историческую правду". "Похоже ли была живая Ахматова на все эти портреты?" - патетически восклицает кто-то в "Новом Русском Слове" /см./
        Конечно, нет. Меня же, вполне удовлетворенного обилием ее портретов, и в гораздо более привлекательные годы, интересовал не облик, а скорее, образ мышления великой поэтессы, вдовы Гумилева, вдовы Шилейко, вдовы Пунина.
        В дневниках Ник. Ник. Пунина нашел следующую запись, сделанную ее рукой: "Разрешаю Н.Н.Пунину иметь 1 /одного/ ребенка от любой женщины. /Подпись/ Анна Ахматова." Дату не помню, а в архивы /уже не мои/ лезть лень. Но писано было в Царском Селе и, полагаю, в конце 20-х. Тогда у Пунина был параллельный роман с Лилей Брик, которая моталась из Петрограда в Москву, от Пунина к Брику и Маяковскому. Ребенка Пунин имел, но не от Лили, а от Анны Евгеньевны Аренс, Ирину. А отсюда - и следующая новелла.
        Рассказал мне буддолог Саша Пятигорский, что как-то в комнату Ахматовой зашла девочка /полагаю, Вероника Аренс, больше некому/ и, обнаружив на столе рукописную тетрадь, принялась читать ее. Тетрадь была стихов Гумилева. Вошла /а, скорее, вплыла/ Анна Андреевна. "Что ты читаешь, девочка?! Это же порча вкуса! Читать надо МЕНЯ." У Вероники я спросить не удосужился, она в Лондоне за кем-то замужем, но на Анну Андреевну это очень похоже.
        Привожу я все эти байки /параши, говоря словами Юза Алешковского/ и свои размышления к ним, потому что писать мне приходится о поэтах, и вопрос в том - что и как писать? Писать ли, что затюканная лагерями тетка Танька Гнедич вечно пыталась у меня, беззарплатного секретаря ее, то пятерочку, то трешку занять? Добавляет это к ее образу что, или нет? Полагаю, что да. Щедрым человеком была Т.Г.Гнедич, и духовно, и физически, а вот поди ж ты - ЛАГЕРЕМ вызванное крохоборство, боязнь за завтра...
        Ахматова в лагерях не сидела. Вообще, жизнь ее я себе представляю смутно. Всю жизнь она была официально признанным поэтом /даже когда опальная/, и жила она последние годы в писательском доме на Ленина, Гнедич же - в Царском Селе, в коммуналке. Из Анны Андреевны, пережившей трех мужей /это которых я знаю/ сделали великопостную великомученицу. А по-моему, страшнее судьба спившейся Ольги Берггольц, вдовы Бориса Корнилова, которая, пьяная, с разметавшимися седыми волосами, моталась по коммунальной кухне, сшибая кастрюли, в квартире, где жил мой соученик, он и рассказывал. Страшнее судьба Крученых /см. в 3-м томе статью Олега Прокофьева/, который тоже жил в коммуналке.
        Ахматова и Гнедич... Эти два имени все время противостоят у меня, и не случайно. Две судьбы, две жизни, две великих женщины. Нет, Ахматова не была похожа на все эти портреты. Только в стихах. А в жизни... Я знал другую Ахматову.

 

Неизвестное фото Ахматовой. Фотограф неизвестен. Год тоже. Неизвестно даже, Ахматова ли это.
 
СКВЕРНЫЕ ПРИВЫЧКИ

 

        Итак, литмонтаж ККК и Седыха /с участием Юрия Мейера/.

        В честь Ахматовой были исполнены /см. ниже/ - "выдающееся творение гр. А.К.Толстого "Грешница" и ария отца де Грие из оперы "Травиата".
        Говоря словами А.А.Жданова, воистину "не то монахиня, не то блудница, а скорее всего - монахиня и блудница, у которой блуд смешан с молитвой". /Доклад о журналах "Звезда" и "Ленинград"./То же отмечает и Г-н Седых. Я лишь комментирую.

 
/ То, что до Жданова это сказал Эйхенбаум, а цитировал в "Красной нови" кто-то из напостовцев, это ни к колажу, ни к книге отношения не имеет. Сноски пусть делают академики. Им за это и платят. - ККК/
 

 

 

АХМАТОВА ЖЕНА
 

                              Анне Ахматовой
 

Ахмат купил целый воз чумизы.
Лошадь запряг в потрепанный шарабан,
ехал, повторял: Прав шариат? Не прав шариат? -
Ахматова жена жирна, чумаза.
 

