| Ю.Д.К.
На Кутузовском балконе,
Близ Очаковских болот, –
Снилось мне, что в Авиньоне –
– Тамплиеровый оплот.
Где теперь седые стены,
Слишком сот тому уж лет, –
Смерть прияли от измены
Тамплиеры. Лучший цвет...
Тамплиеры, тамплиеры –
Нам, немстившим, горько мстят...
Под окном мильцьонеры –
– Пересмешники свистят.
Время съело расстоянья,
Да тоски остался гнёт, –
В Авиньоне ныне я и
Давит, давит чёрный свод.
Замок мшелый... Вражьей верой...
Мозг бессильем полоня...
Тамплиеры, тамплиеры, –
– Отпустите вы меня!
Только нет уже спасенья,
Ибо ясно видно мне,
Как зарезан был во сне я
В Авиньонском сером дне.
Псы терзали тело трупа,
И от этого теперь
В дождь саднят суставы тупо,
Как несмазанная дверь.
Всё сошлось. К добру ль? К химерам?...
Сны и боль, и думы, и...
– Тамплиеры, тамплиеры,
Тамплиерчики мои...
СКИФ И НИМФА
Кровавою пеной река пузырилась,
Удушием мучась, как в жаркой печи, –
– То скифская рать с ворога'ми рубилась,
И жгучие с кручи стекали ручьи.
Бурлила река, берега размежая,
В расщелинах розовый вился парок, –
– То скифы, свой мрачный триумф завершая,
Персидские трупы швыряли в поток.
И Нимфа Речная, нежна и прозрачна,
Взметнувшись, как искра, над жаркой волной,
Забилась в камнях, задыхаясь и плача,
Дрожа заалевшей своей белизной.
И Скиф, бородатый, хромой и угрюмый,
Подня’л её тело, оставив копьё,
И, вытащив на’ берег, с долгою думой
Глядел на диковинный облик её.
Прикрыв обнажённость плащом побуревшим,
С забытою нежностью, странной тоской –
Он трогал дождинки слезинок, алевших
На бархатной коже, шершавой рукой.
Когда ж, распалённые бранью, собратья
На женское тело тянулись... Вставал,
Угрюм он и хром, и с громо'вым проклятьем
Мечом и рычаньем волков отгонял.
А Нимфа дрожала, стонала и стыла,
Ломалась страданьем точёная бровь,
Из горла струилась с зелёною тиной
Персидская – скифская – свежая кровь.
Она задыхалась на бреге калёном,
И губы о влаге шептали мертво'...
И Скиф зачерпнул из потока шеломом,
Но – кровь заплескалась в шеломе его...
Уж Нимфа, покойна и недостижима,
Затихла над снова прозрачной рекой...
А Скиф всё сидел и сидел недвижимо,
Махнув уходящим собратьям рукой.
СОНЕТ К Н.
"Сонный испанец достал мне портвейну на трёшку,
Держа под прилавком под левой рукой пистолет."
На обратном пути повстречалась мне чёрная кошка,
И большой кукарач обтрепал мне ногами жилет.
И подумалось: та'к ведь осталось немножко,
Не отпущено лет, чтоб успеть пережить этот бред.
А бросаться в окно – слишком низкое это окошко,
Не успеешь в полёте закончить последний сонет.
Разгонять облака – оно тоже достаточно низко,
Я с приливом гутарил – бревно он прибил на перо,
Я с ветра'ми судачил – они мне прислали записку,
Что циклон – как цунами, а с вами, а с нами – зеро.
Я уйду в землетряс, там где город святого Франциска.
Или – вместе пойдём, коли дашь ты на это добро.
ЛЕБЯДКИНА ПЕСНЬ
Я шел в сабвее с полупьянка,
Она стояла, как грибок –
Прекраснейшая китаянка
Без длинных ног.
Она средь даже китаянок
Была низка.
Как вдруг – пронзила до изнанок
Меня тоска.
Прижалась будто китайчонок
К скамье спиной.
А я проткнут был до печенок
Своей виной.
И проскочил, спеша с устатку...
Гудел сабвей,
Туда, где муж я иностранке –
Жене своей.
Но понял я, ваня-валяйка,
Что мой удел –
Вот эта карлица-китайка.
Сабвей гудел.
Как прежде бьются горы склянок
О моря гладь.
Прекраснейшей из китаянок
Уж не видать.
ПАСТОРАЛЬ
Любо пастушке сосать леденца,
В каждой девице шалунья таится,
Крепкие губки заставят забыться
И пастушка', и седого отца.
Бдите однако! Как дело ни сладко,
Зе'ло чревато уснуть до конца –
Нут-ка задремлет пастушка с устатку,
Клацнет зубами – и нет леденца.
* * *
Я состою из камуфляжа:
Очков, штырей в колен-валу’,
Вставных зубов, причёска даже –
Из магазина на углу.
Там геморрой, а там простата,
И почки белые в вине,
В душе – изъян, в штанах – заплата,
(и очень мелкая зарплата) –
Придите, девушки, ко мне!
|