“ЭТО ТАКОЙ ПИТЕРСКИЙ АНДЕРГРАУНД…”

(об эллике-леоне-леониде богданове многогласие)

Там двух дочерей уже восемь лет воспитывает один папа – Леон Богдан.

www.newsvm.com/print/1997/12/24/horovod.html

Леон Богданов был назначен министром культуры.

www.navicula.ru/archive/exhibitions/stranniychelovek98_99.htm

В отечественной словесности дневники Блока, Кузмина, Хармса, Чуковского, Пришвина, Бунина, Лидии Чуковской, Леона Богданова (я называю только первые имена, пришедшие на ум) …

Кирилл Кобрин, “История дневника – от Ромула до наших дней”

//www.mith.ru/cgi-bin/yabb2/YaBB.pl?board=human;action=display;num=1113301662

Леон Богданов (1942–1987) – художник и писатель, чьи творческие достижения были восприняты в среде ленинградской неофициальной культуры как выдающиеся (премия Андрея Белого, 1985), а литературное наследие до сих пор оставалось неизвестным широкому читателю. Большая часть текстов, вошедших в эту книгу, писалась им не в виде законченных литературных произведений: это подлинные письма и подлинный дневник. Записи Богданова, сосредоточенные на самом элементарном в человеческом обиходе (подробности быта, радио– и теленовости), ярко воспроизводят минувшую эпоху, а точное наблюдение, изумительная метафора, проникновенное размышление и т.д. определяют мощное поэтическое дыхание текста.

Виктор Пивоваров, Заметки о "Заметках..." Леона Богданова
Досье: Виктор Пивоваров

 
Все мы вышли из "Записок сумасшедшего". Кто мы? Андрей Монастырский, например, со своим "Каширским шоссе" и метафизикой ВДНХ, Пригов, вопящий свои сакральные азбуки и написавший 27 тысяч стихотворений, Звездочетов и его "Мухоморы", Юра Лейдерман с бредовыми, никому не доступными текстами, Кабаков со своим "Человеком, улетевшим в космос", Игорь Макаревич, вырезающий из дерева череп Буратино . О петербургских психах молчу, поскольку знаю о них только понаслышке, но говорят, у них там гнездо. Любой читатель этот список легко дополнит.
Нетрудно заметить, что большинство примеров взяты из искусства изобразительного или из области, пограничной между изобразительным искусством и литературой. Но столь же нетрудно заметить, что именно на этой пограничной линии и возникает сейчас все наиболее, скажем так, "радикальное" в самой литературе – Сорокин, тот же Пригов, "Мифогенная любовь каст", Бренер, Богданов.
6.03.2003

Леон Богданов – классик русского литературного андеграунда (премия Андрея Белого, 1985), во всех смыслах этих слов – в том числе и самом что ни на есть мышином, сереющем. Эта проза себя в себе таит и от цитирования ускользает. Жаль, никто не озаботился припасти хоть малейший исторический комментарий (и без того, мол, ясно, что ничего не ясно) к хроникам засыхающего дерева. Имеется зато пять (!) разных предисловий "от составителей".

© Екатерина Ваншенкина, Озон

Тело, тесто, текст
Книги издательства "Новое литературное обозрение"

октябрь 2002

                  Леон БОГДАНОВ

                 "В первый день листопада..."

                                        Предоставлено "Митиным Журналом"
                                        www.mitin.com
 

Владимир ШПАКОВ о книге Леона Богданова «Заметки о чаепитии и землетрясениях»

Одинокий голос человека

Леон Б о г д а н о в. ЗАМЕТКИ О ЧАЕПИТИИ И ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯХ. М., “Новое литературное обозрение”, 2002.

Этой книгой нельзя увлечься, ее можно только принять. Или не принять, что при нынешнем состоянии литературы не удивит: нынче правят бал триллеры и боевики, создавая желательную для рынка парадигму и вырабатывая у читателя рефлексы наподобие выделения собаками Павлова желудочного сока. Есть интрига и куча трупов – “сок” выделяется; а в отсутствие раздражителей воспринимающие механизмы вроде как отдыхают.