Зарезали козла, велели ободрать,

нюхал мулла голенища из юфти,

юрта пила самогонку из нефти,

плясала жена, пела Аллаверды.
 

Гору кишок отдали собакам,
легкие и желудок - женщине соседней орды,
голую тушу в полумраке юрты
положили в казан, добавили воды.
 

Кипела козлиная голова, ныряя,

пар выходил из ноздрей - в ноздрю -

нюхали. Мясо поспело на заре.

Выловили голову, позабыв нарезать
 

дикого луку. Виновата жена.

Прыгала камча по плотным бокам,

зрители от смеха держались за бока,

потом принесла капусты ким-чи.
 

Вывалили мозг в миску, а лук,

накрошенный, тоже добавили туда,

где паром и жиром исходила вода.

Старуха в углу вспоминала халву,
 

трясся турсук в узловатых руках -

женщины сбивали к барантаю кумыс,

глазом кобылицы играли косым,

оттягивали груди полотно рубах.
 

Под кустом чия сидела ханум,

пела о белом баране - курдюк

жирен, язык - вкусен, бурдюк

айрака зреет, как дыня, в холмах.
 

Ели, чавкая. Таяла мяса гора,

мазали уздечки жирной рукой.

Гости отодвинулись, учтиво рыгая,

выкопан, пошел по кругу айрак.
 

Налит в пиалу на донышко чай.

Рассказывает, почем чумиза, Ахмат.

Ахматова жена - стан в два обхвата -

подала на блюдечке сахар к чаю.
 

Беседа текла неспешно, как арык,

покачивало, как иноходью идет верблюд,

а когда был допит последний айрак,

гости повалились на кошму вздремнуть.
 

1979
 

 

 

 

                  "Пусть хоть голые красные черти..."
                                                               /ААА/
 

ГАРДЕРОБ АХМАТОВОЙ

/поэма-концепт/
 

                        Сэнди Конраду

 

1911
 

руки под темной вуалью...

в пушистой муфте руки...

хлыстик и перчатка...
я на правую руку надела перчатку с левой руки...

ты поверишь, забываю даже брови подводить...
я рыжий парик завиваю... он будет весь в лентах зеленых, а сбоку жемчужный аграф...
под кружевом маски... на черное платье... таинственный граф упав...
так душно пахнет старое саше...
бледный лоб чадрой лиловой сжат...
желтое платье...
стал мне узок с нашей встречи голубой шушун...
но не заменят мне утрату четыре новые плаща...
как мой китайский зонтик красен, натерты мелом башмачки...
я склонюсь к нему нарядная, ожерельями звеня...
перо задело за верх экипажа...
я надела узкую юбку, чтоб казаться еще стройней...
мой белый башмачок...
ты напрасно ... кутаешь мне плечи и грудь в меха...
и ... горло под синим воротником...
 

1912
 

я ношу на счастье темно-синий шелковый шнурок...
на душистой сапфирной парче...
/в 1914 году Ахматова перестала одеваться/
 

1914
 

я руками обеими сжала на груди цепочку креста...
потерять бы ленту из тугой косы...
/и лишь в 1917 начала одеваться снова/
 

1917
 

в мех закутавшись пушистый...
в широкой муфте руки прячу...
и кажется лицо бледней от лиловеющего шелка...
/между 1917 и 1940 годом Ахматова не носила ничего/
 

1940
 

мне бы снова мой черный платок...
и лохмотья сиротства /1921/
мой заветный душистый платок...
платья белый шелк...
/и, наконец, без даты, 1960-е/:
а мне ватничек и ушаночку...
 

 

2. ЦВЕТОЧКИ АХМАТОВОЙ
 

                                     И.Б-у
 

левкой, левкои, розы

хризантемы, георгин

тюльпан, тюльпаны, розы

гвоздики, мимоза, сирень
 

роза, шиповник, лилия

нарцисс, фиалки, розы

шиповник, розы, гвоздики

роза, роза, цветы вообще
 

сирень, тюльпаны, розы

сирень, анютины глазки

жасмин, шиповник, роза

роза, хризантема, ландыш
 

 

3. КАМНИ
 

                 В.Б-у
 

перламутр, яшма

гранит, алмаз

гранит, алмаз, опал

рубин, алмаз

бирюза, алмаз

изумруд, камни просто

мрамор
 

 

4. ПТИЧКИ
 

ласточка, ворона, сыч

павлин, ворона, ворон, аист

кукушка, чайка, голубь, голуби

лебедь, птицы вообще

соловей, журавль, ястреб

сокол, сокол, голубок

коршун лебедь, птица Сирин
какаду

 

дек 1980
 

 

 

 

РОЗА КАНИНА
 

                  "Была солейль ты или чайной..."