В этой книге привычные раздражители, включая приемы, разрешенные к применению в “серьезной” прозе, отсутствуют. “Сегодня Масленица, давали копченую селедку. Еще Вера купила яблочного повидла в консервной банке, как килька. Блинов не пекли, слава Богу”. Согласно литературным нормативам это может быть неким промежуточным описанием между двумя драматическими эпизодами. Однако драматической прозой тексты Богданова не являются, поскольку сплошь состоят из подобных фрагментов: “Пришел, посмотрел газеты за эти дни. Умер Н.А.Козырев. В “Книжном обозрении” пишут, что издан Джойс. Тринадцатого марта в “Международной панораме” показывали центр по борьбе с последствиями землетрясений в городе Кавасаки. Говорят, что между десятым и пятнадцатым сектором в районе Фудзиямы будет очень сильное землетрясение”. Детали убогого советского быта, вечные проблемы с качественным чаем, который давали в “заказах”, книги, что удалось достать и прочесть, новости из газет, радио и телевидения – вот кирпичики, из которых строится текст. Тогда – документальная проза? Не похоже: позиция хроникера, фиксирующего для будущих поколений подробности жизни при “тоталитаризме”, абсолютно чужда автору. Исповедальная? Вряд ли, поскольку тут отсутствует копание в своих “грехах”, априори неестественное из-за предполагаемой публичности.

Эти заметки если и были рассчитаны на публикацию, то в последнюю очередь. “И что всю жизнь будешь не признан – оцени это”. Перед нами редкое исключение из тотально тщеславной авторской братии, которая ради известности готова стоять на площади с голым задом и прыгать с самолета без парашюта. Что же касается составления “документов эпохи”, то есть сомнения в том, что эпоха, в которую родился, жил и умер писатель Леон Богданов, всерьез его интересовала.

Его мир вроде бы очень узнаваем, но описан он не стандартным литературным языком, а потому предстает в необычном виде, удивляя читателя. Здесь нет очевидного драматизма, сюжетности – очень многого из того, что веками разрабатывала европейская литература. Но, как ни странно, принявший книгу испытывает стойкий интерес во время чтения, поскольку художественная динамика здесь все-таки присутствует. На страницах все время что-то происходит: покупается вино, заваривается чай, достаются редкие книги, слушаются очередные сводки новостей и т. п. Не бог весть какие события (с появлением тени отца Гамлета не сравнишь), но из них во многом и состоит жизнь. А еще масштаб (при полном, заметим, отсутствии претензий на “масштабность”) создают сообщения СМИ, которые большинство из нас привыкло ощущать неким фоновым раздражителем. Происходит что-то в мире – и ладно, нас ведь это впрямую не касается!

Автора тоже вроде бы не касается, поэтому никаких геополитических обобщений мы здесь не найдем. Однако постоянное вслушивание в сообщения о природных катаклизмах и строгая их фиксация создают странное ощущение, особенно в единстве со скрупулезным описанием бытовых моментов. Это, думаешь, и есть мировой ритм: от одного подземного толчка – до другого, от одной катастрофы – до другой. Но и отчаяния, опять же, мы здесь не найдем, поскольку оно – европейская реакция на катаклизмы, а сознание автора принадлежит, думается, к совершенно другой традиции.

Восточная традиция выражается у Богданова в естественном растворении в “потоке бытия”. Европейский человек обычно энергично и страстно отыгрывает социальные роли в предлагаемых обстоятельствах, здесь же автор плывет в потоке обстоятельств, наблюдая за ними без особого интереса, но и не бесстрастно. “Знаете, сильная творческая воля – не предмет моего рассуждения. Это как бывает ток сильный и слабый, и они исследуются порознь. Сказать, что я исследую слабые художественные проявления, нельзя, но что-то такое напрашивается”. Это точно – напрашивается; хотя ошибся бы тот, кто всерьез посчитал бы эти записки исследованиями. В том-то и дело, что и от европейского титанизма (та самая “сильная творческая воля”), и от пытливости западного склада ума Богданов свободен, его задача скорее – совпасть с реальностью, а не “преодолевать” ее и не “разлагать на составляющие”.

Въедливый анализ и борьба со сложившимся статус-кво (в надежде, что будущее будет, безусловно, прекраснее настоящего) – основы нашей ментальности. Однако эти “столпы” спокойно можно обойти, обнаружив иное измерение бытия, причем не в каких-то экзотических местах, а совсем рядом, в твоей квартире, во дворе, в процессе письма. На этом, наверное, требуется сделать акцент: автор все время упоминает книги по буддизму, даосизму и т. п., но интерпретацией и изложением “впечатлений от прочитанного” не занимается. Зачем, когда такой тип сознания является твоей органикой?

Важное место в книге занимает ЧАЙ – топливо, порождающее энергию мысли. Автор навязчиво перебирает куски этого “антрацита”: через страницу-другую мы обязательно узнаем об очередной закупке грузинского (цейлонского и др.), который путем ряда манипуляций превращается в напиток, известный как “чифир”. Что ж, у каждого автора – свой допинг, Бальзак и По тоже не апельсиновый сок для вдохновения потребляли. Были в жизни Леона Богданова и наркотики, однако записки ни в коей мере не являются наркоманским бредом. Это не хаос, структура в тексте имеется, отсутствует же – прием. Хотя отсутствие явного приема иногда является самым сильным приемом. Всегда можно вычислить, где профессионал выскакивает из собственного текста и умывает руки: мол, это не я – это мои герои. Богданов – не выскакивает, здесь везде он, его зрение, слух, работа ума, и, повторим, удивительно, что читать об этом интересно, больше того – доставляет удовольствие.

Какова была цель писателя Леона Богданова? Возможно, такая же, как у писателя Павла Улитина, хотевшего создавать “слова без прибавочной стоимости”. Хотя на Улитина Богданов совсем не похож.

Подражать Леону Богданову невозможно, повторить его путь – тоже. Ведь повторение возможно только на собственном пути, когда личность переплавляет свою жизнь – в текст. А это всегда сугубо индивидуально. И, надо заметить, очень редко встречается.