                                           /Анна Ахматова/
 

Клён татарский, роза морщинистая

ветку туи в тебя воткнуть

и воспрянет духом настурция

и лобелия одутлая
 

Ах, была ты солейль или чайная

ядовит азиатский сумах

мандрагоры темными чарами

ты сводила меня с ума
 

манцинеллой на темя капала

алым маком пылала между губами

и горела неопалимым факелом

на лиможском гобелене
 

Беленою цикутой китайским тунгом

девичий виноград свой меж пальцев давила

как Самсону грудь свою тугую

протягивала Далила
 

Луковицей безвременника великолепного

лохом гинкго ядовитым вехом

удивляла людей нелепым

истерическим смехом
 

Рядом с ландышем гибнут тюльпаны

черемуха обыкновенная убивает навозных мух

сыплется со старого тополя

лебяжий пух
 

Две розы стояли в бокале

золотого как небо аи

тела их вздымались крутыми боками

и в бутонах звучало: уа
 

Берберин находимый в плодах барбариса
под землей вызревают побеги Петрова креста
и коробочки кипариса
под ногами твоими хрустят
 

В мире папоротников пращою раскручивающих споры

палых листьев проткнутых побегами кукушкина льна

тяжелым запахом спермы

роняет смолу сосна
 

И горят над шипами разверстые рты розы канины

вызреет из них шиповник красный и терпкий плод

поле вытоптано ночными конями

ты под кустами раскинула шотландский плэд
 

а на небе распустятся синие и черные розы

как Судейкиным расписанные в подвальном кабаке

и позируя ты принимала позы

играя сама с собой в бильбоке
 

Ах, как пахли эти случайные примулы

ворсистой меховой ладошкой листов

ты узкое черное платье скинула

и закрыла руками лицо
 

Выпить бы, выпить бы настой болиголова

как от этой музыки болит голова

и тяжелая челюсть Гумилева

нехорошие роняет слова
 

сжимает Иванов Адамовичу блудливые потные коленки

пляшет голая Карсавина на зеркале снов

а тебе опять отведены две колонки

в Новом Русском Слове
 

Блудница заблудившаяся в Павловском розариуме

глаз твоих аквамарин высосан до дна

пахнет пах резедой и бледность скрывая ресницами

закатиться с Блоком в Донон
 

Черные черные розы пожухлые чайные
вывертом орхидеи проскачет по Невскому Коневской
а ты остаешься вдовицей печальною
со своей неизбывной тоской
 

Снять бы черную шляпу как давеча скинула платье

и босой Айседорой проскакать по паркету столов

фармацевты платили и завтра еще заплатят

но в аптеке тебе не выпишут болиголов
 

пей настойку головок мака и сок их белый

снежный порошок втяни сухой и нервной ноздрей

это сверкающий лысиной Белый

прощается с Дорнаховской зарей
 

выпейте выпейте бокал звенящей крови Христовой

брызги стекла разлетелись впритык к каблукам

белою черемухой расцветут ризостомы

и рука протянет адамово яблоко
 

То, скрывавшееся в лепестках и устах гордой розы

алые лепестки губ в кисее черных волос

скинуты одежды тяжелые как ризы

и на них красное вино пролилось
 

роза канина роза собачья бродячей собаки
на усах застывают капельки слез
выпей цикуты не зная греха за собою
роза роза взойдет огромным подобием солнца
 

 

 

 

НАД МИЛЫМ ГРОБОМ
 

Держась за шлейф
душистого турнюра
четыре друга
поправляли лиры
слова: партиты
клавикорды куафюры
медь олово свинец
пардон сортиры
и по литейному
грохочут фуры
и на гармошке
ангелы играют
свербят завшивленные
куафюры
и из корсета
кости выпирают
пиры
и сарскосельские
гулянки
и дамы шлейф
оставлен на полянке
четыре друга
поправляли брюки
готовясь не к сражению
к разлуке
 

так четверо внучат
у гроба млели
в котором кости акмеизма
тлели
 

27 марта 81,

Техас
 

 

 

 

ЗАД ПРОЗЕРПИНЫ

/по Суинберну/

 

                        "в рогожи увязанный сад

                         ухоженный, так волосат"

                                                       д.б.
 