Владимир ШПАКОВ

«Октябрь», №6, 2003

//magazines.russ.ru/october/2003/6/shpak.html

Фиксатор

Владимир Климычев, @2000

В "Проблесках мысли" Леону Богданову удалось написать о подземных толчках в южной Боливии и южной Мексике, об археологической находке в северо-западной окраине штата Джамму и Кашмир, о "чайном кутеже", о том, что умер Н.А.Козырев, издан Джойс, об извержении Сент-Хеленс, о землетрясении в Албании, о сданных пятидесяти пяти бутылках из-под вина, еще о землетрясениях: в Северном Йемене, в Синьцзяне, в Киргизии, в Александровске-Сахалинском, в Иране, Парме, Гвинее, о том, что в Пскове и Турции нашли берестяные грамоты, о сосудах для чая у народа Гаоли, о выставке швейцарского коллекционера в Эрмитаже, об очереди в магазине, о запахе стирки с другого этажа, о том, что перед Новым годом наготове две бутылки "Агдама", о выпуске репродукций "Тайной вечери" Леонардо да Винчи, о нашествии синиц на балкон, о тайных захоронениях в Аргентине, о том, что министра мясной и молочной промышленности Антонова заменили на Сиденко, о том, что выпить чашку чая и закурить – самое большое удовольствие, и еще о многом другом. Все перечисленные выше жизненные реалии должны были, судя по признанию Леона Богданова, составить искомую картину полноты бытия. Но почему петербургского писателя интересует бытие непременно в избыточном многообразии?
Жизнь для Леона Богданова – это фиксация: предметов, явлений, самоощущений. А потому все, что только имеет в мире место, значимо для автора одной своей фактической наличностью, тем, что оно уже принадлежит к неисчислимому арсеналу бытия. Раз вещь существует – примерно так мыслит Леон Богданов,– значит она должна быть воспринята, реципиирована сознанием. "В Гиндукуше также произошло восьмибалльное землетрясение. И ничего не надо слышать больше". Но ничего не надо слышать больше не по причине исключительной значимости именно этого события, а наоборот, в силу его рядоположенности по отношению ко всем другим. Каковым бы ни было любое из происшедших событий, мог бы продолжить Богданов, в пределах человеческого сознания оно всего лишь один из множества элементов единой, но в то же время безграничной парадигмы бытия. А что в конечном итоге от него, события, еще нужно? В трех, друг за другом следующих предложениях Леон Богданов написал о покупке бутылки "Стрелецкой", о том, что у него болели ноги, о комете и кораблях для ее исследования, об урагане в Шотландии и о пожарах в Южной Африке. Только на первый взгляд между всеми этими событиями и фактами нет логической связи – для Богданова они равны между собой, равны перед лицом бытия, и именно в этом объединяющая их высшая логика.
Из всего происшедшего за последнее время автору "Проблесков мысли" больше всего запомнилось, как вслед за двумя эрзерумскими землетрясениями турецкая община на Кипре провозгласила независимость своего государства, Республики Турции, и частушка, сложенная по поводу перехода на летне-зимнее временя.
Фиксировать Леон Богданов способен до бесконечности. Именно ежеминутное проживание жизни или ежеминутная фиксация и составляет суть всей его "философии". "После чая надо размяться. Я хожу, остываю, потом лежу – греюсь". Природа фиксируемых вещей и явлений не имеет для Богданова почти никакого значения. Главное здесь – сам процесс ни на минуту не прекращающейся регистрации элементов бытия; "максимум фиксации", как писал Богданов,– вот что дает единственную возможность охватить мыслимое многообразие жизни, всю безмерную полноту ее содержания.
Условные границы этой полноты в прозе Леона Богданова – меллизмы обыденнейших домашних чаепитий и сообщения о землетрясениях. Еще к этому мыслимому промежутку, выражающему собой идею чрезмерности в мире, принадлежат ощущение типа "весной не страшно" и раздражение на людей, стоящих на улице, вид застывшего плевка на домашней туфле, минуты, в которые забываешь о действии беломора, ощущение вечернего покоя в часы утренние и т. д. Что касается "пробелов" в восприятии картины изобилующего реалиями бытия, то на Богданова они действуют губительно: "Сидишь безвыходно дома и боишься, что пропустишь очень значительные перемены, сам будешь идентифицирован как какое-то место, полузнакомое или забытое, но поражающее, как громом, происходящими изменениями".
Почему Богданов так боится своей неадекватности вечно трансформирующемуся бытию? Откуда взялось у автора это неискоренимое желание быть причастным к абсолютному многообразию сущего в мире? Тут все дело в Боге. Оказывается, любая вещь для Богданова хранит в себе веру, и, соответственно, вера для него – во всем. А раз так, то каждый, кто безоговорочно принимает бытие во всей его полноте, никогда не сталкивался с настоящим безверием: "... и вот это-то существование в сфере веры постоянное и доказывает существование Бога". Выходит, что, постоянно взыскуя многообразия вещей, явлений и видимых изменений в мире, Леон Богданов бежит таким образом от безверия. Вот откуда у петербургского прозаика почти гипертрофированная любовь к сообщениям о землетрясениях, к расписанию на железнодорожном вокзале, ко всем, почти без исключения, теле– и радиопередачам, просто к людям на улице, надписям на консервах и других упаковках и, в завершение, к бесконечным чайным ритуалам и церемониям.
Кстати, не имею в виду собственной набожности, но, в отличие от Леона Богданова, традиционному индийскому чаю предпочитаю английский – "PICKWICK" с фруктовыми добавками.