какая гнусь

сказала гусь

увидев этот зад

когда ебусь

глядеть боюсь

морщинист волосат
 

свисает вниз

свисает вбок

чернел в ночи пупок

а рядом выбритый лобок

и выбитый зубок
 

в пупырышек
воробушек
клевал его клохча
он весь как дима бобышев
и как его моча
 

всё мальчиком
молодчиком
скакал он по пятам
сушеным мочеточником
пугал прохожих дам
 

играл на органе
как на органе
и мадригал слагал к ее ногам
медь олово свинец
расплавленный на темя капал
солдат петров молчал
петров моргал
 

моргулис в марганцовке член моча

от боли диким буйволом мыча

сочилась медленно его моча

на камне резник наточил меча
 

но зад
зачем он был так волосат
природа не терпела баловства
пустые причиндалы волоча
он жил но в ожиданьи божества
 

органом волохонского рыча

на барабанах блюмкина играл

член не стоял зато гремел хорал

и скрипка пела в жопе скрипача
 

ах дима дима пишет женя рейн

когда поэта мучит геморрой
пойди в капеллу бледный мой герой

и жопу звонкой скрипкою согрей
 

но возвращаясь к заду
что был пуст
в котором увядал последний куст
настурций или желтых ноготков
она блистала дивной наготой
 

ее отец был грузный сибиряк
поэт был несомненный сибарит
и тунеядец
на глазу песьяк
осенним ярким факелом горит
 

тогда он предложил тебе дуэль

в ответ на это показал ты дулю

ты музу словно девушку доил

и гладил переспевшей жопой дыню
 

и вот
ногою дрыгал мадригал
сонетами был выпячен живот
жену ты словно девку
матюгал
зачем созрел у ей запретный плод
 

соперника по рифме
по перу
по трипперу и трупом поперек
лежала классик свежий ветерок
по питеру мотался по утру
 

ты посвятил ей траурных октав
устами что французского ни-ни
в лесу торчали как могилы пни
аэропорт
бессонница
октябрь
 

ах петя петя питерский щенок

зачем снуешь ты меж великих ног

которыми раздавлен был олег

и много стало всяческих калек
 

иосиф рыжим мастодонтом став

педерастический зубрит кавафиса устав

устав зубрить и иудеем быть устав

глядит как на жене растет киста
 

подобно саду
заду в волосах
которых классик вывести забыл
растет неистребимая киста
и раздувают голуби зобы
 

опять звучит в покойницкой орган...

 

13 авг 81

 

 

 

БОЛЕЗНАЯ БАЛЛАДА О

 