//www.proza.ru/texts/2000/09/27-12.html

Леон Богданов, писатель и художник, лауреат неофициальной премии Андрея Белого 1985 года, умер в Ленинграде в 1987 году в возрасте сорока пяти лет. Сборник, вышедший в «НЛО», – его первая книга. Богданов – один из тех авторов, чей жизненный и творческий путь идеально вписывается в категорию «подземный классик», столь актуальную для истории русской литературы минувшего века.

Богданов писал: «Одиночество, свобода, бедность – мужественный идеал, жить в соответствии с ним». И ему удалось прожить подлинно идеальную с этой точки зрения жизнь. О невероятной внутренней свободе Богданова вспоминает в предисловии к книге его друг Борис Констриктор: «Это был посланец миров иных. Ни советчины, ни антисоветчины здесь не было и в помине. Это было другое дело, а может быть, и другое тело».

Таким другим делом по отношению к магистрали русской словесности предстает и проза Богданова – далекое от привычной беллетристики автобиографическое письмо, подчиненное исключительно внутреннему экзистенциальному сюжету и душевному ритму. Основной текст книги, давший ей и название – «Заметки о чаепитии и землетрясениях», – представляет собой хронику, скрупулезно фиксировавшую, в соответствии с авторской страстью и прихотью, сугубо приватное – чайные церемонии, устраивавшиеся Богдановым, покупку книг, визиты друзей, и, наоборот, постороннее – сообщения о всяческих катаклизмах и землетрясениях, которые служат здесь своеобразным катастрофическим фоном частной жизни маленького советского человека, «непечатного писателя».

Вспомнить это, принадлежащее Евгению Харитонову универсальное определение социального статуса людей, подобных Богданову, уместно тем более, что перед нами едва ли не самый выразительный (после самого Харитонова) пример жизненного «сосредоточения в письме». «Мало идей, – писал Богданов, – но это, может, и к лучшему. Куда их много-то? Все в процессе. Как эти записи – есть на две строчки, а пишешь и не оторваться».

Сегодня, когда именно другие, боковые по отношению к мейнстриму литературные линии оказались в фокусе читательского и критического внимания (свидетельством чему – успех самых различных текстов в жанре non-fiction, от «Дневника» М.Кузмина до «Записей и выписок» М.Л.Гаспарова), уникальный опыт Богданова, наконец, предъявлен широкой публике. Сам он, упоминая о прослушанных последних известиях, писал о том, что «надо слушать их за землетрясения, за то, что не укладывается в наш календарь. Развивается ощущение другого измерения времени и другого понятия о ходе времени…». Не укладывающаяся в привычный литературный календарь проза Леона Богданова неизбежно меняет наши представления о русской словесности, расширяя ее традиционные границы и меняя сложившуюся в ней иерархию.

Глеб Морев, 2002

//supernew.ej.ru/039/life/litera/bogdanov/index.html

СПБ

//www.encspb.ru/persarticle.php?kod=2804724501

КУЛЬТ-ПРИВЕТ ОТ...

художника, заведующего кафедрой графического дизайна Московского международного славянского института Аркадия Морозова

– Что вы сейчас читаете? Расскажите о самых сильных литературных впечатлениях последнего времени?

– Назвать самые сильные впечатления трудно. И потому что книг у меня много…

Из последних открытий – Леон Богданов "Заметки о чаепитии и землетрясении". Это такой питерский андеграунд.

– В театрах и музеях давно видели что-нибудь хорошее?

– В Музее ИЗО давно ничего хорошего не видел. Вот если только последняя выставка петербургских и московских художников-нонконформистов – "Надземное и земное". Да и то, насколько я знаю питерский авангард, там есть гораздо более крупные величины.

//www.rep.ru/07Jun2006/culture/01_print.html

Данила Давыдов (о книгах), Илья Кукулин (об издательствах):

"Новое литературное обозрение" ("НЛО")
Это московское издательство многогранное настолько, что трудно представить его одной книгой. "НЛО" работает сразу по нескольким направлениям: научные филологические и исторические труды, современная проза, новая поэзия ("новая" во всех смыслах слова), воспоминания о разных эпохах, сборники критических эссе... И это не считая журналов "НЛО" и "Неприкосновенный запас". Ну, пусть будет издание современного классика, совершенно не известного большинству читателей.
 

Леон Богданов. Заметки о чаепитии и землетрясениях. Избранная проза. – М.: Новое литературное обозрение, 2002. – 544 с.
Одна из самых продуктивных традиций русской литературы, идущая от Розанова и Шестова, совместились у Леона Богданова (1942-1987) с другой традицией фрагментарного повествования, восходящей к старинной японской дневниковой прозе. Богданов, петербургский андеграундный художник и самиздатовский писатель, вместе с Владимиром Казаковым и Павлом Улитиным предстает сегодня "подспудным классиком" современной русской словесности. Обычные бытовые записи, описание покупки книг и вина, фиксация природных катаклизмов и государственных переворотов – казалось бы, это никак не может быть текстом, тем более художественно значимым. Но проза Богданова завораживает почти дзенским спокойствием интонации, самим своим течением, в котором ощутимы одновременные непрерывность времени и прерывистость его восприятия.

//www.dialoglit.ru/detailMarket.php?newsID=63

Чайное землетрясение

Иногда эти странные записи напоминают ритмическую прозу автора «Петербурга», и кажется неслучайным, что именно премию Андрея Белого присудили Леону Богданову в 1985-м, за два года до смерти петербургского художника и литератора. Этой премией, напомним, награждаются новаторские, экспериментальные произведения. И «Заметки...» действительно весьма необычны. Это живописная проза, слова ложатся в текст, как мазки на картине импрессиониста. Дневники и письма превращены в художественное произведение, лишенное законченности формы и содержания. Порой даже слишком. Говорите, нарушение всех языковых законов – это изысканно? Может быть. Но местами, признаться, режет глаз.
70–80-е годы – взгляд из окна, газеты, новости. Действительность фрагментов. Мелочи быта сплетаются с философскими размышлениями. Постоянное обращение к восточной философии, чайные церемонии. Но в отличие от Востока, где есть только спокойное, бесстрастное «чайное» созерцание, у Богданова оно полярно соседствует с разрушительной динамикой жизни – землетрясениями.

Юлия Белозерова

//www.knigoboz.ru/news/news105.html

Рассказ о неофициальной художественной жизни в Москве 60-х, о ее ведущих, до несопоставимости разных персонажах – Роберте Фальке, Владимире Фаворском и Евгении Кропивницком, о соратнике автора по концептуальной школе Илье Кабакове – сменяется его воспоминаниями о своих занятиях в молодости оформлением детских книжек, затем «перепрыгивает» в другое время и повествует уже о том, как совсем взрослый автор, оказавшись в другой стране и утратив свою среду, для обретения корней несколько лет подряд писал картины, которые должен был бы написать в юности. Потом вдруг речь заходит о странном мире писателя Леона Богданова – мире на грани бреда и личного, интимного, одному себе предназначенного бормотания. А затем и вовсе о том, чего никогда нигде, кроме авторского воображения, не случалось: о том, как Михаил Горбачев будто бы занимался живописью и будто бы участвовал вместе с автором в художественной группе «Яуза»...

В чем тут дело, начинаешь понимать, когда дочитаешь до самого «вкусного», самого лиричного, но и самого «культурологичного» текста сборника: «Бумага как текст». Там – о том, как развивались личные, даже интимные отношения автора с бумагой.