                       Анрюше
 

АХ ЛЮЛИ ЛЮЛИ ЛЮЛИ

АГУ АГУ АГУ

ЧЕТЫРЕ АХМАТУЛИ

ПЛЯСАЛИ НА ЛУГУ
 

вокруг цвели ромашки

и ветер робко стих

ужасные замашки

у каждого из них
 

вокруг летают гули

и блеют три овцы

четыре ахматули

прекрасного певцы
 

на сарскосельском пляже

что спрятался за тын

игрой любуясь ляжек

один из них затих
 

давно созрели дули

и падают с дерев

бореи в небе дули

зимою озверев
 

один из них уехал

другой из них затих

приехав на потеху

профессорской среды
 

и снятся ему бабы

бобы и на бобах

король бобовый абы

издать сей звук бабах
 

другой издать желает

себя а не других

на гусельцах играет

танцует краковяк
 

и пребывает в риме

как гоголь его нос

давно в вине и в рыбе

а рот его зарос
 

а два другие тихо

желают жить дыша

прекрасна как китиха

у каждого душа
 

они отведав дули

а также фигу съев

не стали ахматули
печатает посев
 

печатают их грани

а также имка пресс

коленками играя

один брадат как перс
 

другой как тополь тонок

и стан его из роз

один из них потомок

другой из них матрос
 

и пребывают годы

на родине своей

и их прославив роды

поет им соловей
 

под тонкою березкой

на коей много виц

один из них с прической

другой любил девиц
 

четыре ахматули

имеют двое пар

их лица словно дули

их души черный пар
 

на разных континентах

разъяты пополам

но вместе в континенте

гремит на них хвала
 

имеющийся пятый

загадочен и дик

закрыт эфирной ватой

его туманный лик
 

его фамилий много

неведомы оне

и он жует миногу

моча ее в вине
 

и о других он пишет

прекрасен и велик

зане румянцем пышет

его багряный лик
 

затем тех струн касаясь

на коих звук затих

ласкает он красавиц

за этих и за тех
 

ему фамилья лившиц

ему прозванье лев

он пятый но не лишний

и дик его напев
 

четыре ахматули
плясали меж цветов

спеша отведать дули

один из них готов
 

на ем мои баретки

на ем передник мой

махая свежей веткой

он пляшет как немой
 

и под ногами розы

склоняются как мак

и орошают росы

его прозрачный зрак
 

не ворон из вероны

грозит ему крылом

зане он невиновен

за ту любовь в крыму
 

моква москва ордынка

дома дома дома

прекрасная ходынка

прелестная мадам
 

один из них уехал

другой из них затих

его печатал эхо

но не платил за стих
 

за океаном бурным

жива его жена

она же ликом хмурым

характером сложна
 

ее зовут марина

подобна злой жене

он пишет ей из рима

она ему же нет
 

другой ей письма пишет

зовя ее дружком

другой ей страстью дышит

в прелестное ушко
 

так не сойдясь в катулле

который звал в скопцы

распались ахматули

на разные концы
 

напрасно зреют дули

напрасно реют гули

напрасно ветер стих

расстались ахматули

не будут ахматули

четверкой вороных
 

27 марта 81

 

 

 

 

И ПОСЛЕДНИЙ КОНЦЕПТ КНИГИ


 

ЗАДЫ У УДЭГЕ. ИХ ФОРМА

/о жопничестве Фадеева/
 

                                       Посвящается Карлинскому
 

1. И уходя, показала голый зад. /100/

    Тощий, отвислый зад. /16/
 

2. - А коли не хочешь сдыхать - становись раком!
    - Только ты смотри, чтоб не больно, - сказал Бусыря, становясь на четвереньки.
    - Ух!... - выдохнул Федор Евсеич, поджимая толстый зад. /213/
 

3. - Крынкин - задница, - неожиданно сказал Сурков. /280/
    - Крынкин твой задница. /282/
 

4. Шел сзади, держа его за рубаху, и накручивал рукой за его задом. /263/

    И в то же время сильно вращая тощим задом. /233/
    Сутулясь и сильно вращая задом. /231/

    И отбив себе весь зад. /321/
    Бородач в картузе /тот, что три дня назад уговорил Бусырю стать на четвереньки/. /257/

    Да одному старику в то место, откуль ноги растут. /312/
 

5. Петр, раздеваясь, мальчишескими, подобревшими и повеселевшими глазами оглядел маленькое, но хорошо сбитое смуглое тело Алеши. /356/
    С завистью смотрел на его мощную грудную клетку, на разбитый на прямоугольники молочно-белый, в золотистом пуху, панцирь живота. /357/
    - Без вазелинчика ваша милость ни шагу... /402/
    - Друг ты мой вечный! - ... прижался к его губам своими пышными усами. - Ты понял? Ты все понял?... /536/
    - Друг мой... - Петр крепко сдавил его руку. - Друг мой. Самое лучшее, что было в моей жизни, это ты, - сказал Петр, счастливо улыбаясь в темноте. /420/
    А зад у Алеши ... нестерпимо болел. /324/
 

 

Все цитаты взяты из: А.Фадеев, СС, т.2 /Последний из удэге/, М., Худ. Лит., 1970

 
 

 

 

 

Том 2-Б выйдет, когда Бобышев и Бродский перестанут выпендриваться как доярка Иванова и позволят привести свои тексты. Остальные 15-20 поэтов - подождут. В том числе, покойные.


/От составителя/

 
 
 
 
назад
   

Публикуется по изданию:

Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев. "Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны

в 5 томах"

THE BLUE LAGOON ANTOLOGY OF MODERN RUSSIAN POETRY by K.Kuzminsky & G.Kovalev.

Oriental Research Partners. Newtonville, Mass.

Электронная публикация: avk, 2006

   

   

у

АНТОЛОГИЯ НОВЕЙШЕЙ   РУССКОЙ ПОЭЗИИ

ГОЛУБОЙ

ЛАГУНЫ

 
 

том 2А 

 

к содержанию

на первую страницу

гостевая книга