(Ольга Балла, Изобразить незримое

Пивоваров В. О любви слова и изображения. – М.: Новое литературное обозрение, 2004.)

24 мая. Было солнышко, да все спряталось за тучи. Самое время и тебе утекать в кириллицу, сообразуя с ней свое млекопитающее дыхание. Литература, как сказал Пригов, закончена, сундук закрыт на замок. …

… Воздух мягок, пахуч. Птицы режут его на части как благовоние. И в то же время не жарко, хорошо. Рабочие тянут провод. Начался НЭП, спущен на воду крейсер «Аврора», товарищ Сталин разрешил арестовать гражданина Тухачевского, исключенного из партии, принято решение о праздновании дня славянской письменности, сумасшедший Леон Богданов приветствует наступление лета с его цветением денег. Что-то еще будет, но не сегодня. Гнойник не вызрел.

«Кирилла и Мефодия»

//www.god.dvoinik.ru/hronograph/godpogodi/may/24.htm

Я не застал «стадионов» и никогда не рассматривал поэзию как профессию или средство заработка. Напротив, всегда ориентировался на довольно узкий круг – сначала друзей и знакомых, позднее – людей, связанных с ленинградским андеграундом и самиздатом, для которых даже относительно широкая (смешно сказать) известность Кривулина казалась подозрительной. …

… Назовите, пожалуйста, имена пишущих людей, интересных вам в последние годы.

Самое значительное событие последних лет – уход из «литературного процесса» Кирилла Медведева. При всей его половинчатости, этот жест вызывает безусловное уважение.

Необходимо, сквозь комок в горле, сказать, наконец, и о Борисе Кудрякове (см. материалы памяти Бориса Кудрякова на с. 00. – Ред.), бесстрашнейшем художнике, человеке алмазного пути, чьи стихи и рассказы, не накопившие ему, как и положено будетлянину, и рубля, стоят у меня на полке рядом с Вагиновым, Ильяздом, Добычиным, Андреем Николевым и Леоном Богдановым.

(Беседу с Александром Скиданом ведут Александр Гольдштейн и Михаил Юдсон.)

polit.ru/culture/2005/12/18/skidan.html  (дохлая ссылка)

… к сему:

Сергей Юрский, Гликерия Богданова-Чеснокова,

www.art-video.ru/cgi-bin/index.cgi?t=go&r=film&actor=Гликерия Богданова-Чесн ..  

Количество задействованного материала чуть ли не избыточно для учебника, но оно недостаточно для монографии. Скоропанова не касается ряда авторов, до сих пор опубликованных лишь в малой степени (Леон Богданов, Александр Кондратов, Павел Улитин), что не отменяет их принципиальной важности для истории современной литературы.

(Данила Давыдов, Последняя эпоха в академической интерпретации)

//vesti.lenta.ru/knigi/2000/07/31/post/

Когда я читал какие-то воспоминания о Леоне Богданове, мне показалось, что это как бы и про Сашу Попова.

Весьма вероятно, что они были знакомы, хотя – параллельные линии могут и не пересекаться.
Надо бы, я вот сейчас подумал, у Эрля спросить про Сашу – вдруг знал?

//lukomnikov-1.livejournal.com/41236.html?replyto=446484

«…Произведения, актуальные в мировом контексте и преодолевшие консервативность неоавангарда, проявлялись в тех случаях, когда литература искала языковой аналог изобразительным новациям». Таков, по мнению Савицкого, смысл экспериментов как московского концептуализма в лице скульптора по образованию Д.А.Пригова, так и деятельности питерцев Леона Богданова, Алексея Хвостенко.

//www.newtimes.ru/index.php?page=journal&archive=true&year=2003&mag=35&art=4300

Пространство, в котором человек и отвечает за себя и где с ним все происходит: по его меркам. Где ему, собственно, только и может быть хорошо в соответствии с его представлениями, а точнее – с ощущением жизни: то есть, место, где человек не то чтобы считает, что его жизнь – там, но она именно там.
В случае письма, пишущего человека, это еще и пространство, в котором живет его письмо – это пространство пишущего существа.
Понятно, что пространство текстов «О», это не пространство Григория Паламы. И не художественные пространства, скажем, Белого, ну... Блейка, Хлебникова, Леона Богданова... Генри Миллера, в конце-то концов…

//subscribe.ru/archive/culture.world.urbanism/200112/27230253.html

А в зонах, не описанных социумом, человек неизбежно индивидуален, он там делает и свой язык, и что-то только для себя понимает, а объяснить – уже никому не может. Там, конечно, можно просто прямым образом кайфовать – оттого, что вышел за фильтр (ну вот как Леон Богданов), а можно …

(Андрей Левкин отвечает на вопросы Дмитрия Бавильского)

//www.topos.ru/article/1322

Дмитрий Бавильский: Ваша проза повлияла на становление многих писателей. А кто в свою очередь повлиял на развитие вашей собственной писательской манеры?

Андрей Левкин: На самом деле влияние в основном поэтическое было. На меня повлиял Андрей Яковлевич Сергеев, как он перевел "Четыре квартета" Элиота, плюс большое количество польских поэтов, какое-то странное стечение истории. Из русских в какой-то степени не то, что повлияло, но я понял, что все в порядке, я нормально держусь. У Леона Богданова последние вещи достаточно схожие.

Дмитрий Бавильский: Андрей, а если назвать имена, которые на слуху – Набоков, Саша Соколов: мы как-то с вами говорили о Кортасаре?

Андрей Левкин: Кортасар – да. Если с Богдановым есть ощущение, что так писать тоже можно, например, на пишущей машинке, мы так более-менее работаем, то у него же просто механизм, по-человечески, что он ощущает, что можно сказать. Письмо, а ничего нельзя сказать. Я не знаю испанского, я не могу понять, что за переводы. Скорее, человек какими-то частями что-то чувствует, слушает.

Дмитрий Бавильский: А Соколов?

Андрей Левкин: Соколов нет почему-то. Какая-то бесконечно длинная макаронина. Почему-то нет. Он слишком голосовой.

Дмитрий Бавильский: А у вас ведь и цыганская кровь?

Андрей Левкин: Чуть-чуть есть.

//www.svoboda.org/programs/OTB/2004/OBT.101204.asp

Характер его жены Суги. Совершенно невероятно, совершенно, вам говорят. Что известно об этом? «Она просто над характером, окончательная белая сияющая ясность». Это уже записки Леона Богданова, те самые, о землетрясениях. Или, например, эпизод с чеком …

Сергей Соколовский, МИСИМА В МЕХАХ

//laputa.narod.ru/names/sokolovski/misima.html

базар вокруг «палки» и её мазни:

Читали ли Вы Леона Богданова? Его бы обрадовало ) ) Я тоже люблю, когда натюрморты с чаем. Тем более, что грузинским.

Как обычно в восторге:)

//users.livejournal.com/_palka/149967.html

Борис Лихтенфельд, Стихи из сборника стихов петербургских поэтов «В ПЕТЕРБУРГЕ МЫ СОЙДЕМСЯ СНОВА», составленного и оформленного петербургским художником Валентином Левитиным (СПб, 1993)

//lichtenfeld.by.ru/poems.html

Как назвать ребенка? (выбираем мужские имена на букву "Б") Богдан-леон?

www.neir0mancer.ru/2/1/?n=1&s=0&i=&im=Богдан-леон

О пользователе БОГДАН И ЛЕОН
Найти все сообщения пользователя БОГДАН И ЛЕОН

www.mastino.ru/phpbb/profile.php?mode=viewprofile&u=523&sid=c1c238ca2f748abe ..  

… на 13-й стр. яндекса закончим поиск

(1 мая 2007)